Орудья мрака - Имоджен Робертсон

Возраст сидевшего в кресле мужчины, вероятно, был от шестидесяти пяти до семидесяти. Его голову недавно брили, и кожа на ней была усеяна отрастающими волосками. Тело казалось тощим и изможденным, словно то был скелет, спеленатый полупрозрачной плотью. Он наверняка упал бы от собственной тяжести, если бы не был притянут к спинке кресла толстым кожаным ремнем, пропущенным у него под мышками и удерживавшем его на троне в вертикальном положении. На лорде Торнли была рубашка, а его колени покрывала накидка. Запястья старика были привязаны к подлокотникам кресла. Его подбородок отвис, голова безвольно склонилась набок, с губ тонкой струйкой стекала слюна. Глаза его были наполовину закрыты.

Краудер поклонился.

— Лорд Торнли, я Гэбриел Краудер. Я… врач. Вы позволите вас осмотреть?

Он вытащил из кармана свой носовой платок и стер слюну со рта мужчины. Когда он сделал это, глаза лорда Торнли метнулись на его лицо. Они казались мертвыми и пустыми, однако по-прежнему сохранили свой удивительный светло-голубой оттенок, чуть было не заставивший Краудера отскочить назад. Глаза напомнили ему его собственные. Затем лорд Торнли тихо завыл. Этот вой не был похож на неоформившийся плач младенца, он звучал матеро и как-то по-звериному. Краудер вспомнил волка, которого пристрелил в Германии в годы юности. Зверь сдох не сразу — его прерывистый, полный отчаяния рык взбередил анатома так, что он вовсе перестал охотиться. Краудер припомнил об этом теперь, глядя в белое лицо сидевшего перед ним человека. Анатом поднял глаза и встретился взглядом с Харриет. Похоже, ей было нехорошо.

Краудер ухватил пальцами тонкую плоть на правой руке лорда и с силой ущипнул. Рука дернулась, и больной снова взвыл.

— Простите меня, милорд. Я лишь желал удостовериться, что ваши конечности способны к ощущениям. — Анатом наблюдал за тем, как медленно разглаживалась старая ущипленная кожа; кровь сначала отступила, затем вернулась под свое тонкое слабое прикрытие. — А теперь, если позволите, я развяжу ваши руки и осмотрю вас поближе.

Краудер склонился, чтобы распустить ремень на локте, и обхватил руками предплечье больного, легкое, словно перышко. Он снова поглядел лорду в глаза. Бессмысленное, неживое выражение, бывшее на его лице всего несколько минут назад, исчезло. Взгляд лорда был осознанным и, к изумлению Краудера, испуганным. Завывания старика стали более громкими и пронзительными.

— Милорд, в самом деле, я обещаю, что больше не причиню вам боли, а если и побеспокою, то лишь незначительно.

Краудер не знал, способен ли больной слышать и понимать его. Лорд Торнли по-прежнему глядел на него растерянно и печально. Краудер ощутил, как в низу его живота разливается холод.

Служанка снова поднялась.

— Ай! Он огорчен. Возможно, он требует колье.

Харриет и Краудер с удивлением воззрились на женщину. Она уже открывала шкатулку, стоявшую на каминной полке, рядом с ее стулом, после чего повернулась к ним, держа в руке медальон на тонкой серебряной цепочке.

— Вот оно, не волнуйтесь.

Краудер ощутил судороги в тонком предплечье больного. Голова лорда Торнли резко дергалась из стороны в сторону; с приближением служанки, державшей цепочку так, чтобы сразу накинуть ее на шею больному, его вой становился все громче и пронзительней.

— Ради Бога! — Краудер выбил колье из рук женщины; оно отлетело в другой конец комнаты и упало под окном. — Неужели ты не видишь, что он не желает надевать его?

Как только украшение ударилось об пол, лорд Торнли вздрогнул, и его вой превратился в хныканье. Служанка возмущенно отступила, уперев руки в бока.

— Вот те раз! Никогда не видела ничего подобного! Вы его понимаете, да? Что ж, тогда вы можете сами ходить за ним. Миледи велела нам время от времени надевать колье ему на шею, чтобы порадовать. Он радуется, только и всего. Миледи говорит, что это подарок от его возлюбленных. Она купила его в воскресенье, до похода в церковь. Посчитала, что ему будет приятно, особенно после того как повесилась его сиделка.

Харриет прошла в другой конец комнаты и подняла колье. Вещица была дешевая — она видела, как ходебщики продают подобные безделушки за шиллинг, и считала эту цену непомерной. Открыв медальон, Харриет увидела в нем лишь светлый локон, и больше ничего. Она захлопнула крышечку.

— Его возлюбленные были не особенно щедры.

Служанка выпрямилась.

— Я предполагаю, оно о чем-то напоминает ему, мэм.

— О чем-то неприятном, судя по реакции милорда.

