Дюбал Вахазар и другие неэвклидовы драмы - Станислав Виткевич

 

Я н у л ь к а (подбегая). Я спасу тебя, мой герцог. Знаю, с Готфридом будешь биться только ты, причем за меня. (Физдейко.) Это ему Магистр меня отдал для завершения эротического образования. Якобы от большой любви. Ха, ха, ха! Пускай теперь за все ответит.

Ф и з д е й к о. А — делайте, что хотите — я должен немного поспать.

 

Снимает корону и ложится на пол между столиками, завернувшись в свой пурпурный плащ.

 

Г е р ц о г и н я. Но при условии, что мадемуазель Физдейко все-таки вернет мне моего мужа. Франция тоже, вероятно, оскотинится еще при нашей жизни, и тогда — кто может стать лучшим французским Физдейкой, чем он?

М а г и с т р. Сегодня я на все согласен. Если вы своего добьетесь, может, найдется наконец и какой-нибудь литовский де ля Трефуй. Одно меня тревожит: ведь чтоб создать ситуацию вроде этой, нам вовсе не требовалось целое государство, со всей его коммерцией, промышленностью и так далее, и ни к чему была та адская работа, которую проделал Йоэль Кранц. Хватило бы и комнатушки в какой-нибудь третьеразрядной гостинице. Не превосходит ли фон того, что на нем появилось?

Д е  л я  Т р е ф у й. Максимум излишеств: создать фон ради фона и не показать на нем ничего. Внутренняя жизнь, ее вершины и бездны независимы от степени богатства, власти и успеха.

М а г и с т р. Подобные утешения хороши для таких макроподов, как вы, господин Альфред. Чтоб этот взгляд обрел реальность, надо быть святым. Но ни вы, ни я — не святые. Я принимаю удар в сердце: сам себя боюсь, как никогда до сих пор не боялся никакого призрака, ни даже самой смерти. Мне просто страшно.

Д е  л я  Т р е ф у й. Ну же, Магистр: сразимся — кто кого переглядит! (Янульке) Ручаюсь, этот поединок для него гораздо опасней, чем если б мы бились на шпагах, стрелялись или даже пускали друг в друга депрессивные газы фон Плазевица. (Магистру.) Посмотри мне в глаза, ты, добренький маленький современный человечек — и вспомни о наших разговорах пятилетней давности — я был тогда почти ребенком...

 

Рассвет все яснее. Магистр шатается и ищет рукою опоры. Хватается за стул.

 

М а г и с т р (упавшим голосом). Не могу устоять. Мне кажется, одного тебя я люблю в этом ужасном пустынном мире. Я бедный, слабый человек, обуреваемый противоречивыми, но вполне обычными чувствами.

Д е  л я  Т р е ф у й. Амалия, отведи Магистра в нашу спальню и сразу возвращайся за Янулькой — придет и ее время.

 

Магистр, весь обмякший, выходит, ведомый Герцогиней.

 

I  У р о д. Ну — теперь наш черед.

 

Слезает с трона. За ним Второй Урод. Дер Ципфель продолжает сидеть на троне. Подставки Уродов висят на них, как юбочки, обнажая обтрепанные, рваненькие, несколько куцые брючки и босые ноги.

 

I I  У р о д. Кофе — кофе и ликеров. Названиев не знаем — лишь бы было подороже.

Я н у л ь к а. Значит, вы то, за что я вас приняла — просто символы крайнего убожества предрассветных иллюзий.

I  У р о д. Никакие мы не символы. Никому, даже нам самим, не известно — кто из нас женщина. Мы ждем нового грехопадения. Мы — замкнутый в себе мир абсолютных, но обезображенных идей. Пятая действительность как таковая — нонсенс, она всего лишь — последняя маска гибнущих аристократов духа. Кофе! Кофе!

 

Оба садятся за столик княгини Эльзы.

 

Я н у л ь к а. Выходит, даже на вас уже нельзя положиться? Эти ваши босые ноги и драные портки омерзительны. А я-то считала вас живыми полубожками, кем-то не от мира сего. И что от всего этого осталось?

 

Де ля Трефуй подает Уродам кофе.

 

I  У р о д (наливая). Сверху мы, кажется, еще довольно странные.

Я н у л ь к а. А потом выяснится, что и вверху — тоже не то. Ах, как неприятно! Мама, я возвращаюсь к тебе — в безысходную нищету. Хочу все начать сначала.

Э л ь з а (спокойно). Слишком поздно, дитя мое. Твой дед рассказал мне обо всем. Ты без брачного обета уступила коварным домогательствам Магистра. Ну и вступай себе в его свиту. (Пьет кофе.)

Я н у л ь к а. Неправда! Я до сих пор полудевственница. Впрочем, это детали. (Герцогу Альфреду.) Так может у одного тебя хватит смелости. Бейся с кем хочешь — только не кто кого переглядит. Покажи, на что ты способен. Мне чудится в бездонной пустоте фигура неведомого рыцаря без лат — пускай во фраке, пусть он будет хоть альфонс, хоть вор, лишь бы в нем была простая человеческая смелость, а не самоубийственное, трусливое ожидание счастливого случая под маской искусственного «я».

