Рыжее братство. Точное попадание - Юлия Фирсанова

Руна засияла, заливая ярким желто-оранжевым светом убогую комнатушку. Дети застыли на месте, восхищенно открыв рты. Свет разбудил высокого, мосластого мужика, обильно заросшего волосом и черной бородой, как Соловей Разбойник. Он резко распахнул глаза и тут же заморгал, чуть повернув голову в сторону. Все остальное тело так и осталось лежать неподвижно.

— Что? Пожар? Горим? — забормотал спросонья человек.

— Нет, тятя, — наперебой закричали дети. — Мы магеву привели! Она тебя вылечит!

— Глупыши, — тяжело вздохнул мужчина, пытаясь казаться суровым, но в голосе явственно слышались слезы, растрогался недужный такой заботе. — Вы уж простите их, почтенная, зазря побеспокоили. Не жилец я, отойду скоро, тела не чую, только б их куда пристроить успеть. Совсем ведь без меня пропадут. Да и заплатить нам нечем, все в долги ушло…

— Я разве потребовала отплаты? — с суровым укором (надеюсь, получилось изобразить на физиономии мудрое магевское достоинство) усмехнулась я. — И не хорони себя раньше времени. Давай-ка поглядим, чего стряслось. Говоришь, тела не чуешь? А пошевелить чем можешь?

— Ничего не чую, только голова и ворочается, — пытаясь не выдать страха, каковой всегда нападает на сильных и гордящихся своей силой мужчин, когда их застигает врасплох какой-то недуг, чуток грознее банального насморка, прошептал параличный.

— Значит, пострадал позвоночный столб, — тоном опытного хирурга-костоправа резюмировала я, цокнув языком. — Ну что ж, слушай! Лечить мне доводилось только раны, а тут и кости срастить следует, и хрящи. Обещать, что все получится, не могу, но попробую обязательно, если захочешь. Ну как, согласен?

— Кто ж от такого откажется, магева? — запекшимися губами шепнул мужик. — Согласен.

— Тогда нам надо перевернуть тебя на живот, заклятье целительное прямо на спине рисовать придется, там, где слом прошел, — я взялась раздавать указания, не давая времени всей компании опомниться и запаниковать.

Лакс, трое ребят, не гнать же их, галчат чумазых, от отца, осторожно перевернули тяжелое, как колода, неживое тело и выправили его положение, чтобы лежал ровно. Фаль тоже взялся помогать и с энтузиазмом подталкивал параличного, врезаясь с разгону в спину.

Я достала из сумки купленный в одной лавке еще днем пузырек с красной краской и пушистую кисточку. Над тем, что писать буду, я по дороге подумала, вернее, даже не рационально подобрала подходящие знаки, как, скажем, символы для математического уравнения, а скорее сами руны, назойливо крутясь в голове светящимися силуэтами, сложились в довольно причудливую композицию, отпечатавшуюся в памяти. Не знаю, сама я такое сообразила, как Менделеев свою таблицу, благодаря неисследованным, но чрезвычайно силам подсознания, или в дело вмешалась самая натуральная магия, впрочем, разбирать по полочкам нахлынувшее вдохновение ни к чему. Вдруг оно обидится и уйдет, ищи потом по соседям, зови и плач.

Взяв в руки инструменты, я сразу приступила к рисованию. Несколько широких взмахов руки, и аккурат по очертаниям позвоночного столба возникла красивая, ну только чуть-чуть скошенная, руна Альгиз, как призыв о помощи, и Тейваз, мобилизация силы и мужества. Они переплелись ветвями, точно деревца. А уж на отростках я нарисовала другие знаки, пригодные для целительства. Закончился красный узор, от которого пришел бы в восторг любой дикарь из тех, что разрисовывали ученого Паганеля, руной Ингус. Заключив в ее сердцевину свое творение, я позволила всем силам древнего письма смешаться в едином заклятье, для дарования недужному исцеления.

Пока я работала, ребятишки молчали, под руку не лезли, кажется, даже старались почти не дышать. Не мешал и Лакс, что удивительно, не совал всюду свой любопытный нос даже сильф. Перелетел к вору и с удобного насеста наблюдал за священнодействием.

Но вот последний штрих на весьма грязную спину мужчины был нанесен. Рунный переплет просиял нестерпимо ярко, но не агрессивно, а скорее ликующе. Он перекрыл даже свет Кано, а потом выцвел и исчез. Заклятье подействовало, вот только правильно ли?

— Эй, недужный, как ты? — первым спросил Лакс.

— Поначалу будто бы жгло, да теперь вроде все так же, не болит ничего, — уныло вздохнул паралитик и, пожав плечами, сел на топчане.

Восторженно заорав, дети повисли на отце гроздьями. Теперь уж и до смертника с некоторым опозданием дошло, что отправка на тот свет откладывается. Он крепко прижал к себе малышню и заплакал. Крупные слезы катились по лицу мужика, и он не прятал их. На плече у Лакса навзрыд рыдал растрогавшийся сентиментальным зрелищем сильф. Не ожидала я от легкомысленного мотылька такой чувствительности. Надо же, какой он у нас тонко организованный, а столько жрет, что поневоле в душевной черствости заподозрить можно. Между прочим, у вора глаза тоже подозрительно поблескивать начали. Но я сделала вид, что ничего не заметила, тем более, что исцеленный и уверовавший в свое окончательно исцеление великолепной магевой (мной то есть) глава нищего семейства встал в топчана. Детишки так и продолжали жаться к нему, не выпускали, словно боялись, отпусти непутевого отца, так он себе еще чего доброго шею свернет, негодный. Мужчина низко поклонился мне, едва не стукнувшись головой об пол, и смущенно и с изрядной долей опаски промолвил:

— Не знаю, как и благодарить, почтенная магева. Я ведь себя уж живого похоронил, а тут снова… Какой долг-то великий на мне. Чем расплатиться? — бывший параличный беспомощно окинул взглядом свое жалкое жилище, с которого, совершенно очевидно, взять было нечего, если конечно, ты не декоратор фильма ужасов или Горького снимать вздумал.

— Плату мне назначать! — прекратила я бесплодные поиски случайно завалявшихся ценностей. Мужик вздрогнул и я поспешно, пока его снова паралич не разбил, на сей раз психический, закончила, пользуясь правом способной на любые причуды магевы:

— Честных ответов от тебя требую за исцеление!

— Все скажу, почтенная, — торопливо заверил меня бородач.

— Знаю от детей, что работаешь ты в слесарне. Почему же малышня попрошайничает, а в доме и крыса жить побрезгует? Неужто там вовсе не платят?

— Платят, почтенная, полторы бронзовки в неделю, — вздохнул мужчина. — Только долг на мне еще с тех пор, как Инга моя вышивальщица, мамка их, — отец крепко прижал к себе ребятишек, — помирала. У ростовщика денег занял, думал, вылечу ее, ласточку, а там как-нибудь расплатимся. Заработаем. А жизнь по-другому повернулась. Померла голуба моя, сгорела, аки спичка от зимней горячки, вот с тех пор долг-то и уплачиваю.

"Вот блин! — мысленно ругнулась я, отчаянно заморгав. — Мне-то думалось, мужик пьянь запойная, все в кабаке спускает, оттого ребятишки у ворот побираются. И, если так, пропесочу хорошенько, как партком в старые времена, запугаю, как Сталин с Лаврентием Павловичем вместе взятые, чтобы каждую копейку, нет, по-здешнему медяшку, в семью нес, тогда жизнь наладится. А тут дело другое. Перед магевой брехать не принято, значит, правду сказал…"

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});