Нефритовый трон - Новик Наоми

Отчаянный, нахохлившись, поскреб когтями по камню. Чуань, слыша этот звук, сплющил жабо и жалобно зарокотал, а Отчаянный выпалил:

– Я был с Мэй.

– С кем, с кем?

– С Лун Цинь Мэй. Она империалка.

Лоуренс испытал почти физический шок понимания. Смесь застенчивости, чувства вины и подавленной гордости в признании Отчаянного все сделала ясным.

– Понимаю. – Лоуренс сдерживал себя, как никогда в жизни. – Ну что ж… ты молод и прежде ни за кем не ухаживал… ты не мог знать, как это затягивает. Я рад, что ты сказал правду – такая причина в некоторой степени извинительна. – Он пытался поверить собственным словам и в самом деле им верил, но не хотел прощать Отчаянного на таком основании. Лоуренс, хоть и поссорился с Хэммондом из-за попытки Юнсина заменить его китайским мальчишкой, никогда по-настоящему не боялся, что Отчаянный разлюбит его. Теперь он неожиданно для себя познал всю горечь истинной ревности.

Уиллоби похоронили в рассветный час, на огромном кладбище за пределами городских стен, куда привел их Шун Кай. Там, несмотря на раннее утро, было уже довольно много китайцев, навещавших родные могилы. Привлеченные Отчаянным и европейскими похоронами, они составили большую процессию, хотя стража и отпихивала чересчур любопытных.

Посторонних набралось несколько сотен, но держались они почтительно и соблюдали полную тишину, когда Лоуренс, сказав несколько слов об усопшем, начал читать молитву.

Гроб поставили в мавзолей из белого камня; углы его крыши смотрели вверх, как у местных домов, и выглядел он даже изысканнее соседних гробниц.

– Простите великодушно, Лоуренс, – сказал Грэнби, – но мне думается, его матери было бы приятно получить рисунок этого склепа.

– Вы правы. Мне следовало самому догадаться. Как, Дигби, сможете изобразить его?

– Позвольте мне поручить это какому-нибудь художнику, – вмешался Шун Кай. – Я стыжусь, что не предложил вам этого раньше. Прошу также сообщить его матери, что все подобающие обряды будут проделаны; принц Миньнин уже назначил для этой цели юношу из хорошей семьи.

Лоуренс промолчал. Миссис Уиллоби, насколько он помнил, строго придерживалась методистской веры; ей вполне достаточно знать, что сын ее похоронен достойно и за его могилой хорошо смотрят.

После похорон он вместе с Отчаянным и несколькими авиаторами вернулся на остров, чтобы забрать оставленный в спешке багаж. Трупы убрали, но на стенах южного павильона остались пятна копоти, а на камнях – засохшая кровь. Отчаянный посмотрел на все это и отвернулся. В их прежних комнатах раскидали всю мебель, порвали бумажные ширмы, выбросили из разбитых сундуков вещи.

Пока Блайт с Мартином отбирали то, что еще как-то годилось в носку, Лоуренс прошелся по дому. Его собственная комната подверглась полнейшему разгрому – даже кровать перевернули, подозревая, видно, что он под ней прячется. Покупкам, естественно, тоже досталось. Под ногами хрустели осколки фарфора, разодранные в клочья шелка украшали комнату, как богатые драпировки. Развернув завалившуюся в угол красную вазу, Лоуренс замер: на ней не было ни щербинки, и солнце зажигало ее алым пламенем.

Лето было в разгаре. Городские камни за день нагревались, как наковальня, ветер нес желтую пыль из пустыни Гоби на западе. Хэммонд с головой ушел в сложную церемонию переговоров, которые, насколько мог судить Лоуренс, двигались в основном по кругу. Отсылались и получались письма с восковыми печатями, стороны обменивались маленькими подарками. Обещания были весьма расплывчатыми, действий не наблюдалось вовсе. Все, кроме Отчаянного, занятого учением и нежными чувствами, понемногу теряли терпение. Темно-синяя Мэй с желтовато-лиловым узором на крыльях, в прелестнейшем ожерелье из серебра и жемчуга и золотых кольцах на коготках, ежедневно давала милому другу уроки в резиденции принца.

– Мэй – очаровательное создание, – сказал Лоуренс Отчаянному после первого ее посещения. Капитан не просто наказывал себя за ревность: Мэй, насколько он смыслил в драконьей красоте, и вправду была хороша.

