Невидимка с Фэрриерс-лейн - Энн Перри

Но свекровь не обратила на этот довод никакого внимания.

– Если муж немного старше жены, – ответила она, шумно прихлебывая суп, – значит, ей легче подчиняться ему, и в доме будут царить покой и счастье. Жена постарше может быть упрямой, – и опять шумно отхлебнула. – А с другой стороны, она может быть настолько глупа, что позволит ему верховодить, когда у него нет для этого ни необходимой зрелости, ни более верного понимания вещей и, разумеется, авторитета. Все это приведет к несчастью и кончится полным крахом.

– Ну что за глупость. – Кэролайн отодвинула тарелку и позвонила дворецкому, чтобы тот унес ее. – Женщина, обладающая хоть малейшим здравым смыслом, будет действовать совершенно самостоятельно, но муж решит, что она действует так по его желанию. И таким образом, они оба будут счастливы – и каждый по-своему прав.

Появился дворецкий.

– Мэддок, пожалуйста, подавайте следующее блюдо. Я не буду есть суп, но скажите кухарке, что он очень вкусный, если ей интересно мое мнение.

– Да, мэм. Вы будете кушать рыбу?

– Пожалуйста, только очень небольшой кусочек.

– Хорошо, мэм. – Он вопросительно взглянул на старую леди. – Вам тоже подать, мэм?

– Разумеется, мне это не противопоказано.

– Да, мэм. – И Мэддок удалился.

– Вам нужно как следует питаться, – сказала бабушка, прежде чем за ним закрылась дверь. – Уже незачем беречь фигуру. Пожилые женщины, когда становятся тощими, ужасно непривлекательны. Шеи как у индюшек. Правда, на кухне у кухарки я сегодня видела более приятных на вид индюшек, чем такие дамы.

– Да, они гораздо привлекательнее, – отрезала Кэролайн, – хотя бы потому, что молчат!

Бабушка разъярилась, тем более что не предвидела подобного ответа и не приготовилась дать сдачи.

– Да, вы никогда не отличались тем, что называется хорошим воспитанием и деликатными манерами, – сказала она ядовито, – но с каждым днем вы становитесь все хуже и хуже, и мне было бы стыдно взять вас с собой в хорошее общество.

Вошел Мэддок, подал рыбу и снова удалился.

– Не припомню ни одного случая, чтобы вы брали меня с собой куда-нибудь. Да и сами вы не знали никого, кто мог бы называться по-настоящему благовоспитанным человеком.

– В обществе существует много вдов, – с торжеством выпалила старая дама, – и если бы у вас было настоящее чувство собственного достоинства, или здравый смысл, или достаточное понимание своего места в обществе, вы могли бы стать одной из них. – Она с жаром атаковала рыбу. – И тогда вы не охотились бы за развлечениями бог знает где, преследуя мужчину вдвое младше вас, который занимается делом, о котором лучше не упоминать. Все приличные люди, что не смеются над вами, жалеют вас, а также и меня, потому что моя невестка делает из себя настоящее посмешище.

Она с шумом понюхала кусок рыбы и нацепила его на вилку.

– Он использует вас как женщину, занимающуюся неприличным ремеслом, – вы же знаете, что я имею в виду. И затем будет смеяться над вами же со своими беспутными друзьями. Вы станете объектом для непристойных шуток во всех злачных местах… и…

Но продолжить у нее не получилось. Кэролайн вскочила и, вспыхнув, крикнула:

– Вы – несчастная старая эгоистка с ядовитым, как у змеи, языком, грязным воображением и скудным умишком! Я не сделала ничего такого, о чем вы говорите, и не сделаю, чтобы заставить людей говорить о себе, – за исключением тех, у кого, подобно вам, нет никакой личной жизни и других тем для разговора! Обедайте без меня! Я не желаю сидеть с вами за одним столом! – И она быстро вышла как раз в тот момент, когда снова появился Мэддок. Свекровь осталась сидеть с открытым ртом, совершенно онемев от изумления.

Однако, войдя к себе в спальню, Кэролайн почувствовала, как слезы жгут ей глаза, а горло невыносимо болит от сдерживаемых рыданий. Заперев дверь, она ничком бросилась на постель и дала им волю; они так долго копились, что теперь она почувствовала облегчение.

Да, все правда. Она ведет себя как дура. Она влюблена, как никогда прежде, в человека на пятнадцать лет младше, чем она, и совершенно не подходящего ей с точки зрения общества. Но то, что он ей неподходящая пара, не значило для нее ничего; главное не это. Как открытая рана на сердце, ее мучило сознание того, что и он считает ее для себя неподходящей.

