Клуб Дюма, или Тень Ришелье - Артуро Перес-Реверте

– Хуже пришлось тем, кто за ним последовал. – Корсо не сразу сообразил, о ком она вела речь. – Тем, кого он, падая, увлек за собой: воинам, вестникам, служившим ему по должности и призванию. Некоторые из них были наемниками, как ты… И многие даже не поняли, что в тот миг сделали выбор между подчинением и свободой, между лагерем Создателя и лагерем людей; они просто пошли за своим командиром – на бунт и на поражение, потому что привыкли выполнять приказы не рассуждая, и еще – они были старыми верными солдатами.

– Да, они пошли за ним, как десять тысяч греков за Ксенофонтом[110], – пошутил Корсо.

Она помолчала. Как будто ее изумила точность сравнения.

– Кто знает, – прошептала она наконец, – может, они, разбросанные по свету, одинокие, все еще ждут, когда же командир велит им возвращаться домой.

Охотник за книгами нагнулся, чтобы достать сигарету, – и тотчас вновь обрел свою тень. Потом он зажег еще одну лампу – ту, что стояла на ночном столике, и темный силуэт девушки растаял, черты ее вернули себе ясность. Светлые глаза неотрывно смотрели на него. Она снова казалась очень молодой.

– Это так трогательно, – заметил Корсо, – старые солдаты, бредущие в поисках моря…

Она захлопала глазами, и ему почему-то подумалось, что теперь, когда на лицо ее падал свет, она перестала понимать, о чем он, собственно, толкует. Да и тени на кровати больше не было, а остатки книги стали просто обгорелыми клочками бумаги; стоит открыть окно, и поток ветра подхватит их и, кружа, развеет по комнате.

Она улыбалась. Ирэн Адлер, Бейкер-стрит, 221б. Кафе в Мадриде, поезд, утро в Синтре… Проигранный бой, анабиоз побежденных легионов – в свои годы она не могла столько всего запомнить. Она улыбалась совсем как маленькая девочка, испорченная и одновременно невинная, хотя под веками ее таились едва приметные следы усталости. И еще она была сонной и теплой.

Корсо сглотнул слюну. Какая-то часть его существа уже готова была кинуться к ней, сорвать белую футболку, обнажить смуглое тело, дернуть вниз молнию на джинсах, повалить девушку на постель, прямо на обрывки книги, взывавшей к теням. Погрузиться в эту нежную плоть, сводя счеты и с Богом, и с Люцифером, и с неумолимым временем, и с его, Лукаса, собственными призраками, а также с жизнью и смертью. Но он лишь зажег сигарету и молча выпустил дым изо рта. Она смотрела на него долгим взглядом, точно ожидая чего-то: жеста ли, слова ли. Потом пожелала ему спокойной ночи и двинулась к двери. И уже на пороге резко повернулась всем телом, глянула ему в глаза и медленно подняла руку, ладонью внутрь, устремив вверх два соединенных вместе пальца – указательный и средний. И на губах ее заиграла нежная и понимающая улыбка – одновременно простодушная и мудрая. Словно у падшего ангела, с тоской указующего на небо.

Когда баронесса Фрида Унгерн улыбалась, на щеках ее появлялись две симпатичные ямочки. Вообще-то создавалось впечатление, что все последние семьдесят лет она не переставала улыбаться, и потому в глазах ее и на губах застыло несмываемое выражение доброжелательности. Корсо еще в раннем детстве успел проглотить кучу книг и отлично усвоил, что ведьмы бывают разные: мачехи, злые феи, красивые и коварные королевы и, разумеется, сердитые старухи с бородавками на носу. Но хотя он и постарался собрать побольше сведений о баронессе, ему не удалось определить, к какому из традиционных типов она относится. А может, это просто обычная семидесятилетняя старушка, из тех, что живут за границами реального, словно погрузившись в вязкий сон и не замечая неприятных сторон бытия. Правда, взгляд проницательных, умных, быстрых и недоверчивых глаз опровергал первое впечатление. Не укладывался в привычные схемы и пустой правый рукав ее вязаной кофты – рука выше локтя была у баронессы ампутирована. Перед ним стояла полноватая, миниатюрная пожилая женщина, похожая на учительницу французского языка в пансионе для благородных девиц. Из тех времен, когда вышеназванные девицы еще существовали. Так, во всяком случае, подумал Корсо, окинув взглядом ее седые волосы, собранные на затылке в пучок с помощью шпилек, ботинки, очень похожие на мужские, и короткие белые носки.

