Мать королей - Юзеф Игнаций Крашевский

угрожая.

Нужно было иметь святое терпение, чтобы избежать стычки, когда малейшая ссора между слугами и челядью могла породить взрыв и кровавое столкновение, которого, казалось, они хотели. Поляки имели за собой храбрость и лучшее вооружение, но количество дружины Свидригайллы в десятки раз их превосходило. Из литвинов, которые рады были служить королю и княгине Юлианне, так же притесняемой, как и он, большая часть, опасаясь жестокости Свидригайллы, не смела подавать признака жизни.

Латинское духовенство, которого князь не выносил, хоть был крещённым и имел имя Болеслав, которого не носил, также опасалось насилия и выступать не могло.

Нужно было на что-то решиться, чтобы спасти короля из этого болота.

Все совещались. Остановились на том, что нужно кого-нибудь как можно скорее и тайно отправить в Польшу, прося о помощи.

Но всех их так стерегли и окружали, что никто не мог выйти за замковые стена без присмотра и насмешки. Выходящих преследовали, пока они не возвращались. Закли-ка Тарло, Топорчик, младший и более смелый, чем другие, ко всяким приключениям, устроил под вечер такой фокус: когда слуги напились, он надел длинный русский тулуп, шапку их кроем, припоясал такую же саблю, какую носили они, и в сумерках вышел, желая попасть к францисканцам, что-бы с ними ещё потолковать. Там, на Песках, как в языческ-ие времена, он нашёл забитые, охраняемые двери, что едва достучался, чтобы его впустили.

Настоятель обо всём знал и легко догадался, каково было в замке королю и полякам. Заклика нашёл его грустным и в сильной тревоге за короля.

– Будем день и ночь молиться перед Пресвятым Таинством, – сказал он Топорчику, – но что мы ещё можем, когда тут сам король ничего не может? Нужно по возможности скорее отправить гонцов в Польшу и не одного, а нескольких, потому что их могут схватить на дорогах, к епископу, к королеве, к сенаторам, чтобы хотя бы войско прислали для защиты короля. Все знают, что Свидригайлло безумец. Не может забыть брату, что долго скитался и был притесняем; около него такие же люди, как он… пьяницы и убийцы. Будьте бдительны днём и ночью… Мы будем молиться.

О побеге с отяжелевшим королём нечего было и думать.

Из монастыря некого было отправить в Польшу, поэтому Заклика должен был обдумать с другими, кого из челяди и каким образом так отправить, чтобы это не открылось и не схватили в дороге.

На следующее утро, когда Ягайлло, всё ещё пребывая в хорошем настроении и думая, что всё уладил перстнем, ожидал благодарности и визита, Свидригайлло приехал в замок со всей свитой, а сам шумно вбежал в комнату короля уже после утреннего обеда, пьяный и весь красный.

Король, смеясь, хотел приветствовать его добрым словом, когда тот начал кричать с порога:

– Старый гриб, ты думаешь, что я куплюсь на твои сладкие слова и лесть и стану тебе кланяться? Думаешь, что я уже забыл, как ты девять лет держал меня в неволе? Теперь наступило твоё время, ты попал ко мне в руки, я отомщу за свою обиду, отомщу.

Ошеломлённый король, подняв голову, почти не верил своим ушам.

– Да, ты мой пленник, – добавил князь. – Не отпущу тебя отсюда к молодой жёнке. Пусть она отдохнёт с ляшками, плакать по тебе не будет. Я надену на тебя колодки…

Ягайлло хотел заговорить, но пьяница ему не дал, по-прежнему злобно насмехаясь над ним.

– Король! Ты король! Я ни тебя, ни твоего королевства, ни ляхов не боюсь. За мной пойдут господа крестоносцы и все русины, а может, и ещё кто… Ляхи объявят войну, я тебя сейчас закую, свяжу и в темницу на хлеб и воду. Подыхай!

Ягайлло опёрся на руку, закрыв себе глаза; ничего не отвечал. Князь, бегая по комнате, громко выкрикивал, даже у поляков, слушающих в другой комнате, кровь попеременно бурлила и остывала в жилах от отчаяния. Андрей из Тенчина всё чаще хватался за меч, а другие должны были его сдерживать, чтобы не выскочил и не был причиной несчастья, потому что достаточно было одного крика Свидригайллы, чтобы их всех поколотили и вырезали. Они бы защищались как львы, но все погибли бы.

Ягайлло с великим терпением переносил оскорбления, упрёки и нападки, только вздыхая. Наконец из его груди вырвалось:

– Стыдись, что делаешь со мной! Я сейчас безоружен, в твоих руках, но я отомщу тебе!

– Ни мести, ни тебя я не боюсь, – крикнул Свидригайлло. – Останешься в плену, а если думаешь, что я позволю тебе отсюда посылать письма и жалобы, то ты меня не знаешь. И птица отсюда не вылетит. К тебе и от тебя никто не придёт и не выйдет без моего позволения. А начнёшь двигаться, и ты, и твои ляхи головы сложите.

И, погрозив кулаком, с шумом и хлопком, как вошёл, он выбежал назад. В сенях ему у дверей подвернулся Заклика, которого он принялся бранить на чём свет стоит, что смел подслушивать.

Он замахнулся его ударить, но тот бросился в сторону и исчез.

Обругав других людей из королевского двора, что стояли в сенях и перед сенями, с помощью двоих своих домочадцев он сел на коня и с криком уехал.

Потом никто, ни Андрей из Тенчина, ни Древицкий, не смели войти к королю, пока он не остынет.

Когда в конце концов подканцлер проскользнул в комнату, Ягайлло только руками ему показал в ту сторону, в которую отъехал Свидригайлло, не в состоянии произнести ни слова.

– Милостивый пане, – сказал Древицкий, – нам тут уже нечего ждать лучшего. Нужно срочно послать к королеве и нескольким панам, чтобы нас вызволили. Мы пропадём, это не так важно, но он вас замучает…

– Кого послать? Как? – спросил король очень тихо и робко.

– Пусть ваша милость назначит, – шепнул подканцлер, – каждый из нас готов служить, хоть бы и жизнью пришлось рискнуть.

Ягайлло долго думал. Жаль ему сделалось тех, которые были рядом с ним, и никого не хотел лишиться; отложил решение на потом.

Приближённые короля сосредоточились, приготовили оружие и, боясь нападения, решили постоянно быть начеку. А поскольку самому королю решительный шаг давался с трудом, всё опиралось на подканцлеров, Андрея из Тенчина, Добка и Монжика. Они должны были обдумать, как им вырваться из этого плена.

С этого дня уже не было сомнений, что они должны были считать себя пленниками. Свидригайлло поставил свою стражу у ворот, почти под самым замком, никого не позволяя ни впускать, ни выпускать.

III

Королева Сонька с глубокой печалью