Спасатель. Жди меня, и я вернусь - Андрей Воронин

Придерживаясь рукой за мокрый каменный бок скалы, Женька двинулся к оконечности мыска, чтобы посмотреть, нет ли там, с другой стороны, выхода на берег, какой-нибудь расселины или тропы, ведущей вглубь острова. Море раз за разом толкало его в правый бок, ударяло под коленки, норовя опрокинуть; пару раз ему пришлось брести по грудь в воде, и тогда волны накрывали его с головой. Осиротевшая бочка беспорядочно моталась в волнах, гулко ударяясь о камни; потом ее отнесло от берега и погнало дальше, за мыс, почти параллельно курсу, которым двигался Женька Соколкин.

Обогнув выступ скалы, он обнаружил, что от оконечности мыса его отделяют каких-нибудь двадцать – тридцать метров. Там, впереди, бушевал настоящий прибой, воздух был наполнен мелкими брызгами, и над беснующейся водой дрожала радуга. Этот участок пути еще меньше походил на пешеходную зону старого Арбата, чем тот, что остался позади, но Женька полагал, что сумеет его преодолеть, тем более что отступать все равно было некуда.

И он двинулся вперед, ни на секунду не задумавшись о том, что наконец всерьез начал действовать так, как завещал ему покойный полковник Прохоров по кличке Шмяк: по обстановке, на свой страх и риск, не как приклеенный к материнской юбке сосунок, а как герой одной из тех книг, что так нравились ему лет пять – семь назад. Прибой набросился на него со свирепой радостью зверя, наконец-то сумевшего дотянуться до неосторожно подошедшего слишком близко к клетке зеваки. Местами было совсем худо; два или три раза Женьку действительно едва-едва не унесло в море, и на всем протяжении этого короткого с виду, а на поверку оказавшегося бесконечно долгим пути он чувствовал себя как горошина в свистке – ну, или как доставившая его сюда бочка, когда волны почем зря колотили ее о прибрежные скалы.

Эти тридцать метров дорого ему дались, и, добравшись до относительно безопасного участка под нависающим сверху выступом скалы, Женька почувствовал себя выжатым как лимон. Присев на скользкий камень, он утер мокрой ладонью мокрое лицо. Устал он крепко – так, что даже не хотелось узнать, что ждет его за мысом. Надо было перевести дух; еще не мешало бы обогреться, обсушиться и чего-нибудь пожевать, но было ясно, что с этим придется повременить.

В отдалении среди волн мелькало красное пятно – бочка тоже отдыхала после близкого знакомства с камнями, покачиваясь на волнах. Ее потихоньку относило все дальше от берега, в открытое море, и, следя за тем, как она мало-помалу удаляется, Женька с мрачным удовлетворением подумал, что в кои-то веки сумел правильно выбрать меньшее из двух зол.

В тот самый момент, когда он уже уперся руками в колени, чтобы встать и продолжить путь, где-то поблизости знакомо простучала автоматная очередь. Вокруг бочки заплясали фонтанчики брызг, и послышавшийся сквозь плеск воды короткий металлический лязг возвестил о том, что по крайней мере одна из пуль угодила в цель.

3

Палатка была разбита на небольшом, почти строго горизонтальном уступе в нескольких метрах от верхней точки прилива. Вода уже начала понемногу отступать, но покрытый крупной галькой пляж на берегу крошечной, с трех сторон окруженной крутыми каменными стенами бухты должен был обнажиться еще не скоро. Траулер покачивался на невысоких пологих волнах неподалеку от ведущего в открытое море прохода. Одна из резиновых шлюпок была пришвартована к его корме; другая, как дворовый пес на цепи, болталась на конце длинного линя, второй конец которого был прижат к земле крупным каменным обломком в паре метров от палатки.

Когда прогремела автоматная очередь, полог палатки откинулся, и из нее вышел, щурясь от света, рослый, широкоплечий человек в спущенном до пояса черном комбинезоне, высоких армейских ботинках и плотно облегающей мускулистый торс майке, тоже черной. Голова у него была перебинтована; левая рука, тоже забинтованная, висела на перевязи, наспех сооруженной из матерчатого поясного ремня. Ладонь здоровой руки сжимала рукоятку автомата, палец лежал на спусковом крючке, дуло было угрожающе приподнято. Боец внимательно огляделся, готовый при первых признаках опасности залечь и открыть огонь, но не увидел ничего подозрительного.