Прошло еще три дня, прежде чем Кэролайн собралась с духом и скрепя сердце поехала к Шарлотте, чтобы обсудить, каким образом довести до конца расследование убийства Кингсли Блейна. Что бы ни происходило между ней и Джошуа Филдингом, как бы безнадежно и нелепо то ни было, ему опять угрожала опасность попасть в число подозреваемых и испытать все несчастья, какие это подозрение навлекло бы на него.

– Можно посетить Кэтлин О’Нил, – предложила Шарлотта, устремив на мать взгляд, полный беспокойства.

– Отлично, – отвернулась Кэролайн, опустив глаза, чтобы дочь не прочла в ее глазах, какие муки сейчас переживает ее мать, так как, вопреки всем разумным доводам, она не в состоянии ни скрыть своих чувств, ни расстаться с надеждой, пусть и самой эфемерной. – Да, нам нужно знать о мистере Блейне гораздо больше, чем мы знаем, чтобы выяснить наконец, кто его убил. И почему, – продолжила она решительно, – Тамар Маколи уверена, что это был не ее брат. Джошуа тоже так считает, и думаю, что его уверенность проистекает не только из былого чувства дружбы.

– Хорошо, – ответила Шарлотта с не всегда свойственной ей мягкостью. – Мы отправимся к ней сегодня же. Мне, конечно, надо переодеться, а позавтракаем мы у меня дома, если не возражаешь.

– Да, конечно, – согласилась Кэролайн. – Заодно обдумаем, что ей сказать.

– Если хочешь. Но вообще-то я считаю загодя разработанные планы бесполезными, потому что люди никогда не говорят и не реагируют так, как ты ожидаешь.

В середине дня мать и дочь уже выходили из экипажа Кэролайн у дома Проспера Харримора на Маркхэм-сквер. Они послали визитную карточку Кэролайн, чтобы миссис О’Нил заранее могла решить, дома ли она и хочет ли принять их вдвоем. Затем неожиданно вступили в бурную и очень краткую дискуссию, как объяснить, что у матери фамилия Эллисон, а у дочери – Питт. И решили, что безопаснее всего сослаться на то, что, овдовев, Кэролайн якобы вышла второй раз замуж, если вообще им придется объясняться на эту тему.

Спустя буквально несколько минут горничная вернулась и сообщила, что миссис О’Нил с радостью примет их, что она в гостиной и не соблаговолят ли они к ней присоединиться.

Кэтлин О’Нил была не одна, но любезно и с явным удовольствием приветствовала их, представив двум мисс Фозерджилл, которые тоже прибыли с визитом. Разговор возобновился и был так банален, что Шарлотта и Кэролайн могли уделять ему минимум интереса, не опасаясь сделать какое-нибудь неуместное замечание. Шарлотта заметила, что даже Кэтлин несколько утомилась подобным обменом мнений.

Их спасло появление Ады Харримор, одетой в темно-синее шерстяное платье, придававшее ей очень официальный и величественный вид. Ее внушительное, торжественное присутствие вселило в обеих мисс почтение сродни трепету, и через несколько минут они откланялись. Затем к Аде пожаловал пожилой священник, которого она предпочла занимать беседой тет-а-тет, поэтому, извинившись, перешла с ним в утреннюю комнату.

– О, слава богу, – сказала Кэтлин с искренним облегчением. – Они очень благонамеренные люди, но ужасно скучные!

– Боюсь, что иногда труднее всего развлекать именно самых добрых и благожелательно настроенных, – заметила Кэролайн. – После смерти мужа ко мне приезжало с визитами бессчетное количество народу примерно такого же склада, как мисс Фозерджилл, чтобы отвлечь меня от горестных мыслей, и в каком-то смысле им это удавалось – во всяком случае, на время визита. – Она улыбнулась Кэтлин, чувствуя себя ужасно двуличной.

– Я вам очень сочувствую, – быстро ответила миссис О’Нил. – Вы недавно потеряли мужа?

– О нет. Уже несколько лет назад, и смерть его не была совсем уж неожиданной.

Мысленно Кэролайн попросила прощения у Эдварда, но чувствовала себя перед ним не столь виноватой, как перед самой Кэтлин. Последние годы его жизни они были всем довольны, проявляли терпимость и понимание друг к другу, но той близости душ, о которой всегда мечтала Кэролайн, не было. Она не могла даже припомнить моменты общего веселья и обоюдной нежности, которые часто испытывали Шарлотта и Томас.

– Однако я уверена, что вы глубоко пережили эту потерю, – сказала Кэтлин, сочувственно глядя на Кэролайн. – Я утратила первого мужа при самых тяжелых обстоятельствах, хуже и представить нельзя, и мне кажется, что люди, подобные обеим мисс Фозерджилл, все еще думают об этом, когда приезжают ко мне. Наверное, поэтому и держатся так напряженно. Они не представляют, о чем можно со мной говорить. И вряд ли следует осуждать их за это.