Северный крест - Альманах Российский колокол

отдавался вторьемъ тотъ смѣхъ, и ужаснулся Критъ, біемый имъ по сердцу; потеряло оно мѣрность біенія своего: стало подверженнымъ дёргамъ. Пробудились въ черно-красныхъ его глубяхъ древнія страшныя силы, потрясли усталые, затекшіе свои члены, отряхнули сѣдыя одежды; начали подъемъ свой. Немѣрное трясеніе пошло по землѣ критской; разверзалась земля, обнажая сокровенное; первою показала себя кровь матери-земли: пламенныя рѣки лавы. Просѣдалъ, выцвѣталъ, сжимался неизбѣжнымъ зыблемый Критъ: упадалъ, погибалъ и рушился – въ ночь. Но ярче обычнаго пылала на востокѣ Денница-звѣзда.

И всё же мы не вѣдаемъ: покрылися ли очи юнаго героя тьмою, взошла ли тьма надъ здѣшнимъ бытіемъ его. Дальнѣйшій о нёмъ сказъ упирается въ невыразимое. Что мы вѣдаемъ, такъ это то, что въ концѣ концовъ воспарилъ онъ въ лазурь, палъ онъ – небомъ – въ небо – не въ землю (лишь земное возвращаетъ себя земному), что всё покрылося мглою, и небеса вергли громы, и содрогнулись всѣ основанія земли, и начались многомощныя землетрясенья по землѣ критской: буря внутренняя претворялася въ бурю внѣшнюю. Дворцы рушились, Критъ погружался въ Хаосъ. Солнце почернѣло и стало тьмою. То было словно росчеркомъ Бога Невѣдомаго на тверди небесной, во мраки погруженной. Лѣтопись мірозданья хранитъ достодолжное молчанье о томъ, что приключилось съ М., и намъ не стоитъ строить догадки, рожденныя неблагороднымъ и неблагодарнымъ любопытствомъ, о томъ, палъ ли онъ, сгибъ или же нѣкимъ чудеснымъ образомъ всё же побѣдилъ тьмы союзныхъ воинствъ: въ одиночку; а, спасшись, остался ль на Критѣ или уплылъ на Востокъ, откуда и былъ онъ родомъ и какъ того нѣкогда желалъ…Въ такомъ случаѣ бытіе М. стоитъ подъ знакомъ эпистрофе. Въ неоплатонизмѣ, какъ извѣстно, есть тріада: mone-proodos-epistrophe, что означаетъ: пребываніе въ изначальной полнотѣ, далѣе исхожденіе, далѣе – возвращеніе (къ первому, исходному: къ mone). – М. родился на Востокѣ (mone), который не уничтожилъ его, какъ онъ уничтожаетъ всѣхъ прочихъ, онъ закалилъ – да такъ, что родилъ Личность, бытіе его всѣми воспринималось не иначе какъ бореніе, а потому М. имѣлъ право на всё; критскія дѣянія были proodos’омъ, то есть періодомъ a priori временнымъ; возвращеніе на Востокъ было въ такомъ случаѣ epistrophe.

Еще менѣе должно (ибо недостойно и пошло) вспоминать библейское "Взявшіе мечъ – отъ меча и погибнутъ", ибо любой «взявшій мечъ», любой одинокій волкъ, любая Личность, любой обрѣтшій Я есть кость въ горлѣ создавшаго, есть аритмія въ ритмѣ земли, въ мѣрномъ ея дыханіи, и какія только преграды не чинитъ земля по волѣ создавшаго, но дѣло состоитъ не въ бѣгствѣ Смерти, не въ томъ, чтобы подолѣе продлить прозябаніе въ дольнемъ мірѣ, но единственно въ должномъ изъ него уходѣ: всѣ обречены смерти по самому рожденію своему, вопросъ лишь какъ и для чего смежатъ они очи.

* * *

Послѣ сего достопамятнаго происшествія мы не вѣдаемъ также, сколько людей погибло, была ли свергнута – вновь – царская династія: то покрыто мракомъ неизвѣстности. Ясно одно: было великое множество землетрясеній, погибли многіе дворцы: это то, что мы знаемъ. Однако всё же мы знаемъ въ общихъ чертахъ, когда сіе приключилось съ критскою державою. – Хотя событіе и теряется въ Летѣ, въ рѣкѣ забвенія, всё же милостью науки можно сказать навѣрняка: то было въ серединѣ второго тысячелѣтія до Христова рожденья.

