Dневник Z - Дмитрий Зименкин

наших парней погиб, двое выжили.

Как-то так заведено в военной журналистике, что о своих потерях рассказывать не принято. Это и понятно: зачем радовать врага и наводить панику среди граждан. Но, к сожалению, война без потерь не бывает. И совсем не говорить о том, что наши ребята кладут жизнь за Родину, жертвуют собой, погибают, совершая героические подвиги, нельзя. Это ведь тогда сплошная пропаганда, которая хоть и необходима в условиях войны, но всё же не должна довлеть над журналистикой. Главное, не навредить своей стране и армии. А дальше, в меру своего профессионализма и чуткости, каждый военкор выбирает свой путь — абсолютного пропагандиста с «урапатриотическим» контентом, от которого заряжаешься оптимизмом, но на длинной дистанции обманываешься, впоследствии застигнутый истиной врасплох, или умеренного журналиста, соблюдающего баланс пропаганды и журналистики, к которому люди тянутся за правдой, потому что он настоящий, потому что ему хочется доверять. Стараясь следовать второму принципу, я записываю стендап около подбитого танка. Пусть все знают, какую цену мы платим за безопасность нашей Родины. И пусть молятся за наших героев, чтобы они вернулись живыми.

— Князь, а как вообще переживают ребята, когда товарищей теряют? — спрашиваю бойца, по пути к нашим позициям.

— Люди разные все, — отвечает комроты, тяжело вздохнув. — У кого-то бывают и панические атаки. Ведь с рождения никого к этому не готовили, мы не спартанцы. Ну, как-то успокаиваем.

Но дух боевого братства — мощнейшая штука. Если он есть, бойцов не сломить. И я от них заряжаюсь уверенностью и радостью. Бывают такие люди, мимо которых трудно пройти равнодушно. Вот и этот боец в окопе привлёк внимание. Точнее его усы — редкая в наше время мода. Внешне похож на Амаяка Акопяна, но только не армянин, а чуваш, из Цивильска.

— Прям как у бати моего усы, — говорю ему. Смотрю, а у воина ещё и позывной «Батя»! Надо же. Потому к нему я обратился со смешанными чувствами:

— Батя… — Моего-то отца на свете нет уже больше двадцати лет (несчастный случай). — Бать, а можешь передать привет семье?

И он передал… А потом я спросил его о войне.

— Война — само по себе слово нехорошее… И если бы не коррупционные правительства на Украине, — в слове Украина Батя делает ударение на второй слог, как в слове «окраина». — Жили бы мы в мире. Дружили. Как было бы замечательно: мы к ним в гости, они к нам в гости.

— А если дружили бы, — добавляю я, — так мы вместе бы западных врагов вообще бы раскатали!

— Конечно, конечно, — соглашается усатый боец. — Но мы присягнули. Русские два раза присягу не дают. Так что это наша святая обязанность: обеспечить мир и порядок в нашей замечательной стране. Победа будет за нами в любом случае!

В другой бойнице тоже чуваш. «Нюхреп» — позывной, то есть «погреб» в переводе. К бревну прибита коробка из-под сухпайка, на ней написано: «На блатную жизнь». Нет, с воровским укладом это никак не связано. А если и назвать копилку «общаком», то лишь бойцовским. На чай да сигареты собирают.

— Мы вот росли на кинобоевиках, — говорю ему, вспоминая детство в видеосалонах девяностых. — «Коммандо», «Рэмбо». Скажи, в реальной войне есть что-то общее с этими фильмами?

— Разве что только страх, — с улыбкой признается Нюхреп. — Страшно за товарищей, за друзей, за всех.

Оставляю Нюхрепу автограф в импровизированной книге посетителей и идём в блиндаж командира роты Цыгана. Вася «Цыган» — немного пухлый и неизменно улыбающийся боец. «Пойдемте, — говорит, — фильмец посмотрим». Спускаемся в укрытие, а там телевизионная плазма!

— Это мы на нём смотрим видео с аэроразведки, — оправдывается воин с позывным «Студент», прилежный командир минометного расчёта.

— А так для досуга что смотрите? — допытываюсь я.

— Сериал «Против всех», русское кино, — отвечает Цыган и следом указывает на коробку с аппетитными кусочками «медовика». — Тортик не хотите свежий?

— Не! — разом открещиваюсь я, понимая, что очень хочу это попробовать. — Слишком вкусно. Но пузо растёт…

Хватит о еде, пора работать. С Васей «Цыганом» и минометчиками мы добираемся до позиции, где спрятан миномёт «Василёк».

— Мой тёзка, — улыбается Вася. — Калибр 82. Таким орудием мы поражаем противника, не даём подойти ему близко. Может даже очередями бить!

«Бах!» — подаёт голос миномёт, укутанный в хвою сосновых лап. Бьёт по противнику, который засел на расстоянии 2,5 километра. С учетом скорости полёта мины, пройдет всего 40–45 секунд, как снаряд достигнет цели. «Пух» — раздаётся гулко вдалеке. Достиг!

На перезарядку орудия стремительно, как молния, бросается наводчик Саня. Он единственный в тактических наушниках. После контузии теперь работает только в них.

«Василька» запускают на расстоянии. Дёргают за веревку, как школьницу за косичку, и он чертыхается новым залпом. Верёвку держит боец с позывным «Дед». Щетина на морщинистом лице белая, будто еловые иголки, покрытые инеем.

— Какие качества раскрывает в человеке война? — спрашиваю его.

— Лучшее качество — надежность, — отвечает старый воин. — А худшее — предательство. И если уж раз предал, то доверия к нему уже нет.

И снова залп «Василька». Саня снова перезаряжает орудие и отбегает подальше. Есть пара минут поговорить с ним на камеру. Саня — луганчанин. Много лет провёл в шахте, поэтому он молодой пенсионер, ему всего 48 лет. За свою тяжелую работу шахтёра получал чуть больше 20 тысяч рублей. Затем работал в охране, тоже не особо шикуя. Уйдя в луганское ополчение, стал зарабатывать 76 тысяч рублей. А после того, как Народную милицию ЛНР приняли в состав ВС РФ, начал получать уже 176 тысяч рублей.

— А когда виделся крайний раз с родными? — спрашиваю Саню под свист и разрыв снаряда, вражеского. В декабре был, после контузии.

Снова свист и взрыв неподалеку. Сворачиваем интервью и бежим, чтобы не угодить под прилёт. Кирилл снимает подымающийся столб белого дыма у дороги и тоже бежит к машине. Задыхаясь, грузимся в «Ниву» Цыгана и рвём с места. С Богом!

— Это они нас так пожурили, да? — спрашиваю Васю.

— Сказали, чтобы мы не баловались. Ответка плотная, «стодвадцатками» кроют! — кричит сквозь шум Василий, и вместо восклицательного знака его фразу венчает громкий прилёт. Совсем рядом.

Уходим по ухабистой дороге в сторону третьей линии нашей обороны. Я на заднем сиденье «Нивы-трехдверки. Только бы не попали, думаю. А то загорится, выбраться не смогу. В такие моменты больше всего начинаешь ценить жизнь. И когда среди частокола хвойных деревьев кременского заповедника вдруг замечаешь одинокую яблоню в розовом цвету, ты выхватываешь на скорости этот кадр, время будто замедляется, и кажется, что прекраснее этой цветущей яблони на