Полночь - Дин Кунц

Тесса великолепно развлекала сама себя, но Сэм понимал, что она хочет и его увлечь этой музыкой, этим танцем. На душе у Сэма было тяжело, и он не мог избавиться от этой тяжести. Так что, когда Тесса улыбнулась ему, он не ответил на ее улыбку. Однако как чертовски хороша была эта женщина! Правда, у нее не было прически, она не пользовалась утром косметикой, на одежде виднелись мятые складки, но весь этот бесшабашный вид даже добавлял ей очарования.

Время от времени она переставала петь, чтобы спросить о чем-нибудь Сэма, но начинала снова напевать и пританцовывать уже в тот момент, когда он еще продолжал отвечать на ее вопрос.

– Так вы придумали, как нам выбраться из этой ловушки?

– Есть одна мысль.

– Патти ла Белле, «Новый стиль», – прервала она Сэма, назвав следующую песню. – Так что, эта ваша мысль? Это, наверное, большой-большой секрет?

– Нет. Но мне прежде надо поговорить с Гарри, получить от него кое-какие сведения. Я вам расскажу за завтраком.

По указанию Тессы Сэм в это время нарезал большой кусок чеддера тонкими ломтиками. Тесса вновь прервала пение и спросила:

– Что вы имели в виду, когда говорили, что в жизни есть трагедии, есть много обычной, черной работы?

– Просто так оно и есть.

– Но в жизни есть немало поводов для веселья…

– Нет.

– …в жизни есть красота…

– Нет…

– …надежда…

– Это только слова.

– Это на самом деле существует.

– Нет, этого нет.

– Да.

– Нет.

– Почему у вас столько скепсиса?

– Это мой взгляд на вещи.

– Откуда у вас такой взгляд?

– Что же вы ко мне так пристали?

– «Пойнтер Систерс», «Нейтронный танец». – Тесса пропела отрывок из этой песни, пока выбрасывала скорлупу и очистки от лука в мусорное ведро. Затем она вновь оборвала мелодию и переспросила: – Так что же должно было случиться с вами, если вы теперь повсюду видите одни трагедии и черную работу?

– Вам будет неинтересно слушать.

– Нет, рассказывайте. Сэм закончил нарезать сыр и положил нож на стол.

– Вы действительно хотите об этом знать?

– На самом деле, рассказывайте.

– Начать с того, что моя мать погибла в автомобильной катастрофе, когда мне было семь лет. Я сидел рядом с ней в машине, когда это случилось. После катастрофы меня не могли вытащить из машины в течение часа, и все это время я находился лицом к лицу со своей мертвой матерью, я видел перед собой ее разбитую голову и вытекший глаз. После этого я долго лежал в больнице, а выйдя оттуда, оказался в доме моего отца, с которым мать уже давно развелась. Это был настоящий сукин сын, он пил без просыпу, а когда был более или менее трезвым, колотил меня или привязывал к стулу на кухне и оставлял на много часов. Я уже не мог терпеть и справлял свою нужду прямо под себя. Тогда он приходил и бил меня уже за это.

Сэм удивился, откуда у него нашлись эти слова, внутри словно рухнули какие-то барьеры, изливалось все то, что накопилось за долгие годы неослабевающего контроля над своими чувствами.

– Так вот, когда я закончил школу, я ушел из отцовского дома, зарабатывал сам себе на жизнь и на продолжение учебы, снимал комнату, спал в комнате, кишащей тараканами. Наконец я добился чего хотел – пошел в ФБР, так как мне хотелось хоть где-нибудь, хоть редко, но видеть в жизни торжество справедливости, я хотел сам участвовать в ее установлении. Наверное, такое стремление было у меня по причине того, что сам я со справедливостью почти совсем не сталкивался. На работе я понял, что справедливость торжествует в лучшем случае в половине всех дел. Преступники в основном выходят сухими из воды, как бы ты ни старался; они в большинстве своем очень сообразительные ребята, а те, кто с ними борется, никогда не могут позволить себе неразборчивость в средствах борьбы, и в этом они сразу проигрывают перед преступниками, которые не гнушаются ничем. Кроме того, если ты – агент ФБР, то изо дня в день сталкиваешься с дном общества, с подонками, и от этого цинизм только прибавляется, ты уже перестаешь верить людям, доверять им.

Сэм говорил быстро, он даже начал задыхаться.

Тесса давно уже прервала свое пение.

Он продолжал говорить, почти не следя за собой, не контролируя свои чувства. Его речь сливалась в одну бесконечную фразу.

