Собрание сочинений в 10 томах. Том 1. Ларец Марии Медичи - Еремей Парнов

— Клоду де Ту? Кажется, мне знакомо это имя. Кто он, Жозеф?

— Монсеньор должен помнить этого шевалье по некоторым событиям, имевшим место сразу же после переговоров с Испанией.

— Так вот он кто! Ну конечно, Жозеф, я помню. Волокита и заговорщик! Как же! Дамский любезник и опасный смутьян в одном лице. Что спасло его от эшафота на Гревской площади?

— Вашему высокопреосвященству было не до него.

— Вы хотите сказать, что я просто забыл о нем?

— В то время нам было не очень удобно задеть отцов-иезуитов.

— Де Ту — иезуит?

— Более того… Фаворит генерала ордена.

— Это ничего не значит. Если он опасен…

— Фаворит прежнего генерала, монсеньор.

— Тем паче.

— Но шевалье состоит в чине провинциала. Он испанский гранд и родственник герцога Медины.

— Какого Медины? Медины-Сели или Медины-Сидонии?

— Медины-Сели, монсеньор.

— Это не спасет, Жозеф, вы хорошо знаете. Будь он хоть принцем крови… Так он опасен?

— Несомненно, — жестко сказал отец Жозеф. — А своим положением в ордене и связями в Эскуриале опасен вдвойне.

— Тогда устраните его, и дело с концом… Но послушайте, Жозеф! — Ришелье всплеснул руками. — Причем здесь четки Нострадамуса?

— Вы не желаете слушать о тайнах, монсеньор.

— Не желаю слушать о тайнах? Да я только то и делаю, что занимаюсь ими! Тайные заговоры, тайные интриги… Я защищаю от них Францию, сударь!

— Здесь иная тайна, монсеньор. Она не в сфере политики.

— Тогда вы правы, Жозеф, черная магия меня действительно не занимает.

— А алхимия, монсеньор?

— Алхимия — другое дело. Это наука о природе. Но, насколько мне известно, еще никто не научился превращать металлы и не добыл философский камень, дарующий ясновидение и бессмертие. И причем здесь астролог Нострадамус?

— Есть в Сорбонне один студиозус, говорят, способный алхимик. У него крохотная лаборатория в Сите, недалеко от Нотр-Дама. Ежели монсеньору будет угодно, я прикажу доставить его сюда. Он может рассказать много любопытного и о четках Нострадамуса, и о Красном льве алхимиков, и о похождениях некоего друга герцогов Медина-Сели и Альба…

— Давайте его сюда, Жозеф, этого вашего студиозуса. — Ришелье схватил колокольчик, но не позвонил и медленно, словно о чем-то раздумывая, поставил на каминную доску. — Очевидно, мне предстоит услышать интересную историю?

— О да, монсеньор! Весьма интересную.

— И, конечно же, про чудеса?

— Про чудеса, монсеньор.

— Тогда я предпочитаю увидеть молодого алхимика в более привычной для него обстановке… Ну скажем, в лаборатории. Быть может, там буду более склонен поверить в чудо, чем у себя в кабинете. Вы сможете найти логово студиозуса?

— Я бывал там, монсеньор.

— Мы застанем его?

— Скорее всего. Он работает по ночам, а днем отсыпается, если, конечно, не надо идти в Сорбонну.

— Тогда едем! Разумеется, инкогнито. — Кардинал вновь схватился за колокольчик и потряс им над головой. — Оливье! — бодро улыбнулся он вбежавшему на звонок пажу. — Мундир и карету.

И едва только паж скрылся, в коридоре послышался зычный голос дежурного лейтенанта:

— Карету его высокопреосвященства!

— Карету его высокопреосвященства! — уже глуше откликнулся другой караульный.