Критъ не мѣрно клонился къ упадку, но: всё произошло во мгновеніе ока. Саваномъ пепла покрылась земля, но ненадолго: Огнь подземелій – по волѣ Судьбы – подъемлетъ пучины моря, сѣя ужасъ живымъ, гонитъ волну величайшую изо всѣхъ, что знавало вѣчно-лазурное море: изверженіемъ расколовшагося острова Фера; волну стремительную – быстрѣе движенья коня-скакуна она, высотою съ гору, всеопустошающая, всегрозная, и сушь-земля съ ея благопристойностью, съ ея благочиніемъ – тотчасъ – поглощаема водою морской. О, лютые дни – бездна разверзлась! Адъ, но на земли! Таяло всё здѣшнее, яко воскъ отъ лица огня. Земля-Матерь поглощала дѣтищъ своихъ разверзшимися своими нѣдрами. Сѣверъ Крита въ руинахъ, нѣтъ болѣ чертоговъ. И земля не даетъ плодовъ – всё въ пеплѣ на многіе годы. Земли добрыхъ обратились въ прахъ.

Говорятъ, послѣ Волны, когда всё улеглось: снова – саваномъ пепла, – по брегу долго бродила нѣкая дѣва, являя себя инородной сладкопечальному Криту; лице ея свѣтилось лучезарною до боли улыбкою. Послѣ – и ея не стало. Лишь пепелъ да прахъ покрывалъ собою земли добрыхъ. – Критъ оплылъ, а теперь – и отгорѣлъ; подобно цвѣтку, лепестками осыпался: не въ Вѣчность, а въ рѣку забвенья, въ тьму незнанія – изъ рѣки забвенья и тьмы незнанія.

И былое забылось, потерявшись во мглѣ Времени. Лишь глина съ письменами нецѣнными осталась. Середина тысячелѣтья второго до рожденья Христа глядѣла въ грядущее съ укоризною. И нѣтъ болѣ минойскаго Крита: скоро, о, скоро – въ серединѣ второго тысячелѣтья до рожденья Христа – на островъ грянутъ волною микенцы: ахейскіе греки, но едва ли надолго. Но Кноссъ уцѣлѣетъ и столицею станетъ на вѣкъ: микенскаго Крита.

Забвеніе на тысячелѣтія – лишь миѳъ объ Атлантидѣ былъ греками знаемъ да искаженное преданье о Девкаліоновомъ потопѣ (ибо Волна молнійно прошлась грозовою поступью не только по Криту, но и по побережьямъ Балканскаго полуострова, а сперва – по многочисленнымъ островамъ, преобильно разбросаннымъ по морю, украшающимъ ликъ матери-земли подобно родинкамъ на нѣжномъ дѣвичьемъ лицѣ).

Изверженіе – рана смертельная, родившая закатъ: минойскаго Крита.

Будетъ ли новый разсвѣтъ, прорѣжетъ ли онъ тьму? Вспыхнувшее – искрою – хотя и уснуло – на сотни лѣтъ – еще проснется, а Критъ еще на вѣкъ, лишь краткій вѣкъ, возродится изъ руинъ, обрѣтя невиданное величіе: то будетъ эпоха Миноса Перваго, единственнаго правителя Крита, который собралъ воедино разрозненныя земли критскія, Миноса, во времена правленія котораго – и несмотря на небывалый его успѣхъ и несмотря на титулъ «Миносъ» (ибо «Миносъ» – не имя) – минойскій Критъ навсегда перестанетъ быть минойскимъ: нѣтъ Крита послѣ Миноса: во второй половинѣ XV – началѣ XIV в. до Р.Х. Критъ – какъ держава – переходитъ подъ власть ахейцевъ, грековъ, становясь его окраиной, которые живое ядро минойской культуры растворятъ въ своей крови. Подобно греческой культурѣ, которая какъ культура, несомнѣнно, лишь выиграла, утративши государственную свою независимость въ эпоху эллинизма, этого зачинателя и носителя взаимовліянія культуръ – вплоть до сліянія ихъ, культура минойская – на новомъ виткѣ – распространилась еще шире: вмѣсто лишь о. Критъ – едва ли не всё Средиземноморье. Побѣжденная держава минойская распространяетъ ядро культуры своей: милостью захватчиковъ-ахейцевъ: по всему Средиземноморью: за болѣе чѣмъ тысячу лѣтъ до иного, но всѣмъ уже извѣстнаго взаимовліянія и брачнаго взаимопроникновенія западной и восточной культуръ: эллинизма. И