Асканио - Александр Дюма

Коломба ловила каждое слово Асканио и познавала всю глубину своей любви, чувствуя, как жало ревности впивается ей в сердце. Не раз она порывисто сжимала руку Асканио.

— Асканио, герцогиня д’Этамп красавица, она возлюбленная великого короля. Господи, уж не подпала ли ваша душа под ее очарование?

— Я люблю тебя, — отвечал Асканио.

— Подождите меня одну минуту, — попросила Коломба.

И тотчас же вернулась с белой лилией в руке, лилией, дышавшей свежестью.

— Слушай же, — сказала девушка. — Когда ты будешь работать над золотой лилией герцогини и украшать цветок драгоценными камнями, поглядывай на простенькую лилию из сада твоей Коломбы.

И с обольстительной улыбкой — так улыбнулась бы сама герцогиня д’Этамп — поцеловала цветок, а потом передала его Асканио.

Тут в конце аллеи появилась Перрина.

— Прощай и до свидания! — торопливо проговорила Коломба, украдкой, движением, полным прелести, приложив пальчик к губам возлюбленного.

Дуэнья подошла к ним и сказала Коломбе:

— Ну, дитя мое, надеюсь, вы отчитали беглеца и выбрали себе украшение?

— Держите-ка, госпожа Перрина! — воскликнул Асканио, отдавая дуэнье шкатулку с драгоценностями, которые он так и не показал Коломбе. — Мы с мадмуазель Коломбой решили, что вам лучше самой выбрать себе вещицу по вкусу. А завтра я приду за остальными.

И он, сияя от радости, быстро ушел, бросив Коломбе на прощание взгляд, говоривший о многом.

Коломба обхватила себя за плечи, будто ограждая счастье, наполнявшее ее душу, и замерла на месте, в то время как Перрина перебирала чудесные вещицы, принесенные Асканио.

Увы! Ужасно было пробуждение бедной девушки от сладостных грез. Перед ней вдруг появилась какая-то женщина в сопровождении одного из слуг прево.

— Его сиятельство граф д’Орбек изволит приехать послезавтра, — сказала незнакомка, — и он приказал мне с нынешнего дня прислуживать вам, сударыня. Я знаю, что сейчас носят при дворе, я покажу вам новые красивые фасоны платьев, а его сиятельство и мессир прево велели мне сшить вам, мадмуазель, великолепнейший наряд из парчи, ибо ее светлость герцогиня д’Этамп намерена представить вас королеве в день отъезда ее величества в Сен-Жермен — другими словами, через четыре дня.

Читатель поймет, какое ужасное впечатление произвели на Коломбу эти новости после сцены, которую мы только что описали.

XIX

ЛЮБОВЬ — МЕЧТА

На следующий день, как только рассвело, Асканио, решившийся вверить свою судьбу учителю, пошел в литейную мастерскую, где по утрам работал Челлини. Он собрался было постучать в дверь комнаты, которую Бенвенуто называл своей кельей, когда услышал голосок Скоццоне. Подумав, что она позирует учителю, он скромно удалился, решив прийти попозже. В ожидании юноша прохаживался по саду Большого Нельского замка и раздумывал о том, что он скажет Челлини и что, по всей вероятности, тот ему ответит.

А между тем Скоццоне вовсе не позировала. Она еще ни разу не была в келье Бенвенуто, куда ваятель никого не впускал, — и это разжигало любопытство Катрин; он даже сердился, если кто-нибудь нарушал его покой. Поэтому-то маэстро Бенвенуто разгневался, когда, обернувшись, увидел, что сзади него стоит Катрин, широко раскрыв от удивления свои и без того большие глаза. Впрочем, любопытство незваной гостьи было не вполне удовлетворено. Несколько рисунков на стене, зеленая занавеска на окне, начатая статуя Гебы и набор инструментов для лепки — вот и все, что было в комнате.

— Что тебе нужно, змея? Зачем ты сюда явилась? Боже милосердный! Ты меня и в аду будешь преследовать! — разразился Бенвенуто, увидев Катрин.

— Увы, учитель, — произнесла Скоццоне вкрадчивым голоском, — право же, я не змея. Признаюсь, я охотно последовала бы за вами в ад, лишь бы нам никогда не разлучаться. Сюда же я пришла потому, что только тут и поговоришь с вами наедине.

— Хорошо, но поторапливайся! Что тебе надо?

— Ах Боже мой! — воскликнула Скоццоне, заметив начатую статую. — Какое дивное лицо, Бенвенуто! Это ваша Геба… Я и не думала, что работа так подвинулась. До чего же она хороша!

— Не правда ли? — спросил Бенвенуто.

— О да, дивно хороша! И я теперь понимаю, почему вы не хотели, чтобы я позировала. Но кто же эта натурщица, а? — с тревогой спросила Скоццоне. — Ведь ни одна женщина не входила к вам и не выходила отсюда.

— Замолчи! Послушай, милая крошка, ты что, пришла потолковать о скульптуре?

— Нет, учитель, я пришла потолковать о нашем Паголо. Так вот, я послушалась вас, Бенвенуто: вчера вечером, когда вы ушли, он начал разглагольствовать о своей вечной любви, и по вашему приказу я выслушала его.

— Ах, вот как! Предатель! Что же он тебе говорил?

— Ах, такая была умора, и до чего же мне хотелось, чтобы вы его послушали! Заметьте-ка: чтобы не вызвать подозрения, он говорил все это, заканчивая золотую пряжку, которую вы поручили ему сделать. И напильник придавал выразительность речам лицемера. Вот что он говорил: «Дорогая Катрин, я схожу с ума от любви к вам. Когда же вы сжалитесь над моими муками? Я прошу вас сказать лишь одно словечко. Поймите, какой опасности я подвергаюсь ради вас! Если я не окончу пряжку, учитель, пожалуй, заподозрит меня кое в чем, а если заподозрит, то убьет без всякой жалости; но я готов на все ради ваших хорошеньких глазок. Господи Иисусе! Проклятая работа не двигается. Да послушайте, Катрин, и чего ради вы любите Бенвенуто? Ведь он платит вам не благодарностью, а равнодушием. А я бы любил вас так пылко, но был бы так осторожен. Право, никто бы ничего не заметил, и вашему положению не повредило бы. Мне-то вы можете довериться: я скромен, вас не подведу. Послушайте-ка, — продолжал он, ободренный моим молчанием, — я подыскал надежное и укромное убежище, мы с вами без страха могли бы там побеседовать». Ха-ха-ха! Да вы во всю жизнь не догадаетесь, Бенвенуто, какой тайник выискал наш тихоня! Бьюсь об заклад, что только такие вот скромники, такие смиренники и могут найти этакое укромное местечко. Знаете ли, где он вздумал назначить мне свидание? Да в голове вашей большущей статуи Марса! Говорит, что туда можно взобраться по приставной лестнице. Уверяет, будто там есть премиленькая каморка, где нас никто не приметит, зато мы увидим дивный сельский пейзаж.

— Действительно, мысль великолепная, — сказал, рассмеявшись, Бенвенуто. — Какой же ты дала ему ответ, Скоццоне?

— В ответ я расхохоталась — никак не могла удержаться, и господин Паголо обманулся в своих ожиданиях. Тут он стал укорять меня в бессердечии, в том, что я желаю ему смерти, и все в таком роде; орудовал молотком да напильником и все говорил, говорил целых полчаса: ведь стоит ему разойтись — болтает без умолку.