Шамабад должен гореть! - Артём Март

из избы.

Сам я не столько обращал внимание на заставские слухи и сплетни, сколько на то, как дела на стороне наших «добрых соседей».

Двадцать пятого апреля, в кишлаке Комар случилась перестрелка. Мы били предупреждены, что ночью этого числа, группа бойцов из СБО «Дархад», вошла в кишлак.

Разведка подозревала, что там сидят душманы Юсуфзы. Сидят и что-то готовят.

Так и оказалось.

Как я потом узнал, среди местных скрывалась группа бандитов из семерых человек. Двоих захватили. Остальные были уничтожены.

Пограничники сводного отряда нашли в кишлаке пять минометов и большой боезапас мин к ним. Это означало — что своей запиской я все же запустил цепь событий, которые, в конце концов, привели разведку к кишлаку. А за разведкой уже следовали бойцы СБО.

Бой в кишлаке был ночью. На расцвете мы видели на вершины Белой Скалы наших, шурующих там в поисках тайников с оружием. Насколько я знал, на скале отыскали миномет и более десяти мин к нему.

Однако предотвратила ли операция «Дархадцев» нападение на Шамабад, я не знал. Единственным шансом это выяснить — дождаться того черного дня, когда Шамабад должен был сгореть.

Но теперь я четко понимал — душманы потеряли преимущество во внезапности и огневой мощи. Чтобы ни случилось в конце мая, дело пойдет совсем по другому пути, нежели в прошлой моей жизни. И я должен был готовиться к любому развитию событий.

Операция в кишлаке Комар повлекла за собой и другие последствия. Она затормозила переговоры с Юсуфзой по поводу оставшегося в плену прапорщика Вавилова.

Главарь бандитов, к слову, всячески отрицал, что в кишлаке взяли именно его людей. Клялся чуть не Аллахом, что все это — провокация, которую подстроили его враги из других бандформирований.

Ходили слухи, что Юсуфза даже передал нашему начотряду метрового толстолобика, в знак доброй воли.

Стоит ли говорить, что я ни капли не верил этому хитрому душману.

Этим днем было жарко. Солнце давно стояло в зените, а мы следовали за Системой, на левый фланг. Шли дозором на одном из близлежащих к заставе участков.

Я шел первым. Взял с собой Булата, который уже в не в первый раз выходил со мной на Границу. Пес проявлял настоящие чудеса послушания. Если сравнивать с тем, каким он был, когда я попал на Шамабад — так вообще небо и земля.

Мы остановились у розетки, чтобы доложить обстановку на участке. Вася Уткин достал трубку. Стал выходит на связь с заставой.

Скучающий Алейников лениво потянулся. Почесал шею.

Я отпустил Булата с поводка. Позволил ему обнюхать пограничную тропу, а еще свою, собачью. То есть — тропу инструктора.

— Я даже не знаю, — сказал Стас, давая подкурить радисту Гамгадзе, — скучно стало на Границе. Духи сидят там, у себя. Притаились. Носа не кажут.

— Скучно? — Посмотрев на Стаса, я вопросительно приподнял бровь, — попросись на кухню, Гие помогать. Он тебе скучать не даст.

— Чур меня, — наморщил нос Стас.

— Не, генацвале. Не вижу ничего скучного, — пробурчал Гамгадзе. — Я только с правого фланга вернулся. Три дня мы в горах сидели, в рабочей группе. Заставская койка после палатки, мне, ну как красивая мягкая женщина. Не нарадуюсь. Кажется, мне, брат, кто-то тут просто выброжает.

— Тоже мне… Выброжает… — Обиделся Стас. — Сработки эти меня уже достали. Дозоры заколебали. У половины парней одни только разговоры, что про дембель.

— А ты ж хотел на сверхсрочную? — Укоризненно сказал Вася Уткин, втыкая штекер в розетку.

— Да вот уже не знаю, — задумался Стас. — Надо ли оно мне? Может, махнуть на гражданку?

— Махни, если так хочется, — пожал я плечами и похлопал по бедру, чтобы подозвать Булата.

Пес, обнюхивавший камень на берегу Пянджа, поднял голову и навострил уши. Тяжелой, валкой трусцой побежал ко мне.

— Только готовься, что первые полгода будешь ходить, как потерянный. Отвыкший от гражданской жизни. А потом, до конца дней вспоминать это время. И гадать, не сделал ли ты ошибки.

— Я б лучше забыл, — ухмыльнулся Стас.

— Ну-ну, — хмыкнул я и потрепал Булата по холке, взял за ошейник.

— Вася! А кто там нынче дежурит? — Вдруг крикнул Стас. — Кто там дежурный связист?

— А, че? — Переговорив с заставой, отвлекся Вася.

— Говорю, кто связист дежурный⁈

— А! Так Тимощук!

Стас аж просветлел. Потом, хитро заулыбавшись и потопал к Васе.

— Дай-ка трубку.

Уткин уставился на Алейникова удивленными глазами.

— Ты дай-дай. Хочу переговорить с ним.

Ничего не понимающий Вася протянул Алейникову трубку для связи. Стас припал ухом к динамику.

— Прием, Тимощук! Ну, как тебе там сидится? Кто-кто. Конь в пальто! Я это. Стасик! А. Ну хорошо. Звоню тебе сказать, что у нас тут веселье!

Я хмыкнул, глядя на Стаса. Гамгадзе и Уткин удивленно переглядывались.

— Какое? Голые бабы! Вот какое! Прием, как слышно! Повторяю: голые бабы! — Веселился Алейников. — Не веришь? А они тут! Афганские, в речке купаются. Без мужиков! Ну и что, что холодно? Они всю зиму запревали, а как чуть-чуть потеплело, так высыпали купаться! Да. Мы в кустах сидим. Любуемся. Не веришь? Ну не верь. Потом спросишь у Васи…

С этими словами Алейников принялся подмигивать Уткину, да так, что казалось — Стаса просто взяла лицевая судорога.

— Потом у Васи Уткина спросишь! — Докончил он. — Все! Конец связи!

С этими словами он выдернул штекер из розетки и протянул трубку Уткину. Рассмеялся.

— И че это было? — Раскрыл рот Уткин.

— Да че? Шутка! Вот че. Тимощук, он же кто? Он развратник видный, вот кто. У него в прошлом месяце Черепанов карты с голыми бабами отобрал. Уж не знаю, где Тимощук их нашел. Пусть теперь там, в дежурке у себя, помучается.

— Жестоко, — улыбнулся я, когда мы пошли дальше по участку.

— А будет знать, как куревом не делиться! — Приосанился Стас. — У меня сигареты раз кончились, с дому еще не прислали, так я подошел к Темощуку попросить. А тот зажал, падла. Представляете?

Гамгадзе гундосо засмеялся. Мы с Васей промолчали.

— Ладно. Пойдем, — вместо ответа Стасу, сказал я. — У нас служба.

* * *

Если бы кто-то остался на том самом участке, откуда только что ушел наряд Селихова, уже минут через семь, услышал бы он торопливый топот, доносящийся со