– Я рад, что ты тоже так думаешь, – просиял, трепеща манишкой, Отчаянный. – Она вылупилась всего три года назад и только что с честью прошла первый тур экзаменов. Она учит меня читать и писать и очень добра со мной. Никогда не смеется, если я чего-то не знаю.

Лоуренс был уверен, что таким учеником можно только гордиться. Отчаянный уже овладел искусством чертить когтем на мокром песке; его каллиграфию на глине Мэй тоже хвалила и обещала вскоре перейти к технике вырезания иероглифов в мягком дереве. Лоуренс любил смотреть, как он трудится дотемна, уже после отлета Мэй, любил слушать, как он читает китайские стихи, хотя и не понимал смысла – но особо красивые строфы Отчаянный переводил для него.

Авиаторы, лишенные привычных занятий, скучали. Время от времени принц Миньнин приглашал их обедать. Однажды он устроил концерт, крайне немузыкальный, в другой раз дал цирковое представление. Акробаты, совсем еще дети, поражали своим мастерством. Грэнби пытался проводить на заднем дворе боевые учения, но жара стояла такая, что все спешили убежать в сад.

Со дня их переселения прошло около двух недель. Лоуренс читал на балконе, поглядывая на спящего во дворе Отчаянного, Хэммонд работал за письменным столом в комнате. Вскрыв принесенное слугой письмо, дипломат сказал:

– Лю Бао приглашает нас к себе на обед.

– А не кажется ли вам, Хэммонд, что он может входить в число наших врагов? Я ни о ком не хочу думать плохо, но мы ведь знаем, что он в отличие от Шун Кая в штате Миньнина не состоит. Что, если он служит Юнсину?

– Исключать этого в самом деле нельзя. Лю Бао сам татарин и вполне мог подослать к нам шайку своих соплеменников. Однако он, как мне стало известно, состоит в родстве с матерью императора и в маньчжурском Белом Знамени[20] занимает высокий пост. Его поддержка была бы неоценима для нас, и трудно поверить, что он открыто пригласил бы нас к себе в дом, если бы замышлял недоброе.

Аромат жаркого, встретивший англичан у ворот, изрядно уменьшил их подозрения. Лю Бао велел своему повару, поднабравшемуся опыта в путешествии, приготовить настоящий английский обед. В жареном картофеле, правда, оказалось неожиданно много карри, а пудинг с коринкой вышел жидковат, но говяжий бок с луковицей на каждом ребре был зажарен отменно, и йоркширский пудинг удался как нельзя лучше.

Последние блюда, несмотря на всю добрую волю обедающих, вновь убрали почти нетронутыми. Оставалось неясным, не придется ли уносить таким же манером кое-кого из гостей, Отчаянный же внушал особенно сильные опасения. Ему, по английскому обычаю, подавали только сырое мясо, но повара не удержались и вместо одной коровы с бараном выставили по две туши того и другого, а также свинью, козу, курицу и омара. Расправившись со всем этим, Отчаянный уполз в сад и полностью отключился.

– Ничего, пусть себе спит! – отмахнулся от извинений Лоуренса хлебосольный хозяин. – Мы посидим за вином на освещенной луной террасе.

Лоуренс готовился к худшему, но Лю Бао, вопреки обыкновению, потчевал их вином не слишком настойчиво, и состояние легкого опьянения было даже приятно. Солнце садилось за синие горы, Отчаянный дремал в золотой предвечерней дымке. Лоуренс полностью, пусть и безрассудно, отбросил мысль о принадлежности Лю Бао к вражеской партии. Возможно ли подозревать человека, сидя в его саду после такого замечательного обеда? Даже Хэммонд помимо воли утратил бдительность и моргал, отгоняя сон.

Лю Бао деликатно старался выведать, с чего они вдруг переехали к принцу Миньнину. Новость о нападении татар он воспринял с искренним удивлением и сочувственно качал головой, еще более подтверждая этим свою невиновность.

– С этими хунхузами нужно что-то делать – они совершенно отбились от рук. Один мой племянник связался с ними несколько лет назад, и его бедная мать от волнения едва не сошла в могилу. Но потом она принесла большую жертву Гуаньинь[21] и воздвигла ей алтарь в красивейшем месте своего южного сада. Теперь мальчик женат и прилежно учится. Вам бы тоже не мешало! – Лю Бао толкнул в бок Лоуренса. – Стыдно вам будет, если ваш дракон сдаст экзамены, а вы нет.