Семя скошенных трав (СИ) - Далин Макс Андреевич

Я погладил малявку по косичкам и пересадил её Юлу на колени — Юл её обнял, будто так и надо. Шедми увидели, что я собираюсь уйти — и никто не стал задерживать: какой во мне прок, если всё равно молчу? Я был сильно им за это благодарен.

Кранц молча мотнул головой. Мы вместе сели за маленький стол, рядом с аквариумом. Несколько неописуемых корявых рыбин в чешуе, как в броне из ржавого железа, тут же уставились на нас белёсыми бессмысленными глазами — тяжело было на них не смотреть.

— Что тебе, Бердин? — спросил Кранц. — Быстрее и короче: у меня много дел.

— Что такое «бельковая война»? — сказал я. — Очень странно звучит.

Кранц снова ужасно усмехнулся. На него в таких случаях просто невозможно было смотреть: будто ему одновременно было смешно и отвратительно слушать лютую чушь, что собеседник порол, а ещё — будто он так привык к подобной чуши, что и не ждал другого.

— Угу, ты ж воевал на Океане Втором, откуда тебе знать… У шедми — антипубертат, ты в курсе? Что их девчонки рожают лет до семнадцати максимум, при том что медицина-биология нынче очень продвинутые — знаешь?

— Да…

— Чудно. Так было не всегда, — продолжал Кранц быстро и чётко, будто читал комментарии за кадром военной хроники. — Ещё лет сто назад в пятнадцать они переходили свою Межу, а пацаны — на полгода-год позже. А лет пятьсот тому, когда технологии были не те и жрать было особо нечего, девчонки у них кончались лет в тринадцать-четырнадцать. Успевали родить пять-шесть бельков — у кого хватало здоровья и силёнок. Они рожают много легче людей, но от беременности истощались сильно; если ты заметил, у них и сейчас женщины мельче и слабее, а тогда, случалось, вообще не доживали до Межи. Ясное дело, дети для них были ценнейшим ресурсом, особенно девочки. Общая драгоценность, понимаешь?

— Слушай, — спросил я, — я того… не шарю в биологии… а почему у них так странно? Ну, антипубертат этот? На Земле почти все животные, по-моему, рожают взрослыми…

— Ытшар, солнце Шеда, активнее Солнца Земли, — сказал Кранц. — Высокая сейсмичность — горные породы фонят. Из-за радиации в гаметах живых тварей моментально накапливаются генетические поломки. Очевидный вывод: чем раньше роды, тем больше шансов на здоровье детёнышей. Рожать надо как можно скорее, как можно больше — а потом можно взрослеть спокойно: детёнышей будут защищать более старшие особи. Для животных Шеда это обычно. Многие тамошние существа оплодотворяют собственных новорождённых, и сперма консервируется до взрослости — наподобие наших горностаев. У других самки рождаются в пять-шесть раз чаще, чем самцы — и живут в несколько раз меньше, потому что рожают поминутно, до истощения. У третьих — антипубертат, всё логично.

— Сурово, — вырвалось у меня.

— А как бы ты хотел? — хмыкнул Кранц. — Это тебе Шед, а не тропический рай. На восьмидесяти процентах территории температурный максимум — пятнадцать Цельсия. Тайфуны, цунами, штормовые ветра. Вулканы. Континентов нет, острова практически кормит океан… покормись в воде с температурой, близкой к нулю, подо льдом, угу. Голод-холод-болезни. Лихорадка-мор-родимчик. А младенцы, хоть человечьи, хоть шедийские — существа хрупкие. И ты должен понять: они ценнее. Взрослый уже откатал свою биологическую программу, а дети — будущее, без них любое племя обречено.

— Как и у людей, в общем.

Лицо Кранца снова дёрнула судорога.

— Бабы новых нарожают, — сказал он медленно, с тихой холодной злобой. — Ублюдок. Приблуда. Нечай. Крапивное семя. Ветром надуло. Благослови скотину с приплодцем, а деток — с приморцем. Аборты. Младенцы в колодцах, на помойках, где попало. Их у нас всегда многовато, Бердин, нет? А мат? Что для приматов спаривание? Отыметь, отодрать, поставить на четыре кости… Скажи это шедми, Бердин! Чтоб они послушали, что для тебя их священная игра, ага… и те места, что богиней отмечены, где шедийские ангелочки радугу ищут.

— Люди тоже любят детей, — сказал я. — Ты же знаешь.

