Обмен разумов - Роберт Шекли

— Он бывает полезен, — сказал толстяк.

Девушка тем временем взяла себя в руки.

— В том-то и дело, — сказала она. — Каждый из нас бывает полезен. У каждого есть нечто, необходимое остальным. Можете считать нас единой сущностью.

— Ясно, — кивнул Джеймисон, хотя на самом деле ничего не понял. — То есть, каждый из вас незаменим.

— Вовсе нет, — покачала головой девушка. — Как раз наоборот. Каждый из нас постоянно боится, что его заменят. Потому мы и стараемся постоянно держаться вместе, чтобы избежать внезапной и преждевременной замены.

— Чего-то я не понимаю, — пожал плечами Джеймисон, хотя на этот раз все понял. Он подождал, пока не стало ясно, что присутствующие не намерены развивать данную тему, и снова пожал плечами. Ему вдруг стало не по себе от этого жутковатого молчания. — Полагаю, вы хотите перейти к делу? — поинтересовался он.

— Если это вас не затруднит, — вежливо сказал высокий араб.

— Не затруднит, — сказал Джеймисон. Араб внушал ему беспокойство. Вся эта компания внушала ему беспокойство. Вся, кроме девушки. Насчет нее у Джеймисона появились некоторые идеи и некоторые планы.

В пятидесяти ярдах от дома Джеймисона тщательно расчищенный участок заканчивался, и сразу за ним стеной вставали джунгли — зеленый лабиринт, бесконечное количество наугад соединенных плоскостей, бесконечно уходящих к некоему невообразимому центру. Джунгли были бесконечным повторением, бесконечным хождением по кругу, бесконечным безысходным отчаянием.

У границы джунглей стояли два человека. Хотя они и находились у самого края леса, заметить их было невозможно. Один из них — коренастый, крепко сбитый — был местным жителем; судя по зелено-коричневой головной повязке — малайцем. У него был задумчивый, грустный и напряженный взгляд.

Его товарищ был европейцем — высокий, сильно загорелый мужчина лет тридцати, довольно красивый, одетый в желтую рясу буддийского монаха. На фоне буйства окружающих джунглей странное несоответствие его внешности и одежды как-то скрадывалось.

Европеец сидел на земле, скрестив ноги и не глядя на расчищенный участок. Он пребывал в состоянии предельной расслабленности. Казалось, что его серые глаза смотрят внутрь.

Вскоре малаец сообщил:

— Туан, этот человек, Джеймисон, вошел в дом.

— Хорошо, — откликнулся европеец.

— Теперь он вернулся на веранду. Он принес какой-то предмет, завернутый в мешковину. Предмет небольшой — примерно с четверть головы слоненка.

Европеец не ответил.

— Теперь он развернул мешковину. Внутри оказался какой-то металлический предмет сложной формы.

Европеец кивнул.

— Они столпились вокруг этого предмета, — продолжал малаец. — Они довольны, они улыбаются. Нет, довольны не все. У араба на лице странное выражение. Его нельзя назвать неудовольствием, но я затрудняюсь описать это чувство. А, понял! Арабу известно нечто такое, о чем другие не знают. Этот человек считает, что владеет какой-то тайной, которая дает ему преимущество перед остальными.

— Тем хуже для него, — пробормотал европеец. — Остальных хранит их неведение. А этого человека подвергает опасности его чрезмерная понятливость.

— Ты это предвидел, Туан?

— Я читаю то, что написано, — произнес европеец. — Возможность читать — мое проклятие.

Малаец вздрогнул, очарованный и испуганный одновременно. Его переполняла жалость к этому легко уязвимому человеку с его необычным даром.

Европеец произнес:

— Теперь металлический предмет находится в руках у толстяка. Толстяк дает Джеймисону деньги.

— Туан, но ведь ты даже не взглянул в их сторону!

— И все же я это вижу.

Малаец встряхнулся, словно пес, выбравшийся из воды. Этот кроткий белый человек — его друг — обладал огромной силой, но и сам был жертвой еще большей силы. Нет, лучше об этом не думать. У него самого судьба иная, и благодарение богу, что он распорядился именно так.

— Теперь они вошли в дом, — сказал малаец. — Ты об этом знаешь, Туан?

— Знаю. Я не могу не знать.

— И ты знаешь, что они делают в доме?

— И этого я тоже не могу избежать.

— Скажи мне только то, что я должен услышать! — попросил малаец.

— Это я тебе и говорю, — сказал европеец. Потом, не глядя на малайца, он произнес: — Ты должен покинуть меня, покинуть эти места. Ты должен уехать на другой остров, жениться, завести свое дело.

— Нет, Туан. Мы с тобой идем в одной упряжке. Этого не изменить. Я знаю.

— И я. Но иногда я надеюсь, что ошибусь хоть раз. Я дорого бы дал за возможность ошибиться.

— Это тебе не свойственно.

— Возможно. Но все же я надеюсь, — европеец пожал плечами. — Теперь толстяк положил металлический предмет в черную кожаную сумку. Все улыбаются и жмут друг другу руки. В воздухе пахнет убийством. Нам пора уходить.

— А они не ускользнут от нас?

— Это уже не важно. Конец известен. А мы можем пойти, поесть и лечь спать.

— А потом?

Европеец устало покачал головой.

— Тебе не нужно об этом знать. Пойдем.

Они двинулись в глубь джунглей. Малаец крался с бесшумной грацией тигра. Европеец скользил за ним, словно призрак.

Глава 70

Если бы кто-то пошел по узкой тропинке, петляющей через джунгли, то на расстоянии мили от дома Джеймисона этот кто-то обнаружил бы местное селение, именуемое Омандрик. На первый взгляд, оно казалось обычной тамильской деревней, ничем не отличающейся от сотни таких же деревень, рассевшихся на сваях вдоль берегов реки Семил — ленивого потока, которому, казалось, едва хватало сил нести свои темные воды через опаленную солнцем страну к отдаленному Восточно-Яванскому морю — мелкому и кишащему рифами.

Но внимательный наблюдатель, осмотрев деревню, заметил бы мелкие, но несомненные детали, свидетельствующие об упадке: соломенные крыши на многих хижинах были разворошены ветром, плантации таро заросли сорняками, на берегу валялись лодки с рассохшимися днищами. Наблюдатель также мог бы заметить черные тени, снующие между хижинами — расплодившиеся крысы настолько обнаглели, что бегали по заброшенным садам среди бела дня. Эта деталь нагляднее любой другой свидетельствовала об апатии, охватившей жителей деревни, об их усталости и упадке духа. Бытующая на побережье пословица утверждала, что если крысы начинают бегать среди бела дня, то, значит, боги отвернулись от этой земли.

В центре деревни, в хижине, вдвое превышающей своими размерами прочие дома, сидел Амхди, местный старейшина, и слушал работающий на батарейках коротковолновый радиоприемник. Приемник издавал тихое шипение, свидетельствующее об атмосферных помехах, и мигал зеленым огоньком, словно пантера в ночных джунглях. Это был предел возможностей радиоприемника — для большего требовалась антенна, а ею-то Амхди и не располагал. Но шипение помех и мигающий индикатор уже казались старику чудесами. Приемник стал его духовным наставником. Старейшина советовался с ним раз в несколько дней и утверждал, что духи предков нашептывают ему советы, а глаз духа вещает о чудесах, о которых нельзя говорить вслух.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});