– Я женился. Карен была прекрасной женщиной, вы бы сразу с ней сошлись, если бы познакомились, ее все боготворили. Но она заболела, у нее обнаружили рак, она умирала очень тяжело, это было ужасно, страшнее, чем когда показывают это в фильмах, у нее была жуткая агония. Тогда же я потерял сына. Нет-нет, не подумайте плохого, он жив, ему сейчас шестнадцать, а было девять, когда умерла мать. Но он жив только физически и интеллектуально, эмоционально он мертв, он сжег свое сердце, у него внутри холод, ничего, кроме холода. Он без ума от компьютеров и телевидения, и еще он без конца слушает «блэк-метал». Вы знаете, что такое «блэк-метал»? Это музыка в стиле «тяжелый металл», к которой добавлен сатанизм. Моему сыну очень нравится сатанизм, так как он освобождает человека от всяких моральных обязательств, он говорит, что все относительно, что его отчужденность – это хорошо, что его эмоциональная холодность – это хорошо, что, если тебе хорошо, значит, все идет нормально. Вы знаете, что он мне однажды заявил?

Тесса покачала головой.

– Он мне сказал так: «Люди – это пыль. Люди в счет не идут. Вот вещи – это важно. Деньги – это важно. Ликер, который я пью, – это важно. Стереоплейер, который я слушаю, – это важно. Все, от чего я ловлю кайф, – важно. А сам я – ничего не значу». Он объясняет мне, что ядерные бомбы страшны только потому, что они могут уничтожить вещи, а не потому, что они могут уничтожить людей, – люди ведь, по его понятиям, это – пыль, люди – это грязные твари, которые только и делают, что портят все вокруг. Вот так он думает. Вот во что он верит. Он говорит, что может доказать мне в два счета, что он прав. Он говорит мне: «Посмотри, к примеру, на толпу людей, окруживших на автосалоне последнюю модель „Порше“, посмотри на их лица. Они восхищаются машиной, они думают о машине, им наплевать на людей, наплевать друг на друга. Им наплевать на труд, вложенный в эту машину, им наплевать на людей, создавших этот автомобиль. Для них „Порше“ существует как дар природы, он как бы вырос из земли сам собой. Им совсем неинтересно, как инженеры создавали эту машину, им неважно, как ее собирали рабочие. Для них живой является машина, она для них живее людей. Они питаются энергией от этой машины, от ее изящных линий, их возбуждает власть над ней, когда они садятся за руль. Поэтому машина становится для них куда важнее любого человека».

– Это полный бред, – убежденно сказала Тесса.

– Но я слышу это от своего сына, я знаю, что это чушь, я пытаюсь его переубедить, но у него есть на все готовый ответ, он считает, что ему уже все на свете известно. Иногда я задумываюсь над таким вопросом… если бы я был другим, если бы у меня была другая жизнь, может быть, тогда я мог бы привести какие-то другие, более убедительные аргументы? Может быть, тогда я смог бы спасти своего сына.

Сэм замолчал.

Он понял, что дрожит.

Некоторое время на кухне стояла тишина.

Затем Сэм произнес:

– Вот поэтому я и говорю, что в жизни много трагедий и много черной работы.

– Простите меня, Сэм.

– В этом нет вашей вины.

– И вашей тоже нет.

Сэм завернул оставшийся сыр в пергамент и отнес его в холодильник. Тесса в это время готовила тесто для блинчиков.

– Но ведь у вас была Карен, – сказала она, – в вашей жизни были и любовь, и красота.

– Да, были.

– Но тогда…

– К сожалению, все это в прошлом.

– Все на свете кончается.

– Именно об этом я и говорю.

– Но это же не значит, что мы не должны радоваться тому, что послала нам судьба. Если все время смотреть в будущее со страхом и ждать конца радостных дней, то никогда не удастся познать радость до конца.

– Именно об этом я и говорю, – повторил Сэм. Тесса перестала мешать тесто и повернулась к Сэму.

– Но здесь же и кроется ваша ошибка. Я хочу сказать, что в жизни есть много поводов для радости, для веселья, для удовольствий… но если мы не пользуемся этими поводами, если мы все время со страхом смотрим в будущее, то у нас не остается никакой памяти о радостных днях, никакой поддержки в трудные времена, у нас не остается надежды.

Сэм слушал Тессу, любуясь ее красотой и жизнелюбием. Но вслед за этим его посетили мысли о том, как она будет выглядеть, когда состарится, заболеет, умрет, и после этих мыслей он уже не мог смотреть на нее. Он отвернулся и уставился в окно.

– Извините, Тесса, я, кажется, расстроил вас. Но вы сами просили, чтобы я вам все рассказал. Вы же хотели знать, почему у меня такое кислое выражение лица.

– О, от вас не только оскомина, – сказала Тесса, – вы пошли еще дальше – от такой кислоты сводит челюсти.

Сэм слегка вздрогнул.

Они вновь принялись за приготовление завтрака.