Рассказы ездового пса - Василий Ершов

Самолет вскочил в облако, резко тряхнуло, накренило; с коротким «пи-пип-пип-пип» отключился автопилот, загорелись табло «Управляй тангажом» и «Управляй креном»; Володя кнопкой продублировал отключение и стал крутить руками. Болтанка не прекращалась, кабину трясло, приборные доски запрыгали на своих амортизаторах.

– Режим восемьдесят пять!

– Восемьдесят пять, – как эхо продублировал бортинженер из-за спины.

Двигатели зазвенели. Высота шестьсот.

– Гасим скорость! Пора шасси.

– Скорость четыреста!

– Шасси выпустить!

Грохот, гул, гул, гул… стук замков. Загорелись зеленые лампочки.

– Шасси выпущены!

– Закрылки 28!

– Закрылки выпускаются синхронно, стабилизатор перекладывается правильно, предкрылки выпускаются! Скорость триста пятьдесят!

– Восемьдесят три режим! Восемьдесят пять! Восемьдесят!

– Володя, не сучи режимами. Поставь режим расчетный, держи скорость триста. Ну будет прыгать скорость, плюс-минус двадцать… а ты терпи. Подбирай, подбирай режим. Где-то восемьдесят четыре должен быть. Поставь и не трогай. Вот видишь – скорость держится триста… в среднем. Такой режим будет и на глиссаде. И не дергай. Расслабься.

На четвертом так же трепало. Отшкалилась курсовая стрелка, директор в центре – Володя, волк, держал стрелки четко, следя одновременно за высотой, режимом, командуя и читая карту. Не забыл выпустить фары… на фиг они нужны сейчас – ни одной птички в воздухе нет, все попрятались. Но – действуем по стереотипу, раз и навсегда вдолбленному: фары выпускаются и включаются днем и ночью, всегда.

Андрей точно рассчитал свои данные и четко выдавал их пилоту:

– До входа три! Два! Километр!

– Глиссадная стрелка отшкалилась. Все правильно. Как только пересечет нос самолетика, давай закрылки на 45. И тогда не надо будет менять обороты. Давай!

– Закрылки 45!

– Закрылки перекладываются синхронно… Есть захват!

Скорость медленно ползла к 270, но автопилот уже захватил глиссаду, директорная стрелка пошла вниз, а за нею и нос самолета. И скорость остановилась на 270. Плюс-минус двадцать. Стрелка прыгала туда-сюда от порывов ветра.

– Вот видишь, я же говорил – и режим менять не надо. И не трогай.

Самолет болтало, швыряло. Володя, выворачивая плечи, исправлял крены. Броски то вышибали машину выше глиссады, то она проваливалась на полсотни метров ниже. Штурман четко отсчитывал высоту и скорость. Скорости плясали; я следил за постоянством вертикальной скорости: пять метров в секунду, пять, четыре с половиной, четыре…

В разрывах показалась земля: сизая мгла, а в ней пятнами подсвеченные солнцем крыши города. Снова облака; ударил в стекла ливень, мы включили дворники на большую скорость, щетки стучали: «тра-та-та-та-та»…

Штурман успел глянуть в локатор:

– Подходит спереди слева… уходить некуда: справа горы.

– Ветерок-то! Смотри, снос… градусов двадцать! Ну и боковик!

– Нормально, ребята, сядем.

Это такой вот момент, когда ловушка захлопнулась. Слева горы. Справа и впереди гроза. Так сложились обстоятельства, что деваться некуда. Тот редкий случай, когда, несмотря на весь опыт и предвидение капитана, вариантов не остается, альтернативы нет. И никто тут не виноват. Только вперед!

Сердце привычно сжалось. Который раз уже летная судьба ставит нас в такое положение, из которого выход один: справиться и сесть. Иного не дано.

Понимает ли диспетчер, что надо дать борту сесть? Возьмет ли он на себя выходящий за рамки допустимого боковой ветер? Или, прикрывая себе мягкое место, выдаст в эфир запредельные данные? А значит, вынудит нас либо уйти на второй круг в сторону грозы, перекрывшей пути отхода, либо сесть с нарушением по боковому ветру, озвученным и записанным на предательский магнитофон?

От бросков скрипела обшивка кабины, голова норовила провалиться в грудную клетку. Володя изнемогал. Крепкие плечи бывшего десантника выдерживали физическую нагрузку, но это на заходе не главное. Главное – молодой волк получал хорошую трепку и должен был справиться с моральной нагрузкой: в твоих руках все. Все!

Я следил за постоянством вертикальной. Надо было сесть. Надо было не дать стихии разболтать машину, надо было выдержать сужающийся клин отклонений и довести его до логической точки: мягкой посадки. Ведь мы умеем делать ЭТО красиво! А красиво – значит, единственно правильно. И я спокойным, уверенным, занудным капитанским голосом повторял:

– Вертикальная четыре… четыре… хорошо… Расслабься. Сядь поудобнее. Брось-ка на секунду штурвал – сама летит?

Володя не мог. Бросить сейчас штурвал было выше его сил. Он вцепился в рога, он боролся! Он дрался со стихией!

Вот в этом все дело. Капитан тем и отличается от других, что он НЕ БОРЕТСЯ. Он использует силу стихии, где возможно, и ускользает от опасности, используя свой опыт и свое мастерство. Ну как ты будешь бороться с океанской волной на доске – нет, ты приспосабливаешься и ускользаешь, ускользаешь, ускользаешь… туда, куда надо – не волне, а тебе. И в этом твое искусство.

Мое искусство в этой ситуации было, кроме всего прочего, еще и в том, чтобы определить, до каких же степеней дать трепку. Потому что мало уметь летать самому, мало научить этому экипаж, мало научить этому будущего капитана – надо его еще закалить. А закалка – высшее искусство. Или ты имеешь это в себе, или… прячешься за выдуманные в кабинетах, в расчете на среднего летчика, как бы чего не вышло, законы. И пусть потом он сам закаляется… не под руководством мастера, а в собственном, еще не настоявшемся соку. И не дай бог… на втором-третьем самостоятельном полете, без такой вот практики – и попасть в переплет! А я – умою руки?

Показалась расплавленная лента полосы, покрытая слоем воды и ярко отсвечивающая под лучами косого солнца. Дождь лупил в стекло, дворники молотили, размазывая струи и обеспечивая какую-никакую размытую видимость. Машина косо шла на едва видимую в залитом стекле полосу; Володя, упираясь, держал створ, изредка подавая команды бортинженеру. Голос лающий, значит, очень напряжен. Я вспомнил себя в молодости… ох, долго вырабатывал я спокойную, уверенную интонацию; пришло только с опытом, когда научился расслабляться в самый напряженный момент – это тоже искусство.

С противоположной стороны навстречу нам полосу закрывало ливнем. Значит, сейчас будет сдвиг ветра, мелькнуло в голове. Поток захваченного дождем холодного воздуха, ударяясь сверху о землю, растекается впереди дождевого заряда и катится валом нам навстречу. И кто ж его знает, как он искривится, обтекая шестисотметровую Змейку рядом с полосой! Как его завертит? А скорости наши и так пляшут… и устал второй пилот… не дрогнула бы рука… и уходить уже некуда. Справится ли?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});