 

Входит  Г е р ц о г и н я.

 

Д е  л я  Т р е ф у й. Проблемы эти не достойны моего будущего. Я никогда не верил в готфридову абракадабру, но когда случай подвернулся, тоже завел мирок — может, не столь фантастичный, зато более реальной. И туда я не дам войти никому, даже будущей жене — ты еще не знаешь, Янулька, что я намерен посвататься к тебе официально... (Герцогине.) Все готово?

Г е р ц о г и н я. Да. А теперь, Янулька, иди спать и не верь ничему, что говорит Альфред. Я тебя посвящу во всю утонченность этих господ. Звучит омерзительно, да ничего не поделать. Ты наконец перестанешь считать жизнь горячечным бредом.

Ф и з д е й к о (внезапно вскакивает и сбрасывает пурпурную мантию. Стоит в сюртуке табачного цвета). Я еще здесь — я — король! Все — на колени предо мной!

Д е  л я  Т р е ф у й (холодно). Вашего режиссера здесь нет, господин директор Физдейко. Великий Магистр — мой, и никто его из моих копей не вырвет.

Ф и з д е й к о (палит ему в башку из браунинга). Болтает, как герой криминального романа. Умолкни, умолкни навеки, проклятый символ моего позора. (Вбегают четыре  Б а р ы ш н и  из свиты Магистра и выносят Герцога за двери.) Ну что — фон Плазевиц, пора пускать твой депрессивный газ. Больно уж мы все в хорошем настроении, господа мои.

Ф.  П л а з е в и ц (достает из кармана какую-то странную трубочку и откручивает винтик; слышно громкое шипенье). Хотите? Пожалуйста.

Ф и з д е й к о. Янулька, это был дурной сон. Мы начинаем всё сначала. Ты отомщена. Герцогиню я беру в гувернантки.

Я н у л ь к а (указывая на Уродов). А эти — что делать с ними, папуля? Даже они себя разоблачили.

Ф и з д е й к о (подходит к Уродам). Эти — обычные бандюги из предместья. (Уроды с птичьим клекотом садятся в прежних позах на пол.) Эти... (Конфузливо.) Эти — всего лишь и единственно символы.

Я н у л ь к а. Но символы чего — искусственного «я» или самой банальной посредственности? Я этого не вынесу — я тоже лопну! Я хочу длиться вечно, без конца, а от меня все ускользает, все слишком скользкое, слишком мелкое... (Птичий смех Уродов: становится почти светло, но с красноватым отсветом; лампы гаснут.) Это не истерика, как наверняка думают эти Уроды. Мне действительно надо кого-нибудь сожрать, а хочется — только тебя, папуля.

Ф и з д е й к о. Вот я — твой несчастный отец. На — вгрызайся в меня угрызениями своими. Только этого не хватало. Не удалось мне заполучить для тебя подходящего мужа. (Дер Ципфелю.) Освободи же нас наконец, жестокий надзиратель потусторонних застенков. Проделай какой-нибудь новый «трюк». Мне просто хочется раз в жизни поспать, как обычному маленькому человечку, какой я и есть.

Д е р  Ц и п ф е л ь (вставая с трона). Нет — сеанс не кончен. Вы хотели запечатлеть вечность на маленькой карточке жизни? Так вот вам она. Уже рассветает, и новый день вам придется начать, не поспав ни минуты.

Ф и з д е й к о. Вечность! Слышишь, Янулька? Не хочу я уже никаких королевств, ни искусственного «я», ни вечности, спрессованной в таблетках минут. Заснуть и забыться — вот все, о чем я мечтаю. Ах, и чтобы во сне пришла наконец тихая, безболезненная смерть!

Э л ь з а. Разве я не говорила — я тебе столько раз говорила, Генек, что сон — высшее счастье людей, нищих и духом, и телом. Только не надо было опиваться кофе с ликерами.

Я н у л ь к а. И я, такая молодая, красивая, странная — все так говорят, — но при этом такая обычная девочка, должна признать вашу правоту. Это всё они виноваты — проклятые, не доросшие до меня мужчины.

Ф.  П л а з е в и ц. Да-с — и самая бешеная фантазия не в силах породить никакую психическую надстройку. Мы кончим как обычные болотные пингвины. Маски без должности, трупы в отпуске, ключи без замков, болты без гаек, хвосты без обезьян — нам даже не сыграть роль до конца.

Д е р  Ц и п ф е л ь (страшным голосом). Прочь! Долой с глаз моих, фальшивые духи. Я обманут, я предан!

 

Клекот Уродов — очень громкий. Все кроме Уродов и трупа де ля Трефуя разбегаются в дикой панике, толкаясь в дверях.