Сто лет - Хербьерг Вассму

Однако хорошее состояние длилось у пастора недолго. Уже на другой день, после того как мать, сестра и доктор уехали, пастор не мог ни есть, ни пить. Вместе с тем желудок доставлял ему немало унижений. Пастор жаловался на мучительную головную боль и на боль в руках и ногах. Почти все время он лежал в забытьи. Один раз он подскочил на кровати, словно подброшенный судорогой, и кричал, как будто с кем-то дрался. Смахнул с тумбочки стакан с водой, стакан упал и разбился. Вода вылилась на ноги Урсулы.

Вечером у него поднялась температура и высыпала сыпь. Сыпь становилась все более яркой. В некоторых местах она кровоточила. В отчаянии Урсула снова послала за доктором. Пастора, чтобы причастить больного она не нашла. Температура у больного продолжала подниматься, он был без сознания.

Двадцать восьмого ноября 1870 года Урсула закрыла мужу глаза. Это движение заставило ее ощутить невыносимое одиночество.

Она пошла из усадьбы в церковь, чтобы там помолиться. Перед дверью она вспомнила все, что тут произошло. И не смогла заставить себя войти внутрь. Она спустилась на берег и медленно бродила там среди камней. Потом вспомнила, что ее ждут дети. Уходя с берега, она чувствовала странное спокойствие.

Вернувшись в церковь, она вошла внутрь и прошла по главному нефу к алтарю. Постояла там. В церкви было темно. Но краски все-таки пылали. Краски Фрица. Урсула спокойно прошла в ризницу. Нашла там кусок старого полотна и завернула в него портрет, даже не взглянув на него. На минуту растерялась — у нее не было веревки, чтобы перевязать его. Потом решилась. И вынесла его на вытянутых руках из церкви. Так она и несла его всю долгую дорогу от церкви до пасторской усадьбы.

В Хавннес приезжает Дочь рыбачки

Кристоффер, новый приказчик в лавке, взвешивал мешки с мукой. Следовало соблюдать осторожность и ничего не просыпать. Особенно потому, что сама стояла за прилавком и отмеряла полотно. Отмерив, она взяла ножницы и начала резать. Полотно поддавалось туго, тогда она вздохнула и разорвала его по нитке, полотно как будто вскрикнуло.

— Запиши в книгу, что я взяла шесть метров, — сказала Сара Сусанне и положила рулон обратно на полку.

На бочке у двери, качая ногами, сидел худой парень по имени Даниель. Определить его возраст было невозможно. Выглядел он молодым, но не из-за возраста, а из-за пронзительно-острого неморгающего взгляда. Казалось, его голова вмещает все вопросы этого мира. На нем была местная простая лопарская кофта, обветренные руки сжимали мятую каскетку. Когда-то на ней был блестящий козырек, но от времени он потускнел и потрескался.

Даниель сидел там, надеясь, что сам выйдет в лавку Ему не хотелось тревожить хозяина в его конторе. Но потревожить разговором хозяйку или приказчика — это он мог себе позволить.

— Что же это я хотел сказать... Может, вы уже слышали, что Рунесс Большой с Кьеёя вбухал все свои деньги в незаконный лов неводом, — сказал он и тяжело вздохнул, словно в этом была его вина.

— Но этот запрет уже давно снят, — заметила Сара Сусанне.

— Да, этот Рунесс — мужик упертый. Он что? Уплатил штраф и продолжал ловить неводом. И загреб кучу денег, пока никто другой не догадался тоже ловить неводом. А над проверяющими только смеялся. Недавно он побывал в Трумсё на верфи и привел оттуда новый карбас. Карбас ходит на пару и называется "Кьеёй-1"! Как вам это? — хохотнул Даниель.

— Раз он дал ему номер один, значит, рассчитывает еще поработать, прежде чем успокоится. — Кристоффер улыбнулся. Он оторвался от муки и как раз записал в книгу, куда вносилось все, что брали для дома, шесть метров полотна.

— Кто его знает! Карбас деревянный, но корпус обшит цинком. Так что несколько лет он послужит.

— Все-то ты знаешь, хоть и кочуешь вечно с места на место, — буркнул Кристоффер и закрыл книгу.

— Еще я хотел сказать вот что... Как ни посмотри, а это первый рыбацкий карбас у нас на Севере, который ходит на пару, — сказал Даниель и пустил длинную коричневую струю слюны прямо на край плевательницы.

— Люди и по старинке добывают не меньше рыбы, — улыбнулась Сара Сусанне, складывая полотно так, чтобы его было удобно нести.

— Чертова мода! Ход у этого парового карбаса такой, что он всегда приходит первым на место лова. А другие рыбаки остаются с носом, — сказал Даниель.