– Вы Корсо, если не ошибаюсь?.. Рада с вами познакомиться.

Она протянула ему свою единственную руку, тоже очень миниатюрную, протянула с необычной энергией, при этом ямочки у нее на щеках сделались еще глубже. По-французски она говорила с легким немецким акцентом. Корсо вспомнил, что где-то читал, будто некий фон Унгерн прославился в Маньчжурии – или в Монголии? – в начале двадцатых годов: он был своего рода благородным воином, последним из тех, что сражались с Красной армией, встав во главе оборванного войска – русских белогвардейцев, казаков, китайцев, а также дезертиров и бандитов. В этой истории было все – и броненосцы, и грабежи, и побоища, а потом эпилог – расстрел на рассвете[111]. Возможно, легендарный фон Унгерн имел какое-то отношение к баронессе.

– Да, он приходился двоюродным дедушкой моему мужу. У мужа русские корни, но их семья незадолго до революции эмигрировала во Францию и смогла вывезти кое-какие деньги. – В тоне ее, по правде сказать, не чувствовалось ни печали, ни гордости, а выражение лица говорило: то были иные времена, иные люди. Какие-то неведомые ей персонажи, поумиравшие еще до ее рождения. – Я родилась в Германии; когда к власти пришли нацисты, мы потеряли все. Замуж я вышла здесь, во Франции, уже после войны. – Она осторожно оборвала сухой лист с цветка, стоявшего у окна, и слегка улыбнулась. – Как я ненавидела запах нафталина, которым все было пропитано в семье мужа: ностальгические воспоминания о Санкт-Петербурге, тезоименитство императора. Жизнь, превращенная в вечные бдения у гроба.

Корсо бросил взгляд на письменный стол с грудой книг, на плотно заставленные стеллажи. По его прикидке, только в этой комнате находилось не меньше тысячи томов. Здесь, надо полагать, были собраны самые редкие, самые ценные экземпляры: и новые издания, и старинные – все в кожаных переплетах.

– Но вы тоже неравнодушны к старине, – кивнул он на книги.

– Это совсем другое дело; для меня они объект научного исследования, а никак не культа. Я с ними работаю.

Дурные времена настали, размышлял Корсо, раз уж ведьмы, или как их нынче называют, рассказывают о родственниках по мужу вместо того чтобы колдовать над чугунком с волшебным зельем, и живут среди шкафов с книгами, каталожных ящиков, а также ведут посвященную бестселлерам колонку в крупных газетах. Через открытую дверь он видел, что и в других комнатах, и в холле полно книг. Книг и растений. Горшки с цветами стояли повсюду: на окнах, на полу, на деревянных подставках. Квартира была очень большой и очень дорогой, с видом на набережные Сены, и ничто здесь не напоминало о минувших временах и кострах инквизиции. За некоторыми письменными столами сидели молодые люди студенческого вида. Сквозь зеленые листья просвечивало золото старинных переплетов. Фонд Унгерна владел самой богатой в Европе библиотекой по оккультным наукам. Корсо уже успел заметить неподалеку «Daemonolatriae Libri» Никола Реми[112], «Compendium Maleficarum» Франческо Марии Гуаццо[113], «De Daemonialitate et Incubus et Sucubus» Людовико Синистрари[114]…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});