Честно и непристойно - Стефани Кляйн

В поисках того, что бы сфотографировать, я вошла в парк и направилась к Овечьей лужайке. Фотографией я увлеклась уже после замужества. У Ром имелась коллекция фотокамер «Никон», сложенных в «комнате для ненужных вещей», находившейся в цокольном этаже. Большинство людей складывает ненужные вещи в ящик. Но Ром отвела для этого комнату, и я была удивлена, что там оказались и «Никоны». Будь эти фотокамеры моими, они бы висели у меня на стенах вперемешку с серебристыми черно-белыми фотоснимками, дожидаясь, пока я ими не воспользуюсь. Однажды, когда Гэйб играл с родителями в гольф, я позаимствовала одну из камер и сняла Линуса, который валялся во дворе у бассейна. Глядя в объектив, я пережила момент истины, вдруг поняв, что это будет отличный снимок, живой и полный смысла. Так и оказалось. Мне понравилась идея ловить мгновения, воспоминания, хранить их при себе, лаконичные и сжатые кадры, как те, которые я искала, выбирая рисунки для клиентов рекламного агентства. Поэтому, приобретая фотоаппарат, я преследовала две цели: занять свободное время и усовершенствовать свои навыки выбора иллюстраций. Мне и в голову не приходило, что фотография может стать источником дохода. Я мечтала просто найти дело, которым можно заниматься для себя.

Фотокамера как раз вписывалась в тот имидж туристки, который я пыталась создать. Кроссовки, рюкзачок, ну, и неизбежная фотокамера. Я вышла на лужайку, думая о том, что за границей я брожу по городам без цели, впитывая архитектуру. Я вижу стильных мужчин и спрашиваю себя, кто выбирает им галстуки; вижу монахинь и гадаю, как выглядят их волосы и кто подстригает их, если они вообще стригутся. Я слышу невинные просьбы маленьких девочек в белых вечно сползающих носочках: воздушный шарик, порция мороженого, монетка, чтобы бросить в фонтан.

Швейцар из какого-то отеля, видимо, явился на Овечью лужайку в обеденный перерыв. Лицо подставлено солнечным лучам, глаза закрыты. Интересно, сколько туристов спрашивали его сегодня о том, где развлекаются местные жители. «Нам бы нетуристское местечко», – говорила женщина в шортах и с сумочкой на поясе. Именно такие вопросы задавала и я, когда путешествовала. Но потом я стала воздерживаться от вопросов и брела, куда глаза глядят, мечтая наткнуться на потаенный ресторан, жемчужину среди ресторанов.

Наверное, только новая любовь может сравниться с радостным ощущением, что вы обнаружили нечто удивительное, еще не найденное никем. Тайный восторг согревает вас. Вино кажется удивительно вкусным, а спагетти – несравненными. Вы уверены: музыка, которую вы сейчас слушаете, будет сопровождать вас всю оставшуюся жизнь. Вы даете себе слово, возвратившись в США, посетить отдел иностранных записей в «Тауэр Рекордс», запастись этой музыкой и ставить ее во время готовки. Впрочем, вернувшись домой, вы вносите в список неотложных дел проявку пленок и телефонные звонки. А встретившись с друзьями и рассказывая о своем путешествии, о неделях, проведенных вне дома, вы вдруг обнаруживаете, что всего за несколько минут можно упомянуть и найденный вами безлюдный пляж, и едва не пойманную рыбу, и парня, с которым вы танцевали до рассвета. Оказывается, что поделиться-то почти и нечем – все это не для чужих ушей. Друзья не поймут ваших переживаний у фонтана; не поймут и того, почему лицо пожелавшей вам удачи цыганки запечатлелось в вашей памяти куда лучше, чем очертания заграничного города. Они не смогут оценить переживаний, испытанных вами в поезде, когда за окнами среди холмов мелькали фермы, и вы гадали о том, кто на них работает. Друзья станут хвалить ваши темные очки, и вы их поблагодарите, жалея, что вспомнили так мало.

Обо всем этом я подумала, глядя на швейцара на лужайке. Вот что-то подобное я чувствовала и по поводу своих отношений с Оливером. Если говорить о конкретных вещах, многое я не могла вспомнить или выразить, и получалось, что о чувствах к нему я говорю как о какой-то ерунде вроде солнечных очков. Мне потребовались долгие месяцы, чтобы понять: мы не созданы друг для друга. И даже уверившись в этом, я не переставала сомневаться в правильности своего решения.

А вдруг я просто-напросто отказываю себе в праве на счастье?

Я шла по парку, не замечая ничего, что стоило бы сфотографировать. Никаких выразительных лиц или жестов. Маленькие школьные костюмчики с кожаными перчатками; дети их перерастут, оставляя в наследство младшим братьям и сестрам. Друзья, бегущие трусцой и сплетничающие. Я понаблюдала, как рыжеволосая девочка рвет пучками траву и сует травинки в жестянку из-под содовой. Новоиспеченные влюбленные приникли друг к другу в фиолетовой тени старых деревьев. Мне не хотелось все это фотографировать. Мне хотелось позвонить Оливеру и вернуть все назад. Вместо этого я нашла островок сухой травы, положила фотоаппарат, раскрыла свой дневник и принялась писать: «И когда же моя жизнь наладится?»

Я нервничала и боялась, что так будет продолжаться вечно. Остановившись, я перелистала страницы и начала перечитывать записи, сделанные, когда я переехала к Вермишелли, после того как Гэйб в очередной раз отложил наше бракосочетание.

«Если и стоило чему-то научиться за эти годы, так это тому, как уйти самой или отпустить его. Я пока не научилась отпускать. Надеюсь когда-нибудь обрести это умение и осознать, что я – личность. Вспоминаются те дни, когда я была девочкой и не видела в себе никаких недостатков. В восемь лет, глядя в зеркало, я грезила о будущей славе и твердила, что предназначена для больших свершений. Я потеряла эту девочку и хотела бы найти силы, чтобы отыскать ее.

Никогда я не была такой опустошенной, но могло быть и хуже. Развод с ребенком и заботами по дому. Я могла проявить слабость. Или застукать его с другой женщиной. Самого скверного пока не произошло».

Вот что получается, когда вы не умеете отпускать людей. Вот результат чрезмерного контроля. Я то же самое повторила с Оливером. Я достала красную ручку и приписала: «Прошли годы, а я все еще не научилась отпускать людей и переживания, не держать их при себе и не мешать естественному ходу жизни. Стефани, невозможно проконтролировать все и вся. Пойми наконец: нет другого способа стать свободной. Испытай Себя. Пусть все идет, как идет. Не важно, позвонит он тебе или нет. Кто-то, что-то, словом, некая сила о тебе обязательно позаботится».

Я еще не сознавала, что этой силой могу стать только я сама. В тот день в парке я понимала, что нужно делать, видела это на страницах дневника, в своих привычках и обычном ходе дел. Я все еще страшилась одиночества. Меня ужасало то, что это одиночество могло означать. «О, она одна, потому что никто ее не любит». «Она одна, кому нужна такая головная боль». «Она никчемна». «Она толстая, уродливая и вполне заслуживает одиночества». Мне казалось, одиночество – это кара. И лучше любой ценой от него избавиться, нежели пустить все на самотек и ждать результата.