В лавку из конторы вышел Юханнес, ему понадобился табак для трубки. Даниель спрыгнул с бочки и поклонился.

— Добрый день, Юханнес Крог! Не найдется ли у тебя для меня какой работы до Нового года? Нужда приспела, мне бы справить новые сапоги да какую-никакую зимнюю одежонку.

Юханнес остановился и кивком дружески приветствовал Даниеля.

— Начни с того, что наточи ножницы в лавке, совсем не режут, — сказала Сара Сусанне и выразительно погрела на Юханнеса.

— Да я что угодно...

Юханнес задумался. Добродушно измерил взглядом Даниеля. Перевел глаза на Сару Сусанне. Потом достал свой блокнот и написал несколько фраз. Даниель ждал, наклонив голову. Когда Юханнес протянул ему блокнот, лицо Даниеля стало пунцовым.

— Я не слишком силен в грамоте, тут столько понаписано, — сказал он и протянул блокнот Кристофферу. Тот прочитал вслух:

Настоящим подтверждаю, что Даниель под руководством и присмотром приказчика Кристоффера до конца 1870 года будет убирать склад, считать бочки и ящики и делать текущую работу. Договор действует до Нового года. Поэтому праздновать Рождество Даниель будет в Хавннесе. За свою работу он получит новые штаны из домотканого сукна, хорошие морские сапоги с высокими голенищами, питание и постель в доме для работников.

Юханнес Крог

Лицо Даниеля было теперь не просто красным, оно сияло, как солнце, если бы солнце было видно в это темное время года. С легким поклоном он схватил руку Юханнеса и громко кашлянул.

Как только за хозяевами закрылась дверь конторы, Даниель попросил точило и принялся точить ножницы. Пока точило посвистывало, он повернулся к Кристофферу и прошептал:

— Говорят, будто твоя хозяйка вышла в море в непогоду? Одна, вот храбрая! Что случилось-то?

Если у Кристоффера и был наготове ответ, сообщить его Даниелю он не успел, его внимание привлекло что-то за окном.

— Четырехвесельная лодка! — сказал он и быстро вытер прилавок передником.

Незнакомый человек вошел в лавку и поставил на прилавок саквояж, весь в пятнах, и положил рядом большой плоский пакет.

— Пасторша из Стейгена просила передать это фру Крог.

Кристоффер постучал в дверь конторы и просунул внутрь голову:

— Тух приехали от пасторши из Стейгена.

Сара Сусанне медленно встала и вышла в лавку, в голове у нее билась только одна мысль. Теперь она пропала.

Она сразу узнала пасторского работника и поздоровалась с ним. Плоский пакет был тщательно завернут в брезент и перевязан прочной веревкой. Портрет. Урсула прислала ей портрет!

Она кивнула работнику, откашлялась и поблагодарила его.

— Что нового в Стейгене? — спросила она, как велел обычай. Работник опустил голову.

— Пастор Йенсен... он умер два дня назад...

Портрет в брезенте стоял возле прилавка. Наверное, он был не тяжелый. Сара Сусанне подумала, что могла бы сама отнести его домой. Окружающие звуки вдруг исчезли. Глаза перестали слушаться. Они перебегали с предмета на предмет. На цинковое ведро, висевшее под потолком на ручке швабры. На черпаки. На грозно раскрытые ножницы, висевшие на железном кольце. На полки с чашками. На коробки со стеклами для керосиновых ламп. На полки с рулонами ткани и клеенки. На конце рулона с белой тканью были пятна. Как это могло случиться?

Почему она здесь стоит?

Она видела только открывавшиеся и закрывавшиеся рты стоявших в лавке людей.

Удивленные глаза. Недоверчивые лица.

Работник стоял слишком близко, для его слов уже не было места. Сара Сусанне не хотела их слышать.

— Он занемог. Доктор думал, это оттого, что пастор выходил в море в непогоду и промок. Но вышло хуже. Гораздо хуже. Все кончилось так быстро, — прошептал он.

Так или иначе, но Саре Сусанне удалось поднять руку, она прикоснулась к плечу работника.

— А как пасторша? — с трудом спросил Юханнес.

— Не знаю... Она ведь одна осталась со всем этим, бедняга. Видишь, как получилось, сестра и мать пастора уже уехали на зиму в Берген. Утром приехала их дочь, Лена. Пасторша молодец... готовит похороны. Народу будет тьма. Мы все готовы помогать ей, но от этого мало проку... потому что она, как я считаю...

— От чего пастор умер? — тихо спросил Кристоффер.

— Доктор думает, что у него был тифоид или как он там называется... От этой хвори уже многие померли.

Кристоффер отвернулся к полкам. Даниель открыл рот, но ничего не сказал. Они уже были наслышаны о тифе. Знали многих, кто умер.