Герой нашего времени.ru - Олег Бажанов

— Скажи, чтобы всё лишнее, даже оружие, оставили на земле! — приказал Болышев борттехнику. В этот момент в бронещиток его блистера ударила пуля, но Болышев не отреагировал.

— Быстрее все в вертолёт! — прокричал он подошедшим, сквозь шум работающих двигателей.

— Всё лишнее — на землю! — приказал им из проёма двери борттехник.

Через тридцать секунд за последним раненым захлопнулась дверь, и Болышев попытался оторвать колёса от земли. Солдаты сидели и лежали в грузовой кабине очень плотно, не оставив ни одного свободного местечка. Оружие и убитых товарищей они оставили на заставе. Винтокрылая машина с трудом оторвалась от грунта и поднялась на несколько сантиметров, затем, не слушаясь управления, тяжело осела обратно на площадку. Перегруз и разряжённый на высоте воздух делали своё дело. Оставался только один шанс. Один из тысячи. Но другого не было. Болышев посмотрел в глаза Иванову.

— Давай, Коля! — сказал Иванов и крепче взялся за управление.

Теорию такого взлёта не проходили даже в училище. Но опытные лётчики при полёте в горах просчитывали эту возможность. Сколько раз вертолётчики бурно обсуждали, спорили о степени риска такого «прыжка» в пропасть на больших горных высотах с перегрузом. И вот теперь обстановка не оставляла экипажу Болышева ничего другого. Один шанс из тысячи, но всё-таки — шанс!

Болышев плавно потянул рычаг «шаг газа» вверх и толкнул ручку управления от себя. Винтокрылая машина, приподняв хвост, нехотя перевалила край ущелья и сорвалась в бездну. В первое мгновение Иванов испытал чувство близкое к невесомости. Чувства страха он не испытывал. Страх остался там — на вершине. Падали секунд двадцать. В это время Иванов внимательно следил по приборам за вертикальной скоростью и оборотами несущего винта. При достижении путевой скорости в 180 км/ч, Болышев, взяв ручку управления на себя, снизил вертикальную скорость падения. От набегающего потока стал набирать лишние и такие нужные обороты несущий винт. Теперь настал момент плавного увеличения мощности двигателей и перехода в горизонтальный полёт. И вертолёт как бы нехотя, но вышел из вертикального падения на малой высоте. «Душманы» не обстреливали падающую машину, а когда она вышла из падения, из-за большого удаления вести огонь уже не имело смысла.

До аэродрома добрались благополучно. Вечером всем экипажем напились до беспамятства. На следующий день Иванов заметил седую прядь на тёмной шевелюре своего командира.

Странно, но за тот полёт экипаж Болышева начальство наградами не удостоило. Болышев ещё сказал тогда, что в России ордена дают за любовь к начальству.

За нелёгкий год Иванов узнал Болышева как разностороннего человека, смелого лётчика и умного начальника. Его командир любил стихи и женщин, но никогда не садился играть в карты, любил хорошие коньяки и вина, но никогда не напивался, до отчаяния смелый в бою, Болышев с начальством умел быть дипломатом. И начальство любило Болышева. Прямо пропорционально этой любви шло и продвижение Болышева по службе. Иванов так и не смог научиться у своего командира дипломатии в отношениях с начальством. И поэтому дошёл — до чего дошёл. А полковник Болышев преуспел в этой науке и уже занимал в Москве в штабе кресло инспектора армейской авиации. Занимал заслуженно. У Иванова хранилась фотография своего бывшего командира, на которой Болышев запечатлён при полном параде. Только одних орденов Иванов насчитал семь. И штук пятнадцать медалей. Конечно, Иванову не стоит гневить судьбу, и ему, как орденоносцу, после Афганистана тоже предложили учёбу в Академии в Москве, но Иванов хотел летать, а не заниматься штабной работой. По возвращении из Афганистана Иванов по приглашению своего бывшего командира заехал к нему в гости, где познакомился семьёй. Жена — яркая женщина, работала в военторге на руководящей должности. Сын учился в школе. Семья Болышевых Иванову понравилась. Его оставили ночевать, и ночью Иванов написал стихотворение, которое посвятил им:

Лишь горизонт окрасится зарёю,Нас снова сердце в небо позовёт,Мы землю оставляем под собою,В эфир услышав: «Разрешаю взлёт».Пусть нам не двадцать или уж не тридцать,Но мы в душе всё те же пацаны,Которым только в небо торопиться,Хоть на висках хватает седины.Вы, наши милые и верные девчонки,Какие бы метели ни мели,Нас с неба ждёте на краю «бетонки»,Как будто бы на краешке земли.Как тяжело в сомнениях метаться:«Ну, сколько можно снова улетать?».Как трудно ждать и страшно не дождаться,Но лучше не дождаться, чем не ждать.

