Как мы жили в СССР - Дмитрий Яковлевич Травин

колхозницам, а затем этих женщин повели в Большой театр и посадили в первые ряды, чтобы послушать оперу. Самая знаменитая труженица оказалась прямо за спиной дирижера.

Несколько минут она терпела его перед собой. Но потом вдруг решительно встала, подошла к оркестровому барьеру и, хлопнув Самосуда (фамилия дирижера. – Д. Т.) по плечу своей могутной рукой, громко отчитала: «Ну чего ты руками, как ветряк, махаешь? Уйди отселева, ты мешаешь мне смотреть!..» [там же: 185]

В 1970‑х, понятно, подобного простодушия ни в одном советском театре было уже не встретить.

Но вернемся к вопросу о книгах, которые считались более важным показателем высокой культуры СССР, нежели театры. В принципе, ситуация с чтивом была похожа на описанную в очерке о школе ситуацию со сталью. Книг издавалось великое множество, а потому, если считать, что все они и впрямь прочитывались, то получалось, будто российская земля не просто по завету Ломоносова нарожала некоторое число Платонов и быстрых разумом Невтонов, а прямо-таки поставила это дело на поток. Апологеты социализма хвалились:

В стране везде – от столицы до деревни, на каждом заводе и в каждой школе – были бесплатные библиотеки с очень хорошим подбором книг и журналов, с искренними, внимательными в своем большинстве библиотекарями [Бузгалин, Булавка, Колганов 2018: 67].

Библиотекари и впрямь были обаятельными, но насколько эффективно они могли в советской системе нести разумное, доброе, вечное?

Увы, значительная часть литературы откровенно превращалась «в шлак и в стружку». Советские магазины были буквально завалены теми книгами, которые власть по различным причинам считала нужным издавать: от сочинений Маркса, Энгельса, Ленина и Брежнева до тоненьких агитационных брошюрок и книг авторов, занимавших высокие посты в Союзе писателей. Тиражи печатной продукции не имели никакой связи со спросом на нее. Поэтому регулярно магазины вынуждены были уничтожать тонны книг, альбомов, плакатов, продать которые не было никакой возможности. Вот, например, история, относящаяся к 1974 году:

Московский книжный магазин № 170 за одну расчистку складов уничтожил 153 189 изделий, главным образом нарядно напечатанных на добротной, чуть ли не атласной бумаге цветных плакатов. Например, плакат «Поднимай стекло в таре подъемником» [Рубинов 1990: 174].

Сегодня трудно даже представить себе, зачем вообще потребовалось издавать такой плакат и кто его должен был рассматривать. Для того чтобы не уничтожать книги сразу после издания, использовались библиотечные коллекторы, которые стали, как отмечалось на Секретариате ЦК КПСС в 1969 году, каналом, через который можно сбывать неходовую литературу. Впрочем, печальный конец этих книг тем самым лишь оттягивался. Из библиотек многое списывалось в макулатуру. В течение года сельские библиотеки получили 100 млн экземпляров книг и списали 40 млн. Много есть примеров того, как именно на село засылали ненужное. Самый яркий случай – рассылка по деревням почти всего пятисоттысячного тиража книги о фрейдизме [Секретариат… 2022: 54]. Можно представить себе, как рвались к изучению фрейдизма труженики села! Кажется, будто «Аквариум», иронично певший в начале 1980‑х о двух трактористах («Один Жан-Поль Сартра лелеет в кармане / И этим сознанием горд! / Другой же играет порой на баяне / Сантану и Weather Report»), что-то знал о библиотечных рассылках. Еще пример: журнал «Вопросы философии» выписывали чуть ли не во всех воинских частях, поскольку главный редактор имел связи в Минобороны [Сенокосов 2000: 172].

Секретариат ЦК вынужден был признать (естественно, «при закрытых дверях»), что даже от книги «Как читать Ленина» библиотеки отказываются. Но ее им шлют через коллекторы, тогда как, скажем, воспоминаний Фотиевой о Ленине не хватает [Секретариат… 2022: 55]. Издание огромными тиражами пропагандистской литературы порождало специфическую реакцию читателей. Однажды я перелистывал у прилавка новый томик по зарубежной экономике. Потрепанный мужичонка, стоявший рядом, поинтересовался его тиражом. А узнав, что тот весьма мал, автоматически сделал вывод: правдивая книга. Этот покупатель заранее был убежден в том, что для массового читателя печатается лишь идеологизированное вранье. С годами я стал обращать внимание на то, что и впрямь «Политиздат», печатавший книги огромными тиражами, в основном занимался пропагандой, тогда как в издательстве «Наука» выпускались неплохие монографии сотрудников московских академических институтов, написанные сложным языком и предназначенные для узкого круга. Там наряду с ритуальными цитатами из классиков марксизма и ссылками на «труды» Брежнева содержалось, например, качественное описание того, как работает капиталистическая экономика.

Каково же было мое удивление, когда в 2015 году я вдруг обнаружил в американской монографии данные исследования, проведенного в 1965–1969 годах. Ученые взяли советские книги, посвященные США, и сопоставили их концепции с тиражами. 62% пропагандистских книг, в которых говорилось, что американское правительство находится на службе у финансового капитала, издавалось тиражом, превышающим 10 тысяч экземпляров. А среди книг, предлагавших более тонкий анализ механизма государственного управления в США, 67% имело тираж меньше 5 тысяч [Hough, Fainsod 1979: 295–296]. В общем, данное исследование подтвердило именно то, что наш мужичонка определил собственным чутьем.

Полки государственных библиотек заполнялись массой книг, которые никто никогда не брал. По оценке, прозвучавшей на Секретариате ЦК, их было порядка 75% [Секретариат… 2022: 55]. Массой ненужных томиков заполнялись, как ни парадоксально, и полки библиотек домашних, поскольку в СССР 1970‑х сложилась своеобразная мода на дефицитные книги. Их покупали, возможно, для того, чтобы продемонстрировать гостям свою образованность, но скорее для демонстрации своего доступа к дефициту. Люди таким образом подчеркивали высокий социальный статус: ни у кого нет, а у меня есть. Иногда хозяева библиотек после покупки даже не касались этих книг.

Дефицит книг, которые реально пользовались спросом, был не менее острым, чем дефицит хорошей одежды. Всякая дрянь лежала на полках магазинов – за дефицитом же выстраивались огромные очереди. Номенклатура, естественно, в такой ситуации использовала свои возможности для того, чтобы отовариваться книгами, и это наряду со всем прочим тоже создавало иллюзию широкой востребованности литературы. Скажем, среди членов Союза писателей дефицит распределяла специальная «лавочная комиссия». В итоге начальники от Союза получали наиболее престижные тома, а простым писателям, которые часто были реальными читателями книг, оставалось что придется [Герман 2000: 635].

Порой многочисленные тома привозились из‑за границы. У главы Гостелерадио Лапина дома стоял весь Мандельштам, изданный в Нью-Йорке [Гладилин 2000: 232]. Простые же люди привозили литературу из социалистических стран. Там тоннами лежали советские книги, изданные в Москве и Ленинграде, но отправленные в Польшу, Болгарию или Венгрию для просвещения зарубежных читателей, которые по причине малого интереса к нашей культуре и плохого знания русского языка их почти не покупали. В результате наши туристы тащили в чемоданах назад