Красный Жук - Сурмин Евгений Викторович

Хозяин кабинета вышел из-за стола и, прихватив арбалет, подошёл к оружейному ящику. Так же, как некоторое время назад, капитан приложил приклад к плечу и прицелился в окно.

– Ухватистый, зараза. Давай.

Андрей, попутно примериваясь, насколько каждый болт удобен для метания, быстро передал их Командиру.

Командир медленно опустил крышку и выпрямился.

– В двух словах, Андрей, самую суть.

– В целом всё спокойно. Из медпункта двоих отправили в Пензенский госпиталь, пусть там решают, остальные полностью излечились. Планирую завтра свести их в одно отделение, будут заниматься по сокращённой программе. Из курсантов восемь человек по физподготовке не вытягивают, даже не знаю, что делать, стараются, но не вытягивают. Это если вкратце. И есть одна проблемка, которую в двух словах не рассказать.

– Давай рассказывай, как считаешь нужным.

– Короче, проблема это или, наоборот, сюрприз, решай сам. Три дня назад прохожу я мимо дровяного сарая, ну того, который у гостевого здания, и слышу – вроде как говорит кто-то внутри, причём один голос женский. Думаю, странно, вроде не должно быть тут никаких девушек. Зашёл я, значит, осторожненько. Ну, и чем ближе подхожу к говорящим, тем больше меня сомнения одолевают, уж не тронулся ли я умом. Судя по голосам, один из говоривших – я сам, то есть капитан Октябрьский, а второй – повариха наша Александра Некрасова, которую я десять минут назад в центральной столовой видел.

– Любопытненько. Ну, и кто там был? Так понимаю, кто-то из наших курсантов. Интересно, как он там оказался?

– И да, и нет. Помнишь курсанта Задиру, который на губе сидит? Ну вот, значит, чтоб он хлеб, так сказать, отрабатывал, его Александре Сергеевне и определили по хозяйству помогать. Ну так вот, этот гаврик сидит и на два голоса разговаривает.

– И что говорил? Похабщину какую-нибудь нёс?

– Ха, хорошо, что ты сидишь, Командир, не свалишься. Диалог Ромео и Джульетты не хочешь?

Командир подался немного вперёд, взглядом сверля в капитане дырки.

– Шутишь?!

– Сам бы не поверил, если бы собственными ушами не слышал.

– Ха, ха! Представляю, как ты охренел. Темно, дрова кругом, и тут твой голос: «Быть или не быть?» И Сергеевна отвечает: «Возлюбленный Ромео, припади к моим ногам». Или стопам? Как там правильно-то?

Командир пару секунд гримасничал, пытаясь не улыбаться, но не выдержал и расхохотался.

Андрей, стоящий с обиженным лицом, посмотрел на командира, обречённо махнул рукой и в голос заржал.

Несколько минут мужчины просто ухохатыва-лись. Пытались остановиться, но всякая попытка Андрея начать говорить прерывалась новым раскатом хохота.

– Ладно, успокоились. – Рукавом гимнастёрки вытирая выступившие слёзы, Командир откинулся на спинку стула. – Узнал, почему репертуар-то такой странный? Я понимаю ещё частушки матерные, но наизусть шпарить Уильяма нашего Шекспира?..

– Узнал. Оказывается, это единственный спектакль, который он видел. А настроение у него такое лирическое оттого, что, походу, он в Аньку нашу заочно влюбился.

– Всё странице и странице. Андрюха! Блин! У тебя что ни новость, то как кувалдой по башке. Объясняй!

– Ну а чё, он детдомовский, а Сергеевна к нему со всей душой, подкармливает. Ну и заодно рассказывает, какая у неё дочка умница да красавица.

– Знаю, про дочку она любит поговорить.

– А ещё фотокарточки ему показывала. А Задире много надо разве? Я за эти дни пригляделся к нему немного. Парень-то вроде стоящий, но вот от жизни мало хорошего видел.

– Хочешь оставить его?

– Командир, талантище ведь, к языкам способность, память. А способность на разные голоса говорить! Помнишь, мы как-то обговаривали возможность по телефонным линиям противника вредные приказы передавать? Ведь незаменимый для этого кадр!

– Не переживай, оставим. Сейчас проблема с Задирой твоим на фоне остального вообще не проблема. Так, плюнуть и растереть.

– Давай, Командир, не томи. Что у нас на этот раз? И самому легче станет. Да и не один ты!

– Хорошо. Погнали с самого начала.

Командир одним глотком допил кофе и убрал чашку со стола.