— Ага, — хмыкнул Кранц. — Любят. Во все места. Уж себе-то не ври, Бердин. Лет стопсят-двести последних сюсюкать с деточками начали. Личность в дите заметили… кое-кто, в некоторых, своих. Но поголовье педофилов не уменьшилось, плюс киднепинг, плюс семейное насилие… да о чём я вообще! Расходный материал! Спиногрызы, личинки — противозачаточные, аборты, движение чайльдфри… Любовь… не тупи. Зарабатывать на деточках деньги — хорошо, да, но любить людям их тяжело и особо не хочется. У нас совсем другое общество. Ты сравни: вот шедийский клан, с которым случилась болячка наподобие оспы. Общий родимчик. И детки — йок. Наши бы утёрлись: подумаешь, драма, бабы новых нарожают. А шедми? У них все материальные ценности — на месте, духовные — тоже, да только клан уже доживает, осознай. Он уже мёртвый.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Мне стало холодно. Я смотрел в аквариум, в глупые рыбьи глаза — и потихоньку начинал понимать. И чем яснее понимал, тем холоднее становилось.

К нам подсеменил шедийский ручной пингвин — или как они зовутся. Уставился на меня, склонил набок полуптичью-полуптеродактилевую голову с хохолком, приоткрыл зубастый клюв. Кранц положил палец ему на клюв сверху, пингвин будто устыдился и принялся ковырять угол столешницы.

Помог мне перевести дух, полезный птиц.

— Почитай, если осилишь, работы их археологов, — продолжал Кранц безжалостно. — Или хоть фильмы посмотри. Фигурка Хэталь — и груда скелетов: пришли к своей богине и покончили с собой всем племенем. Потому что смысла нет! Смысла нет! Но это — если соседи далеко или клан слабоват; кто покруче — логично решают: Океан у нас деточек забрал, а у соседей оставил. Надо поправить такую несправедливость.

— Бельковая война? — еле выговорил я.

— Угу, — кивнул Кранц. — Пошли и вырезали соседей, чтобы забрать бельков. Причём деток, кто уже начал линять — тоже под нож: они уже соображают что-то, могут начать мстить. А белёк — он ангелочек, он общий, у него может быть как бы две души: одна — своего рода, вторая — того, куда его забрали. Если забрали силой — первая как бы не считается. Но, бывает, заключали мир — и род роду дарил бельков на мировую. Отсюда у них встречаются двойные имена. Или дань бельками платили…

— А их родители? — спросил я.

— А что родители… бельки — дети клана, всего клана. Могут вообще не знать, кто их родители, им это неважно. Пойми, наконец, Бердин: нет у них семей, нет у них вот этого всего: мамочка, папочка, семейные делишечки… Белёк — общее сокровище. Даже не знаю, с чем тебе сравнить… немыслимо ценное. Всем родное. Его кормит тот, кто видит. У шедми нет числа Данбара, его близкие, семья — клан, в клане может быть пятьсот душ, может быть больше, все — родственники, всех он по именам запомнит. Диагональные связи: от бельков к Старшим через братьев-сестёр. Общие гены, вникни. Очень-очень-очень спаянное общество, нацеленное в будущее через меленьких. Когда у них пошёл обычай обмена бельками — они как бы всей планетой побратались, осознай. Не воюют потому, что могут убить брата, не зная, что он брат — лучехват душу будет переваривать вечность, невозможно.

— Но впутались люди? — сказал я. Мне хотелось взвыть.

— Мягко сказано — «впутались», — лицо у Кранца стало мёртвое, как у шедми, которого накрыло. — Люди, Бердин, хотели взять Шед тёплым. Потому что шедми, Бердин, не знают — не знали, по крайней мере — оружия массового поражения. Идея бомбёжки, к примеру, у них бы не прижилась. Так же можно случайно убить белька! Белька! Они — чокнутые самураи с мечами, фигурально выражаясь, их война — резня, глаза в глаза, чтобы видеть, кого режешь! Чтоб случайно не прирезать не того! Им это страшно важно, ты оценил? А степень беззащитности оценил?!

Я сидел оглушённый. Брякнул:

— А как же тогда?..

Кранц дёрнул плечом:

— Вот так же. Не всем людям было безразлично. Всё, Бердин, всё. Лекция закончена, у меня ещё куча дел. Думай, если есть чем.

Он встал и ушёл вместе со своими товарищами.

Мне уже было так холодно, что руки начали мелко трястись. Чтобы как-то это скрыть, я погладил пингвина по шее. Он был холодный, но из-за перьев казался тёплым. Пингвин потёрся клювом о мою ладонь. Клюв на ощупь напоминал глянцевый пластик.