— Вздор. Он просто радовался.

— Радовался ли он так, когда за него отвечала сиделка Брэй? — Харриет пристально поглядела на служанку.

Женщина сузила глаза.

— Сиделка Брэй, если вы хотите знать, навряд ли могла вызывать радость.

Краудер осторожно засучил рукав рубашки, надетой на лорда Торнли.

— Мы не расспрашивали тебя о сиделке Брэй. Ты можешь… — Он внезапно осекся. Харриет замерла, глядя на него. Анатом обернулся. — Что это?

Он отодвинулся так, чтобы Харриет и служанка могли видеть дрожащее предплечье, которое он сжимал в руке. Харриет прикрыла рот рукой. На внутренней стороне предплечья Торнли, где почти не осталось плоти, виднелись несколько глубоких порезов. Они были свежи, нанесены параллельно друг другу и ясно выделялись на синеватой коже; судя по всему, заживали они плохо.

— Откуда мне знать? — громко возмутилась служанка. — Порой он царапает себя. Когда его руки не привязаны, они болтаются в разные стороны.

— Вздор. Это преднамеренные порезы. Они нанесены ножом и уж никак не собственной рукой лорда Торнли.

— Я тут ни при чем, я просто присматриваю и занимаюсь шитьем.

— Вон!

Уговаривать служанку не пришлось, и дверь тут же захлопнулась за ее спиной. Харриет подошла поближе, чтобы Торнли мог видеть ее; он вздрогнул, а затем вдруг расслабился. Она присела в реверансе, а потом поглядела на раны.

— Их семь.

— Семь ран. Да. — Краудер наклонился к больному. — Милорд, вы меня понимаете? Вы можете моргнуть один раз, если это так? — Светло-голубые глаза забегали туда-сюда по комнате. — Прошу вас, милорд. Просто попытайтесь и слушайте меня. Моргните разок, если вы меня понимаете. — Взгляд лорда по-прежнему бегал, теперь по лицу Краудера.

Харриет услышала звук шагов, доносившийся снаружи.

— Краудер…

— Прошу вас, сэр. Просто попытайтесь.

На мгновение взгляды лорда и Краудера встретились. Веки больного опустились и снова приподнялись. Дверь распахнулась. На пороге стояла леди Торнли. Словно феникс, сломавший фасад голубятни.

— Госпожа Уэстерман! Что это значит?

Харриет плавно двинулась вперед.

— Леди Торнли! Я очень надеюсь, что вам стало лучше…

Хозяйка дома подняла перед собой руку, словно пытаясь отгородиться от Харриет.

— Не смейте изображать передо мной даму! Вы пришли сюда истязать моего супруга, верно? — Она повернулась к анатому. — Может быть, измерить его для будущих препаратов? — У лорда Торнли снова вырвался тихий жалобный стон. Даже не поглядев на него, леди Торнли сказала: — Не волнуйся, голубчик мой. Когда придет твой час, я похороню тебя в освинцованном гробу.

— Это вы истязали его, леди Торнли? — непринужденно спросил Краудер.

Ярость сделала эту женщину еще более красивой, чем она показалась анатому во время предыдущей встречи.

— Пойдите прочь! Немедленно пойдите прочь! Мне не терпится увидеть, что сделают с вами жители графства, когда станет известно об этом небольшом приключении. Надеюсь, ваш муж уже не стремится стать парламентарием. — Харриет лишь сплела руки на груди и улыбнулась. — Пойдите прочь, я сказала! Сейчас же! — Приблизившись к креслу, леди Торнли оттолкнула Краудера, снова положила руку мужа на подлокотник и принялась застегивать пряжку, чтобы опять зафиксировать его предплечье. — Если вы не уберетесь, пока я застегиваю ремень, — зарычала она, — я велю своим лакеям выкинуть вас на дорогу.

Харриет и Краудер откланялись и собрались уходить. Леди Торнли по-прежнему занималась ремнями, а голос ее супруга, исполненный одиночества и отчаяния последней оставшейся в аду души, звучал то громче, то тише.

V.3

Харриет и Краудер взобрались на холм и вошли в рощу, где погиб Брук. Когда они оказались возле лавки, Харриет села, закрыв лицо руками. Краудер устроился возле нее и стал ждать. Над их головами жалобно кричали вороны, ветерок перевернул несколько листьев своими легкими ладонями. Плечи Харриет перестали сотрясаться. Спустя несколько минут она вытащила свой платок и громко высморкалась.

— Благодарю вас, — молвила Харриет.

— Не стоит благодарности, госпожа Уэстерман. Вы пришли в себя?

— Нет. — Она пристально смотрела перед собой, словно пытаясь вселить в свой разум образ собственного дома и выгнать образ соседского. — Какие ужасы, Краудер! У меня от них голова идет кругом. Как может человек находиться в таком состоянии и тем не менее жить?