Капуцин и его властный спутник в мундире капитана кардинальской гвардии, осторожно нащупывая в темноте скрипящие ступени ветхой лестницы, спустились в сырой подвал. Каменные стены пахли плесенью и еще чем-то острым, пронзительным, как кислота. Монах шел впереди, по каким-то ему одному известным приметам отыскивая путь. Но вскоре впереди показалась полоска света под дверью, и полночные гости зашагали увереннее. Монах толкнул дверь коленом, и она распахнулась, противно скрипя.

Хозяина они застали склонившимся над обезглавленной бараньей тушей. Вспененная кровь стекала по желобу в каменном полу и собиралась в большом тигле. На алхимике были кожаные панталоны и рубашка с засученными рукавами. И хотя руки его были обагрены кровью, на белом полотне нельзя было заметить ни малейшего пятнышка.

— Что вы делаете, дорогой мэтр? — спросил удивленный монах. — Разве вы гадатель или, того хуже, некромант? — Он быстро перекрестился. — Спаси нас Господь и святая Женевьева!

Алхимик поднял голову и неприветливо оглядел незваных гостей. Но тотчас же выпрямился и почтительно поклонился.

— Входите, господа. — Он сделал приглашающий жест. — Чем обязан?

— Вы не ответили на мой вопрос, — вкрадчиво попенял ему монах. — А мне желательно знать: для чего вам нужна эта кровь?

— Я намереваюсь приготовить кровяную соль, святой отец.

— Разве такая есть?

— Кровяная соль — непременный компонент алхимических превращений. Мы получаем ее путем прокаливания смешанной с поташом и костяной мукой животной крови на медленном огне.

— А человечья кровь для таких целей пригодна? — все любопытствовал монах.

— Все живое на Земле имеет сходную кровь, — пожал плечами алхимик и, указывая на покрытую бараньей шкурой лавку возле горна, пригласил: — Садитесь, святой отец, и вы тоже, благородный господин. Я весь к вашим услугам.

— Значит, можно и человечью… Так-так, — не отставал капуцин. — И вы пробовали?

— Разве похож я на людоеда? — Студент угрюмо развел руками. — Барана и то жалко забить. Одно только, что надо. Да и ем я его после… Что ж делать, коли Господь так создал мир, что живой живого ест?

— Но все равно, господин студиозус! — Монах шутливо погрозил алхимику пальцем. — Кровь — дело опасное. Она… — он понизил голос, — костром пахнет!

— Что это вы такое говорите, святой отец! — закричал алхимик. — Разве не видите, что это баран? За что же костер? А? Что вы такое говорите, святой отец?

— Святой отец пошутил, — сурово сказал офицер и, отстранив монаха, прошел к скамье. Увидев на полке скелет летучей мыши и связки сухих трав под закопченным потолком, усмехнулся: — Не бойтесь, сударь, никто вас не тронет.

— Как же можно так пугать человека? — всхлипнул горлом студиозус и, вытерев руки льняной салфеткой, приблизился к офицеру. Он заметно старался не глядеть на страшного монаха. — Время-то теперь какое! Небезопасно и так науками заниматься. А тут костер…

— Успокойся. Я действительно пошутил, — ласково кивнул монах.

— Вы знакомы с Кабалой, сударь? — спросил офицер.

— Мое занятие — великое искусство алхимии, и потому интересуюсь я также другими герметическими[10] науками. И хотя мне удалось изучить греческий, латынь, еврейский и арабский, истинным кабалистом считать себя не могу. Впрочем, — развел руками студиозус, — в наш век кабалистов уже не осталось. Последним из великих был Лев ибн Бецалель, создавший глиняного великана Голема. Ныне же скрытый смысл Кабалы утерян и тайны забыты. И стали священные книги «Сефер Ецира» и «Зехер» тайной за семью печатями. «Горе человеку, — говорит книга «Зехер», — который в законе не видит ничего другого, кроме простых рассказов и обыкновенных слов! Если б он действительно не содержал ничего более, то мы могли бы и в настоящее время точно так же написать закон, столь же достойный удивления». Но, сударь, мы не можем этого сделать. Мы читаем слова, но смысл их либо темен, либо слишком прост для нас. А квинтэссенции духа мы не постигаем.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});