Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок - Дмитрий Володихин

Иоаким обладал явным административным талантом. Он давно выработал четкий взгляд на роль Церкви в Московском государстве и на царящие в ней порядки. Восходя на патриаршую кафедру, Иоаким принимал тяжкое бремя. Ему предстояло сыграть роль сурового исправителя. После Никона Русская церковь несколько лет провела в обезглавленном состоянии: Никон, отойдя от дел, сидел в монастыре, нового патриарха не избирали, а «местоблюстителей» слушались худо. Патриархи Иоасаф II и Питирим правили недолго и не имели склонности «закручивать гайки». Поэтому к моменту восшествия Иоакима на патриаршую кафедру церковный механизм страшно разболтался. Священство пьянствовало и даже, бывало, являлось на богослужения под хмельком. Иереи своевольничали, архиереи слабо подчинялись патриаршей власти. Церковное имущество использовалось священниками и епископами для получения личных доходов. Порядок и дисциплина упали до ничтожных величин. Идейные баталии со староверами сотрясали церковное здание. Государь и представители светской власти на местах без зазрения совести вмешивались в церковные дела. Продолжал существовать Монастырский приказ — светское учреждение, забравшее себе суд над духовенством и подчиненными духовенству людьми[207], многие дела, связанные с церковным землевладением, и даже, в ряде случаев, расстановку церковных кадров! Борьба Никона и прочих архиереев с неприлично большой властью Монастырского приказа привела к некоторому его ослаблению. Но до конца Алексей Михайлович так и не упразднил его.

Насколько Никон прославился своей жесткостью, склонностью к радикальным мерам… Иоаким намного превосходил его и в первом и во втором! Никон оставляет впечатление раскаленной лавы, вырвавшейся из жерла Русской цивилизации, которая уже начала было застывать, принимать строго определенные формы. Он ломал, строил новое, обжигал, исправлял, строжил священников и указывал боярам. В нем словно бы поселилась огненная стихия, безжалостно палившая всё, что непрочно, нелепо, косо, а заодно уничтожавшая порой и то, чему следовало бы сохраниться. Иоаким — иной человек. Он не жгуч, он холоден. Он — прирожденный охранитель. Он — камень. Иоаким, с его административным даром, превосходно видел, какой должна быть Церковь как система, какой порядок для нее идеален. И столь же хорошо видел, где, кем, насколько этот порядок нарушен, этот идеал искажен. Вся его деятельность — восстановление идеального порядка, а там, где настоящего идеального порядка не существовало никогда, — его строительство. Он безжалостно рационален. Он не палит, он морозит. И всякий раз студеная его логика ставит принцип выше отдельного человека, а охранение — выше развития. Вот идеальный консерватор в русской истории, притом один из крупнейших по положению своему! И слово «консерватор» взято здесь в положительном ключе. Если говорят, что Никон мощно повлиял на жизнь Церкви, то имеют в виду его духовное революционерство. Но Иоаким — никак не революционер. Он представляет собой нечто прямо противоположное. И влияние Иоакима на жизнь нашей Церкви, наверное, масштабнее влияния Никона. Иоаким правил ею 16 лет — больше любого из наших патриархов допетровского времени. Пережил трех правителей! Он застал Церковь в состоянии разброда и шатания, а сдал ее своему преемнику Адриану как хорошо вышколенный гвардейский полк, застывший на плацу в ожидании парада. Со староверами он справиться не мог — его холод, его свирепые «дисциплинарные» меры не могли возыметь действия, тут требовалась более тонкая политика.

Но, во всяком случае, влияние раскольничьих общин на церковный организм Иоаким свел к минимуму Не достигнув успеха, он и не проиграл.

Сильный человек. В чем-то — страшный. В чем-то — чрезвычайно необходимый. Умный, решительный, неотступно добивающийся того, что считает правильным. Если надо, «смыкающийся» со светской властью ради восстановления порядка. А если надо, конфликтующий с ней. По свидетельству одного из староверов, Иоаким однажды сказал Алексею Михайловичу: «Я не знаю ни старой, ни новой веры, но что велят начальники, то и готов творить и слушать их во всем». Бог весть, сколько в том правды: известный деятель раскола дьякон Федор, которому принадлежат эти слова, был не очень-то расположен к Иоакиму, да и не очень-то осведомлен о реальных словах его и делах. Но если нечто подобное действительно прозвучало, то надобно видеть смысл фразы в контексте всей долгой судьбы Иоакима. Он мог являть покорность вышестоящему лицу — настоятелю, когда был в келарях[208], патриарху, когда был в митрополитах, царю, когда был в патриархах. Иногда он сверкал необыкновенным, чрезвычайным смирением, и даже Никон, не любивший Иоакима, признавал его смиренность. Но… с течением времени Иоаким все равно направлял своего начальника туда, куда считал правильным. Хоть настоятеля, хоть патриарха, хоть самого царя. Его смирение сочеталось с несокрушимой волей. Самого патриарха свернуть никто не мог.

О временах, когда Иоакиму пришлось строить отношения с царем Алексеем Михайловичем, очень хорошо написал современный историк А.П. Богданов: «Иоаким знал, чего хочет добиться для Церкви, умел достаточно осторожно и предусмотрительно проводить свою линию, не раздражая богомольного и потому особенно склонного вмешиваться в духовные дела самодержца»[209]. Но когда Иоаким узнал, что царский духовник завел себе любовницу, он смирил дерзкого священника, посадив его на цепь. И царского гнева не испугался: то, в чем пастырю следовало стоять твердо, он никогда не сдавал.

В первые годы соработничества с Федором Алексеевичем Иоаким мог легко водить рукой молодого монарха. В 1677 году он, например, добился окончательного уничтожения ненавистного Монастырского приказа, столь любезного прежнему государю. Тогда же Иоаким провел ряд мер, жестко унифицируя архиерейское богослужение и повышая роль богослужения патриаршего, упавшего было в авторитете. Так, «шествие на ослята», совершаемое в Вербное воскресенье и символически означающее вход Иисуса Христа в Иерусалим, отныне запрещалось совершать кому-либо из русских архиереев, помимо патриарха Московского, и где-либо, кроме столицы. Иоакиму удалось преодолеть строгий запрет, не позволявший дворянам-землевладельцам отдавать вотчины под строительство храмов.

Люди, явно мешавшие его деятельности, сейчас же отшвыривались с дороги. Тот самый духовник Алексея Михайловича Андрей Савинов, коему пришлось посидеть, смиряясь, на цепи, посмел возвысить голос против Иоакима. На отпевании старого царя «прощальную» грамоту вложил ему в руку патриарх; духовник увидел в том нарушение устоев: как же так, почему прежде это делали духовники, а тут вместо него почетную миссию исполнил патриарх? Андрей Савинов призывал дать ему войско для нападения на патриарха-«супостата». Тот созвал собор и добился решения, по которому наглого бесчинника отправили в дальний Кожеозерский монастырь. И Федор Алексеевич непутевого священника отдал, хотя тот и был любимцем его отца.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});