– Одна сука, с большими звёздами на петлицах, хотела меня схарчить. С повышением в Литву заместителем командира сто восемьдесят четвёртой дивизии отправить. Ты понял?

– В Прибалтику? В национальную дивизию? Вот суки! Командир! А как же бригада?

– Вот! Не обо мне надо беспокоиться, я и чухонцев погоняю так, что взвоют. Хотели вместо меня Пласта начальником, а своего человека – замом. Так бы полбеды, но через месяц-другой Пласта бы отправили на пенсию, а тебя, кстати, чтоб не мешался под ногами, тоже хотели перевести.

– Куда?

– Не тот ты вопрос задаёшь, товарищ капитан. Нашли б куда, за это не волнуйся.

– Кто?

– Кто-о, – медленно растягивая гласную, повторил Командир. – Мне, наверно, гордиться надо, редко о каком майоре хоть один маршал знает, а тут, считай, вся верхушка Красной армии так или иначе отметилась. Смотри, расклад какой. Кулик, земля ему пухом, меня терпеть не мог: как же, смею в его вотчину лезть да ещё критиковать. Тимошенко, тот ещё с Зимней нас недолюбливает.

– Почему?! Мы же там полбатальона оставили. Мы же эти чёртовы доты взяли, Командир!

– Сиди, чего вскочил-то. Вот за это и не любит. На нашем фоне все его неудачи ещё выпуклее были. Я потом в отчёте по итогам войны хоть и акцентировал внимание на ошибках отдельных комдивов, но, как говорится, осадочек остался.

– Выходит, поэтому тебе вторую звезду не дали?

– Может, поэтому, может, и нет, какая разница, не в звезде дело. Не перебивай меня.

– Виноват.

– Дальше. Ворошилов и Будённый, этим так-то наплевать на меня. Но из солидарности утопят – не почешутся. Старая гвардия. А Кулик с Ворошиловым, да и с самим товарищем Сталиным, с гражданской дружит. Дружил.

– Командир, да как так-то?!

– А что ты хочешь, эти люди даже не дивизиями оперируют, а определяют направление развития всей Красной армии. Сказал маршал Кулик, их друг и товарищ, с которым они и воевали вместе, и водки не одно ведро выпили, что один майор как заноза в заднице, – они что, проверять кинутся? Вообще, у Григория Ивановича хватило ума с повышением меня переводить, но вот эмоции возобладали. По уму-то надо было в Москву или в Питер на дивизию ставить. Любой в таком случае за такой перевод ухватится.

– Любой, но не мы, да, Командир?

– Точно, Андрей. Мы волкодавы, мы элита. Так, опять отвлеклись. Кто там у нас дальше? А, товарищ Голиков Филипп Иванович. Про него я тебе уже говорил. Хочет, чтоб мы разведуправлению подчинялись, плюс злится, что я его прогнозы критикую. Агитатор, блин! Короче, этот при удобном случае и ножку подставит, и упавшего под себя подомнёт.

– Командир, а ты не сгущаешь?

– Может, и сгущаю. Не нравится он мне, прежде всего как начальник разведки не нравится. Смотри, на фронт пошёл в восемнадцатом году, уже осенью того же года становится корреспондентом одной из фронтовых газет, и так до тридцать первого года все должности у него: агитатор, политинформатор, инструктор чего-то там политического.

– А разве политическая работа в армии не важна?

– Важна, крайне важна, но командного, а тем более боевого опыта она не даёт. Смотри дальше. В тридцать первом он сразу становится комполка и пошёл ступенька за ступенькой прыгать вверх. Может, я ошибаюсь, но кажется мне, хорошо он умеет только показухой заниматься.

– Ну, не согласен! Вот не согласен! Армия растёт, все толковые командиры растут, сам говорил. И потом, кого на командную работу направлять, если не политработников?

– Будь он командиром пусть армии, но общевойсковой, я бы с тобой согласился. А так нет. Ладно, время покажет. Давай теперь пробежимся по тем, кто нас так или иначе поддерживает.

– Жуков!

– И Жуков тоже, но начну я с товарища Мехлиса. Мехлиса не любят, особенно в армии. Лев Захарович – проверяющий строгий, принципиальный, но вот не стратег. Чисто в военных вопросах он разбирается слабо, зато со всей революционной яростью. Вот и послали меня вместе с ним в командировку. Думали, Лёва меня схарчит, но я ему показал, что во мне революционной ярости не меньше. Если не подружились, то признали, если так можно выразиться, друг в друге соратников по борьбе. Ясно?