Последний Персидский поход - Дмитрий Старицкий

подняться с полу, – Что же вы так, товарищ старший лейтенант? Под ноги смотреть надо! Так недолго и шею себе свернуть.

«Сотрудник губчека», опираясь о стенку, все же умудряется принять полувертикальное положение. Вид у него самый жалкий, но он все еще пытается хорохориться. Зажимая одной рукой обильно кровоточащий чухальник, второй начинает лихородочно шарить в пустой кобуре.

- Да я… Всех вас… Сгною! … Под трибунал! … Всех до единого!… Все про вас, про всех знаем! Да мы…

- О чем это он? – спрашивает Змей у Никитина, одновременно нанося разбушевавшемуся Угарову малозаметный, но весьма чувствительный тычок двумя пальцами, указательным и средним, в правое подреберье.

Издав звук, похожий на тот, что издает кухонная раковина, всасывающая в себя остатки воды после засора, «особняк» снова сползает по стенке на пол.

- Бредит, наверное, - пожимает плечами Никитин.

- Чего стоите, хлопцы? – обращается Змей к собравшимся, – Не видите, что ли? Человеку плохо! Помочь надо.

К «больному» протискиваются сразу несколько человек.

- Погодите, зачуток, - Змей вынимает из кармана «песочки» плоскую металлическую фляжку, отвинчивает крышку и, не жалея, щедрой рукой, поливает старлея ее содержимым. Комната сразу наполняется ароматами спиртзавода.

Остаток начальник разведки вливает в судорожно хватающий воздух рот жертвы.

Угаров, закашлявшись, открывает мутные глаза, пытается что-то сказать, но уже поздно.

- А ну, ребята! Раз-два, взяли!

Четыре пары рук приподнимают особиста, как пушинку, хотя в нем, на вид, не менее 90 кг живого весу.

- Подождите! – кричит Никитин, и, выщелкивая магазин из «Макарова», запихивает его особисту за пазуху, – Теперь можно выносить!

Протащив по коридору, особиста вытаскивают на крыльцо.

И на:

- Три-четыре! – раскачав свою ношу, спецназёры разжимают руки.

Пролетев метра три, Угаров тяжело плюхается в тягучую пыль. Она заметно смягчает динамическую силу падения, так что за целостность его костей никто не переживает.

А где Шура? - спросил Змей.

Офицеры переглянулись и все дружно бросились к двери Шуриной комнаты.

Подергали, она была заперта изнутри на ключ.

На стук, все более настойчивый, никто не реагировал.

- А ну, разойдись! – Кирпич, отступив на шаг назад, шарахнул в дверь плечом.

Она сразу же с треском распахнулась.

Шура, не шевелясь, лежал на своей солдатской койке, на правом боку, лицом к стене, почти с головой укрытый одеялом. На мгновение наступила тишина, в которой Никитин услышал, как бы со стороны, как какой-то чужой голос, свой собственный:

- Шура! Что с тобой? Да отзовись же ты, черт подери!

Но он не отозвался.

Змей откидывает одеяло и трогает бледную, почти как наволочка, шею ротного.

- Все. Холодный…Отвоевался.

Потом появившийся, как из-под земли, Док выставляет всех за дверь. Никитин все еще не может поверить в увиденное и услышанное.

- Холодный…. Как так – «холодный»? Этого просто не может быть! Я же разговаривал с ним всего пять часов назад! Он не мог умереть! Все это – такой же дурацкий сон...

Док долго не выходит.

В коридоре появляется Петрович с озабоченным лицом. Не обращая внимания на то, что офицеры курят прямо в модуле, что строго запрещено и всегда им немилосердно преследуется, он спрашивает, ни к кому конкретно не обращаясь:

- Кто там сейчас?

- Док, - отвечает ему за всех Змей.

- Понятно, – приоткрыв дверь, комбат скрывается за ней.

Снова ожидание. Третья сигарета. В голове одна мысль: как? Почему? За что?

Наконец, дверь распахивается, выходит Петрович, за ним Григорий.

- Признаков насильственной смерти нет, - отвечает Док на незаданный, но висящий в воздухе вопрос, - по всем внешним данным, внезапная остановка сердца во сне. Точнее сказать может только патологоанатом. Тащите носилки.

Никитин дергается в комнату, но его тащит за рукав Петрович.

- Погоди, там без тебя управятся. Утром иди в строевую часть, оформляй документы, я дам команду. Повезешь его домой, – комбат вздохнул. – С этой минуты ты – исполняющий обязанности командира роты. Пока будешь в Союзе, я подготовлю и отправлю представление на твое назначение. И на очередное звание, ты ведь уже сколько перехаживаешь?

- Полгода, только я…

- Никаких «я»! Возьмешь роту, и точка! И встряхнись, спецназовец ты, или кто? Я тебя понимаю, Игорь, - произнес Петрович совсем другим тоном, - тяжело терять друзей. Особенно так глупо, не в бою, а от того, что слишком рано отказал проклятый «мотор». Тебе теперь жить за двоих – за себя и за него. И не забудь, построение по распорядку! Командуй, ротный!

.....................................................................

Батальон на построении в каре.

Со знаменем, которое слегка развевается в руках знаменосца, пытаясь захлестнуть левого ассистента.

Петрович, чуть хрипловатым голосом обращается к строю:

- Товарищи офицеры, прапорщики, сержанты и солдаты! Сегодня ночью скоропостижно скончался наш боевой товарищ, командир второй роты нашего батальона капитан Балаганов Виктор Алексеевич. Предлагаю почтить его память минутой молчания! Головные уборы –