Через два года после Афгана они вновь встретились уже в Дальневосточном полку, где капитан Иванов служил на должности командира экипажа и куда слушатель Академии подполковник Болышев прибыл на стажировку. Встретились как родные братья. Болышев влетел в комнату Иванова в общежитии поздно вечером, прямо с самолёта. Они обнялись под взглядами ничего не понимающих соседей по комнате и потом всю ночь проболтали, вспоминая Афганистан.

— Ты мужик! — говорил Иванову Болышев, показывая большой палец левой руки, потому что в правой держал стакан с водкой. — Зря ты, Саня, отказался от Академии. Такие, как ты, очень нужны армии. Кто её из дерьма поднимать будет? Я один не справлюсь. Тебе обязательно надо учиться в Москве. А дальше я тебе помогу. Ведь мы с тобой, Саня, — одна семья! — Болышев крепко обнимал Иванова, и они вспоминали полёты в Афганских горах.

На аэродроме многих удивляло, что Иванов обращался к знаменитому подполковнику из Москвы просто «Коля», а Болышев называл Иванова «Саней». Но вскоре все привыкли, тем более, когда узнали про их афганское прошлое.

Когда закончился срок стажировки Болышева, Иванов провожал его до самолёта с чувством, что улетает близкий и родной человек. Иванов молчал, не находя подходящих слов. Расставания ему никогда не удавались. Болышев тогда сказал:

— Я ещё точно не знаю, куда попаду после учёбы, но ты имей в виду, что двери моего дома для тебя всегда открыты! На всякий случай запиши адрес моих родителей. Через них всегда узнаешь, где я.

— Они у тебя не переезжали?

— Нет. Всё там же.

— Тогда у меня есть их адрес. Ты мне давал его в Афгане.

— Да. Помню.

Самолёт уже запускал двигатели. Они обнялись.

— Саня! — будто вспомнив что-то, Болышев обернулся и, уже подойдя к самолёту, прокричал:

— Запомни: лучшего «правака» у меня никогда не было!

С тех пор они не виделись. Иванов знал о назначениях Болышева, но никогда не звонил, не надоедал поздравлениями и не напоминал о себе.

— Николай Константинович всегда очень хорошо о тебе отзывается, — оторвал Иванова от воспоминаний прозвучавший голос командира полка.

— А когда вы с ним виделись? — поинтересовался Иванов.

— В прошлом году на сборах. Болышев руководил этими сборами. Как примеры часто приводил случаи из афганского опыта. Называл твою фамилию. Она у тебя не из редких. Ивановых на Руси много. Поэтому я тебя с Болышевым вначале никак не связывал. А начальник штаба не поленился — почитал твоё личное дело, сделал запрос в Москву. Всё сошлось. Да, многое мне поведал Николай Константинович про ваши приключения! Ведь из скольких ситуаций вы тогда просто чудом живыми выходили! А тебя он хвалил. Жалел только, что ты в Академию не пошёл.

Командир полка затушил сигарету, встал, подошёл к открытому окну и посмотрел на улицу.

— Как он там? Как у него дела? — нарушил молчание Иванов.

— Да вроде всё нормально, — командир снова сел на своё место. — Болышев ещё генералом станет!

— Дай Бог! Умный мужик.

— А ты можешь позвонить ему, — неожиданно предложил командир полка. — Отсюда прямая связь с Управлением. Я каждый день ему докладываю.

— И что я скажу? «Дядя Коля, помоги»?

— Будешь звонить? — после короткой паузы спросил командир.

— Нет. Когда сами будете разговаривать с Николаем Константиновичем, передайте от меня привет. Скажите, что всё у меня нормально.

— Который раз удивляешь ты меня, Александр! — в голосе командира полка послышалось раздражение. — Вот, все люди как люди. Другой бы на твоём месте трубку телефона оборвал! Ты пойми, что во власти Болышева может быть сейчас вся дальнейшая твоя судьба. Так тебе этого не надо! А что, позволь спросить, тебе надо? Голову хочешь себе свернуть? Погибнуть героем? Это тебе надо? — На последних словах командир сорвался на крик и замолчал. Иванов тоже молчал.

— Так что, всё-таки, с тобой творится? — уже успокоившись, спросил командир.

Иванов не знал ответа. И поэтому он не отвечал.

— Может, тебе жениться надо? — после продолжительной паузы предложил командир. — Обзаведёшься семьёй, ребятишками. Хоть за них станешь беспокоиться. Вот и появится смысл жизни.