После непродолжительного перерыва за первой очередью последовала вторая. Стреляли с траулера – судя по всему, куда-то в открытое море. Вынув из ременной петли раненую руку, боец расчехлил висевший на груди сильный армейский бинокль и посмотрел на судно. Оставленный там для охраны рулевой обнаружился на мостике. Припав на одно колено и выставив ствол автомата между горизонтальными прутьями перил, он старательно во что-то целился. Судя по направлению и наклону ствола, цель была не воздушная и не наземная, а именно морская. Рядом со стрелком, весело поблескивая в лучах солнца, стояла ополовиненная бутылка водки. Боец на берегу повел биноклем и вскоре обнаружил цель, оказавшуюся обыкновенной железной бочкой из-под горючего, болтавшейся на волнах неподалеку от оконечности северного мыса.

– Что за шум, а драки нет? – спросил, появившись из палатки, второй боец. Его правая нога была взята в деревянный лубок и забинтована от ступни до колена. Правой подмышкой он опирался на самодельный костыль, сделанный из кривой сучковатой палки с развилкой на конце, а левой рукой держал за ствол автомат, который тоже использовал в качестве опоры. – В кого он там шмаляет?

Рулевой дал еще одну очередь, вспенив воду вокруг бочки и понаделав дырок в ржавом железе. На этом у него кончились патроны; стрелок сменил магазин, передернул затвор и вознамерился возобновить прерванную забаву, но бочка уже скрылась из вида за южным мысом.

– В железную бочку, – сообщил боец с биноклем. У него на глазах рулевой встал, тяжело опираясь о перила, прислонил к ним автомат, наклонился за бутылкой, надолго приложился к горлышку и, покачиваясь, стал спускаться по трапу. Автомат остался торчком стоять на мостике, зато бутылка была у рулевого в руке. – Уже нажрался, морской волк, покоритель соленых просторов…

– А ты не завидуй, – посоветовал одноногий. – Кто нам мешает сделать то же самое?

– Ну да, – зачехляя бинокль, криво ухмыльнулся его товарищ. – Рулевому что, он на этом корыте человек незаменимый. А нам с тобой Шар за пьянку на боевом посту пропишет по девять граммов свинцовой микстуры и скажет, что так и было. Типа волной смыло…

– А кто говорит о пьянке? – делано изумился хромой. – Сто граммов для храбрости – нормальная солдатская норма. Вечно ты, Мазай, путаешь божий дар с яичницей. Кстати, ты слышал, что человеческая душа весит как раз девять граммов?

– Чего? – подозревая какой-то подвох, набычился Мазай.

– Правда-правда, – заверил его хромой. – Зуб даю. Я по телику передачу видел. Там один ученый очкарик сообразил умирающего на весы положить. Так тот после смерти полегчал ровно на девять граммов – не потом, не постепенно, а сразу, в момент, понял? И все так. Сколько ни взвешивали, результат всегда одинаковый – девять граммов плюс-минус какая-то ерунда. Получается, душа есть и весит она точь-в-точь как пистолетная пуля. Прикол! Плюнули тебе в репу из «пимки», а ты даже не потяжелел – сколько влетело, столько через ту же дырку и вылетело. Я считаю, что это важное научное открытие – в смысле, что душа у нас все ж таки имеется. И за него просто необходимо выпить. Или ты предпочитаешь и дальше всухомятку чаек считать?

– Черт с тобой, уговорил, – проворчал Мазай. – Пошли, ученый, доставай свою заначку.

Они вернулись в палатку, и хромой, отложив костыли, извлек из рюкзака аппетитно булькнувшую солдатскую флягу в брезентовом чехле. Мазай достал кружки; хромой налил, они чокнулись, выпили и шумно задышали через разинутые рты: во фляге был чистый медицинский спирт. Хромой дотянулся до пластиковой канистры с питьевой водой и плеснул из нее в обе кружки. Канонада на верхушке горы, отзвуки которой доносились сюда раскатами недалекой грозы, смолкла.

– Мины кончились, – все еще слегка перехваченным голосом констатировал хромой. – Теперь, стало быть, в атаку – за Родину, за Сталина, ура. Слушай, я ни хрена не понимаю, что мы тут делаем. Хорошенький цирк – пять «двухсотых»! Называется, поиграли в «Зарницу», размяли косточки… Ты не в курсе, что за хрень здесь творится? Я же своими глазами видел там, на горке…

– Ты у Шара спроси, – перебил его Мазай. – Он, по ходу, в курсе. Спроси у него, а он тебе все как есть по полочкам разложит – и про «двухсотых», и про хрень, и про «Зарницу»… И про то, что ты на горке видел. Ты ж его знаешь – душа-человек! Слуга царю, отец солдатам. С-сука мутная…

– Это да, – слегка помрачнев, согласился хромой. – Этого у него не отнимешь. Вернемся на материк – куплю овчарку, назову Шариком и утоплю на хрен.

– Собака-то чем провинилась? – серьезно возразил Мазай. – Ты лучше его самого утопи. И удовольствия больше, и благодарность прогрессивного человечества в моем лице, считай, обеспечена.