Мировые религии. Индуизм, буддизм, конфуцианство, даосизм, иудаизм, христианство, ислам, примитивные религии - Хьюстон Смит

порождают альтруизм.

Принимая это как должное, Конфуций был чуть ли не одержим традициями, ибо видел в них основную формирующую силу склонностей и взглядов. Традиции он любил потому, что воспринимал их как потенциальный канал для привнесения в современные модели поведения того, что совершенствовалось в золотой век былого Китая, в эпоху великой гармонии. Поскольку в то время нравы были притягательными, люди соответствовали им; ввиду точной проработки это соответствие приносило умиротворенность и радость. Возможно, Конфуций идеализировал и даже романтизировал период, когда Китай перешел из второго тысячелетия в первое и когда династия Чжоу находилась в зените славы. Безусловно, он завидовал тем, кто жил в те времена, и стремился воспроизвести их настолько достоверно, как мог. Традиции представлялись ему приспособлением для того, чтобы заимствовать из славного прошлого предписания, способные послужить в смутные времена, при жизни самого Конфуция.

Нынешние сторонники теории общества одобрили бы его нить рассуждений. Социализация, говорят они нам,

должна передаваться от старого малому, привычки и идеи должны поддерживаться как цельная и непрерывная паутина памяти, и это должен совершать круг носителей традиции, поколение за поколением… Когда преемственность традиций культуры нарушается, общество оказывается под угрозой. Если не восстановить ее целостность, общество распадется в ходе фракционных… войн. Ибо когда преемственность нарушается, культурное наследие не передается. Перед новым поколением встает задача заново открыть, изобрести и изучить методом проб и ошибок большую часть того, что требуется знать… Ни одному поколению это не под силу[135].

Конфуций говорил на другом языке, но работал именно над этой темой.

Его уважение к прошлому и даже благоговение перед ним не сделало из него приверженца древностей. Он знал: произошли перемены, ввиду которых невозможно вернуться к прошлому в буквальном смысле слова. 500 г. до н. э. отличен от 1000 г. до н. э. (если округлить цифры) тем, что китайцы стали индивидуальными личностями. У них появилось самосознание и рефлексия. Поэтому на спонтанные традиции – традиции, которые возникли без осознанного намерения и правили целыми деревнями, не встречая возражений, – уже нельзя было полагаться. Их альтернативой стали продуманные традиции. Когда традиции перестают быть спонтанными и непререкаемыми, их надлежит поддерживать и укреплять посредством осознанного внимания.

Это решение, звучащее просто, но глубокое по своей сути, воплощало пригодность социального таланта. В переходный период эффективное предложение должно удовлетворять двум условиям. Ему следует быть связанным с прошлым, так как лишь в случае соответствия тому, что знают и к чему привыкли люди, оно может стать общепринятым – «не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить» (Мф 5:17). В то же время решение должно объективно оценивать создавшиеся условия, в результате которых прежнее решение стало непригодным. Предложение Конфуция блестяще удовлетворяло обоим требованиям. Преемственность достигалась путем сохранения центрального места традиций. Не спешите, словно говорил он: посмотрите, как это делалось в прошлом – мы уже слышали, что он «просто любит древность». С прозорливостью политика, опирающегося на конституцию, он обращался к классическим трудам, определяя основные принципы для своей программы. И при этом он постоянно давал толкования, переиначивал, перефразировал. Можно с уверенностью утверждать, что без ведома своего народа он осуществил его переориентацию, перенес традиции с бессознательного на осознанный фундамент.

Без ведома своего народа – и, как нам следует добавить, большей частью сам о том не подозревая, – ибо было бы ошибкой полагать, что Конфуций полностью сознавал, что делает. Однако гений и определяется полным, осознанным пониманием собственных творений. Поэт может в меньшей степени, чем критик, знать, почему были выбраны те или иные слова; это незнание ни в коем случае не мешает словам быть выбранными правильно. Вероятно, вся исключительная креативность осуществляется скорее благодаря интуиции, чем благодаря явному пониманию. К Конфуцию это относилось несомненно. Он бы не стал и не смог бы доказывать или даже описывать свое решение в выражениях, которыми воспользовались бы мы. Он просто нашел решение в принципе, предоставив потомкам такую второстепенную задачу, как попытки понять, что именно он сделал и почему его действия оказались эффективными.

Переход со спонтанных традиций на целенаправленные требует, чтобы возможности критического интеллекта были направлены и на сохранение силы традиций, и на определение целей, которым эти традиции должны впредь служить. Народу предстоит прежде всего решить, какие ценности важны для его коллективного благополучия; вот почему «среди конфуцианцев усвоение верных взглядов было вопросом первостепенной важности»[136]. А затем все средства обучения – официальные и неофициальные, от утробы до могилы, – следовало направить на содействие всеобщей интернализации этих ценностей. Как описывал этот процесс один китаец, «представления о нравственности вдалбливали в людей всеми возможными средствами – с помощью храмов, театров, домов, игрушек, поговорок, школы, истории, рассказов – пока они не вошли в повседневную привычку… Даже праздники и шествия носили [в этом смысле] религиозный характер»[137]. Таким способом даже общество, состоящее из индивидуальностей, может (если поставит перед собой такую задачу) пропагандировать всеохватные традиции, обратиться к силе убеждения, которая побудит ее членов вести себя социально приемлемым образом даже в отсутствие надзора со стороны закона.

Эта методика выстроена вокруг «моделей престижа», как называют их социологи. У каждой группы такие модели свои. У подростковых компаний они могут предусматривать жесткость и возмутительное пренебрежение условностями; в монастырях ценится набожность и смирение. Независимо от содержания, модель престижа воплощает ценности лидеров, которыми восхищается группа. Ориентируясь на лидеров, внушающих им восхищение, члены группы приходят к уважению их ценностей и готовности придерживаться их – отчасти потому, что и они восхищаются этими ценностями, отчасти для того, чтобы добиться одобрения от сверстников.

Это высокоэффективная практика, возможно, единственная, благодаря которой исключительно человеческие ценности когда-либо получали распространение в больших группах. На протяжении почти двух тысячелетий каждого ребенка-китайца, живущего при свете прямых лучей конфуцианства, первым делом учили читать фразу не «смотри, смотри; посмотри – и увидишь», а скорее «человек по природе добр». Можно сколько угодно улыбаться при виде такого неприкрытого морализаторства, но оно необходимо каждому народу. В Соединенных Штатах есть своя история о Джордже Вашингтоне и вишневом дереве, как и нравоучения из «Хрестоматии Макгаффи». Древних римлян, известных дисциплиной и послушанием, пичкали преданием об отце, который обрек сына смерть за то, что тот одержал победу, ослушавшись приказа. Действительно ли Нельсон сказал: «Англия ждет, что каждый выполнит свой долг»? На самом ли деле Франциск I воскликнул: «Все потеряно, кроме чести»? Особого значения это не имеет. Такие истории отражают национальную идею и формируют людей по своему подобию. Точно так же и нескончаемые сюжеты и