Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том 1 - Борис Яковлевич Алексин

решение о поручении этой же нагрузки ему и здесь. Следовательно, Алёшкину пришлось оформлять протоколы собраний, собирать членские взносы, оповещать о собраниях и т. п.

Мы описали два первых дня жизни Бориса и его товарищей в 5-м Амурском стрелковом полку. Последующие дни были так загружены разнообразной учёбой и другими занятиями, так походили и в то же время так отличались один от другого, мчались с такой быстротой, что никто из курсантов, кажется, не успел и опомниться, как прошло полтора месяца их пребывания в части. Они закончили курс обучения бойца, и им предстояло принять присягу. Это произошло в ноябре 1929 года.

К тому времени события на КВЖД и Дальневосточной границе шли своим чередом: одновременно с ведением всякого рода дипломатических переговоров части ОДВА и прибывшие пополнения из центральных районов страны при каждой попытке китайских вояк перейти советскую границу давали им решительный отпор. Отгоняли их вглубь китайской территории, занимали отдельные пограничные города: Лахасусу, Санчагоу, Фугдин, а затем по приказу реввоенсовета РККА, к своей немалой досаде, возвращались обратно.

Многие, в том числе и курсанты первой роты, с нетерпением ожидавшие своего участия в боях, не понимали причин такого поведения наших войск. А между тем, они были, как уже гораздо позднее стало известно всем, весьма важными. Дело в том, что империалистические державы всего мира только и ждали предлога, чтобы своими вооружёнными силами прийти на помощь гоминдановскому Китаю, ввергнуть молодую Советскую республику в новую тяжёлую войну, а повода-то пока и не было. Никак нельзя было броситься помогать хулигану, который набрасывался с ножом на мирных людей и получал за это по зубам; мирные люди, дав сдачи, вновь продолжали заниматься своим делом. Это было ясно дипломатам и политикам всего мира. Многократные попытки белокитайцев спровоцировать советские войска на вторжение вглубь Китая так ни к чему и не привели.

Между прочим, наши горячие головы — курсанты поняли, наконец, что для участия в боях одного желания и энтузиазма мало, нужно также и большое умение. Поняли они и то, что умение это достаётся немалым трудом, поэтому вся первая рота занималась с таким старанием и желанием, что вскоре усилия её командиров и самих курсантов получили соответствующую награду. Перед принятием присяги командование полка объявило роте благодарность. Такую же благодарность получила и полковая школа, готовившая младших командиров. Она помещалась в той же казарме, в которой и рота одногодичников, только на первом этаже.

Принятие присяги Алёшкину, как, вероятно, и всем остальным курсантам, запомнилось навсегда. Незадолго до этого они впервые надели шинели и сменили фуражки на шлемы. Шинели сидели мешковато, и пришлось кое-как при помощи одного из помкомвзвода, обладавшего знаниями портняжного дела, перешивать крючки (на которые тогда застёгивались шинели) и хлястики. Лучшей подгонки своими силами курсанты сделать не могли.

Накануне присяги командиры отделений и старшина настолько тщательно осмотрели обмундирование каждого курсанта, столько раз заставляли перешивать крючки и пуговицы, перечищать сапоги, что многие, в том числе и Борис, готовы были отказаться от всякой присяги, лишь бы их оставили в покое, но сделать этого было нельзя. Вечером повторяли исполнение своих песен, пели тоже чуть ли не до хрипоты, тщательно отшлифовывая исполнение.

На следующий день утром на прогулке одновременно впервые участвовал весь полк. Вышли все не только в гимнастёрках, но и в шинелях. Хотя личный состав полка (старослужащие) находился где-то около села Михайловского в окопах, а на плацу собралось только новое пополнение, всё же образовалась порядочная колонна человек в восемьсот. Командовал ею помощник командира полка Петровский, замещавший командира, отбывшего с остальной частью полка на границу. Говорили, что на приёме присяги будет присутствовать командир дивизии комбриг Ануфриев, приехавший для этого с границы.

После завтрака все были построены на плацу и, по команде Петровского, во главе со своими командирами, стройными колоннами, с песнями, направились к центральной площади Благовещенска. Поглядывая по сторонам, Борис успел заметить восхищённые взгляды многочисленных прохожих, стоявших на тротуарах и смотревших на колонну. Да он и сам видел, что восхищаться было чем. Как непохожа была эта колонна, с её ровными шеренгами, чётко печатающая шаг по чуть подмёрзшей земле улицы, на ту нестройную толпу, которая двигалась менее двух месяцев тому назад с вокзала. Дни напряжённой учёбы, старание командиров и подчинённых даром не прошли. В проходящих красноармейцах уже чувствовалась воинская выучка.

На площади, кроме подразделений 5-го Амурского стрелкового полка, были собраны также и части 6-го стрелкового, 2-го артполка и спецслужб. Текст присяги огласил комиссар дивизии Щёлоков. Оказалось, приехал не командир дивизии, а он. Комиссар дивизии, имевший в петлицах по одному ромбу, был невысокий подвижный человек. Он обладал звонким высоким голосом, читал очень отчётливо и так громко, что звук его голоса достигал самых дальних углов площади, заполненных красноармейцами (ведь тогда никаких микрофонов не было). После прочтения каждой фразы Щёлоков останавливался, а все красноармейцы повторяли её, и, хотя этим повторением пытались руководить находившиеся на площади командиры, толку от этого получалось мало: фразы присяги, произносимые громко каждым из присутствовавших, создавали громкий, но малоразборчивый шум. Но это было неважно. Повторяя слова присяги, каждый невольно вдумывался в значение произносимых им слов, стараясь высказать их от души, и искренне переживал всю важность происходившего события.

По окончании присяги и короткого поздравительного слова, сказанного комиссаром дивизии, всех охватило такое приподнятое чувство, как будто бы они участвовали в каком-то очень радостном и торжественном празднике. Это праздничное настроение не покидало курсантов и по возращении в казарму, тем более что, как было объявлено, по случаю принятия присяги, занятия в этот день отменили. Все могли заниматься кто чем хочет. Это было настолько необычно и непривычно, что многие даже заскучали, вот ведь как быстро люди привыкают к определённому распорядку!

Для Бориса этот день оказался знаменательным и тем, что он получил первое письмо от Кати, если не считать той записочки, которая была ещё в карантине. Борис писал Кате не реже, чем раз в две недели, он довольно подробно описывал свою жизнь, но, главным образом, насыщал письма разнообразными излияниями своих чувств.

Катино письмо, как и обычное её поведение, было довольно сухим и сдержанным. Она коротко описывала свою работу, жизнь дочки в Шкотове, сообщала, что с продовольствием во Владивостоке становится всё хуже, и лишь в самом конце своего письма вставила одну ласковую фразу, показывавшую, что под её напускной сухостью и сдержанностью таится горячее чувство к своему Борьке.

Так прошёл этот день. Мы не говорим о том, что, несмотря на большую загруженность учёбой,