Формула власти. Первое условие - Анастасия Поклад

Клима начала догадываться, что мама откуда-то точно знала о ее предназначении. И о том, что для пришествия в мир новой обды придется пожертвовать жизнью.

Это случилось, когда Климе шел восьмой год. Мама просто ушла с утра в лес, как это часто бывало. А назад уже не вернулась. Климе не показали маминого тела, не пустили на похороны. Девочка только смогла разведать, что в лесу маму подрал медведь. Отец рыдал, как ребенок, которого избили и забрали игрушки. Это выглядело страшно. А Клима не сумела проронить и слезинки. Жизнь продолжалась, после похорон кто-то должен был вести хозяйство. Отец почему-то бездействовал, других родичей у них не было: покойная мать сирота, отец же и вовсе пришлый. Как могла, Клима управлялась со свалившимся на нее хозяйством. В считанные дни изменилась ее осанка — теперь, если бы не рост, со спины девочку можно было принять за взрослую женщину. Когда, спустя дни после смерти мамы, Клима подходила к соседкам и ровным будничным тоном спрашивала, почем нынче на рынке зерно, и во сколько обойдутся услуги знахарки, чтобы старая корова нормально разродилась, женщины почему-то пугались и поминали духов пополам с высшими силами.

Клима странно чувствовала себя: забавы близких и понятных ровесников в одночасье стали неинтересны, а чужие огромные взрослые шарахались и шептались за спиной, хотя их заботы и порядки девочка стала понимать как никто в ее возрасте. Вдобавок отец начал пропадать. Сначала по вечерам, а потом и целыми днями. Он возвращался, шатаясь, смотрел на Климу, суетящуюся у слишком большой для ее росточка печи, и плакал безумными слезами. От него пахло перебродившим медом и скверным кислым вином. Раньше Клима, как многие дети их села, потешалась над пьяными, а теперь ей было все равно. Она мыла за отцом пол, иногда, под настроение, снимала с него сапоги.

В хозяйстве дела становились все хуже — Клима не справлялась в одиночку. Все-таки сдохла старая корова. Клима распорола ей живот и нашла мертвого теленка, которого грызли черви. Отец появлялся дома все реже, вместе с ним начали пропадать вещи. Сгнили огурцы, зараза пожрала брюкву. Близилась зима. Клима подсчитала, что умрет спустя двадцать дней после наступления холодов. Она хорошо умела считать, мама выучила на совесть. Умирать не хотелось, в могиле сыро и червяки. Да и кто копать будет в мерзлой земле? Явно не вечно пьяный отец. Значит, никто. Клима представила, как по весне ее иссушенное морозами тело вымоет из коричневого от грязи сугроба, как оно медленно и неуклюже поплывет вниз по затопленной половодьем улице. Будут верещать от ужаса соседи, а потом какой-нибудь смельчак вытащит ее на сушу граблями или просто крючковатой палкой. Потом, наверное, сожгут, чтобы хворь не разносила.

Умирать расхотелось еще больше.

Клима села на остывшую печь и стала думать. Беды начались, когда не стало мамы. Отец запил с тоски и горя, деньги кончились, знахарка не стала забесплатно работать, пала корова, неоткуда стало брать молоко на продажу, урожай погнил, потому что Клима была занята поиском денег. Без результата, кстати. Продавать в доме уже было нечего, а производить что-то новое она не умела.

— Так, — полушепотом рассуждала Клима. — Что я могу изменить? Денег не достать. Корову и маму не вернуть. Хотя, новую корову можно купить, было бы за что. А вот мама… Хотя, к чему мне новая мама? Нужна хозяйка в дом, а будет она мне матерью или нет — дело десятое. Хозяйка — это папина жена. Значит, папу надо женить. Но кто на него позарится?

Девочка перебрала в уме всех деревенских вдов, поскольку о девицах на выданье и мечтать нечего, не такой отец завидный жених, особенно нынче. Пятисотлетняя война с ведами забирала свое, вдовы не переводились. Сейчас в селе их было шесть. Одна слишком стара, свое хозяйство еле тянет. Две слишком молоды, все равно что девицы на выданье. У четвертой вдовы орава на девять ртов, десятый в лице Климы ей без надобности. Пятая несчастливая, уже троих мужей похоронила. Как бы Клима не относилась к слабому духом отцу, смерти она ему не желала. Шестой вдовой была мать Климиного товарища по играм, сорванца Зарина. Эта вполне годилась. Домишко у них поменьше, значит, к мужу переедет, хозяйство возродит. Зарин вечно опрятней прочих выглядел, значит, заботливая. И к Климе кандидатка в мачехи неплохо относилась, грушами угощала. Давно, правда, еще до маминой смерти. Но доброта не загар, за зиму не сходит.

Приняв решение, Клима измыслила план и принялась его осуществлять. Для начала она пошла в трактир, к отцу. Тот сидел у стойки и вливал в себя очередной кувшин кислого вина. Клима стала на табуретку, чтобы быть повыше, и дернула отца за волосы. От неожиданности он подавился и выронил посудину. Кувшин с грохотом разбился, желтоватая лужа растеклась по полу и темным черепкам.

— Ты что творишь? — прорычал отец, поднимая глаза на обидчика и с удивлением узнавая дочь.

В трактире днем народу было мало, но и те немногие заинтересованно повернули головы, выжидая, что будет дальше. Подобные номера частенько откалывали жены выпивох, за что бывали биты. Но чтобы эдакая шмакозявка…

— Хватит, — сказала Клима.

Отец смотрел на нее пустыми глазами, то ли не понимая, то ли не пытаясь понять.

— Ты зачем вино разлила? — наконец спросил он с яростью.

— Хватит, — тем же тоном повторила Клима. Она выбрала его по наитию — холодный, властный и спокойный. Этот тон никак не вязался с внешностью тощей чумазой девчонки в рваном кожухе поверх линялого платья.

— Да пошла ты! Указывать она мне будет! Пигалица, видеть не могу! — отец явно разошелся. — Чудовище! Чудовище вырастил! Кровопийца! Из-за тебя, поганки лесной, пью! Не вру, люди добрые, высшие силы да духи в свидетели, не вру! Иной мужик побоится, а эта — р-раз ножом по брюху, и давай в кишках копошиться. До сих пор перед глазами стоит, блевать охота! Роется, нечисть, кровищу жрет, червями закусывает. А потом головенку телячью вытянула и рассматривает. Чудовище, а не девка, страшно жить рядом, а ну как посередь ночи глотку перегрызет да твоей уже кровью упьется…

Клима поняла, что отец видел, как она разделывала мертвую корову. Крови там и впрямь хватало, но чтобы пить… Наверняка ему с похмелья померещилось. А теперь вот людям головы дурит. Хотя, судя по лицам, слышали они уже не в первый раз, причем не слишком верили.

Климу охватила дикая досада. Чего он кричит? Опять придется кого-то в чем-то убеждать, а