Ветер сквозь замочную скважину - Стивен Кинг

– Я буду рад, – ответил я, зажег спичку и бросил ее на облитое керосином тело. Мы смотрели, как оно горело, пока от дебарийского шкуроверта не осталась лишь куча обуглившихся костей. Часы превратились в оплавленный ком среди пепла.

* * *

Наутро мы с Джейми подрядили команду рабочих – и те проявили большую охоту – поставить обратно на рельсы «свисток на колесах». Они прибыли на место и управились за два часа. Машинист Тревис руководил операцией, а я стал лучшим другом рабочих, когда сказал, что уже договорился, чтобы сегодня днем их всех накормили бесплатным обедом в кафе Рейси, а вечером угостили бесплатной выпивкой в «Невезухе».

Вечером в городе намечался большой праздник, и нас с Джейми пригласили в качестве почетных гостей. Я бы вполне обошелся без этого (мне хотелось скорее вернуться домой, и, как правило, я вообще не люблю шумные сборища), но посещение подобных мероприятий – это тоже часть нашей работы. Одно хорошо: там будут женщины, и среди них наверняка немало хорошеньких. Против такого я не возражал, и Джейми, думаю, тоже. В том, что касается женщин, ему предстояло еще многому научиться, и Дебария была вполне подходящим – не хуже любого другого – местом, чтобы начать обучение.

Мы с ним наблюдали, как «свисток на колесах» пыхнул клубами дыма и чуть проехал вперед по рельсам в правильном направлении: в сторону Гилеада.

– Мы заглянем в Ясную обитель на обратном пути в город? – спросил Джейми. – Спросим, возьмут ли они парнишку?

– Да. И настоятельница говорила, что у нее для меня кое-что есть.

– Ты знаешь, что именно?

Я покачал головой.

Эверлина, эта женщина-гора, выбежала нам навстречу с распростертыми объятиями. Увидев, как она мчится на нас через двор Ясной обители, я едва удержался, чтобы не броситься наутек; наверное, похожие ощущения мог бы испытывать человек, стоящий на пути большой вагонетки из тех, что когда-то использовались на нефтяных полях Каны.

Но все обошлось. Вместо того чтобы нас задавить, настоятельница заключила нас в крепкие пышногрудые объятия. От нее пахло очень приятно: смесью корицы, тимьяна и свежевыпеченной сдобы. Эверлина чмокнула Джейми в щеку – и тот покраснел. Меня она поцеловала в губы. На миг нас окутал шелестящий вихрь ее развевающихся одежд, и мы погрузились в прохладную тень ее широкого шелкового капюшона, потом она чуть отстранилась. Ее лицо сияло.

– Вы сослужили этому городу добрую службу! Мы все говорим вам спасибо!

Я улыбнулся:

– Сэй Эверлина, вы очень добры.

– Даже не знаю, как вас отблагодарить. Вы ведь останетесь у нас на обед? И выпьете с нами медового вина, но только немножко. Сегодня вечером вам еще предстоят возлияния, в этом я не сомневаюсь. – Она лукаво взглянула на Джейми. – Только вы там осторожнее. Не увлекайтесь. Слишком много вина – и мужчина потом ни на что не способен, а если даже способен, то наутро не помнит того, что, возможно, хотел бы запомнить. – Она на мгновение умолкла и улыбнулась знающей, хитроватой улыбкой, которая странно смотрелась в сочетании с ее монастырскими одеждами. – А может быть… и не хотел бы.

Джейми покраснел еще гуще, но ничего не сказал.

– Мы видели, как вы подъезжали, – сказала Эверлина. – И тут есть еще один человек, который хочет вас поблагодарить.

Она отошла в сторону, и оказалось, что у нее за спиной стоит миниатюрная сестра Фортуна. Половина ее лица по-прежнему была забинтована, но сегодня она уже не казалась такой несчастной, как в прошлый раз. А та половина лица, которая была видна, сияла радостью и облегчением. Сестра Фортуна робко вышла вперед.

– Теперь я опять могу спать. И бывает, мне даже не снятся кошмары.

Она приподняла подол своего серого платья и – к моему величайшему смущению – встала перед нами на колени.

– Сестра Фортуна, в миру Энни Клэй, говорит вам спасибо. Мы все говорим вам спасибо, но моя благодарность, она особая.

Я бережно взял ее за плечи и помог подняться.

– Встань, добрая женщина. Тебе не надо преклонять перед нами колена.

Она посмотрела на меня сияющими глазами, быстро поцеловала в щеку той стороной рта, которая еще могла целовать, а потом убежала обратно в ту часть гаси, где, как я понимаю, располагалась кухня. Оттуда уже потянуло восхитительными ароматами.

Эверлина проводила ее нежным взглядом, потом повернулась обратно ко мне.

– Есть один мальчик… – начал я.

Она кивнула.

– Билл Стритер. Я знаю его историю и его имя. Мы не ходим в город, но иногда город приходит к нам. Дружественные птички приносят нам новости на хвосте, если ты понимаешь, о чем я.

– Хорошо понимаю.

– Привози его утром, когда ваши головы перестанут гудеть, – сказала она. – Компания у нас чисто женская, но мы с радостью примем осиротевшего мальчика… по крайней мере до тех пор, пока у него над губой не начнут пробиваться усы. После этого женщины начинают тревожить и волновать мальчиков, и оставаться здесь дальше ему не стоит. Для него это будет нехорошо. А тем временем мы научим его читать и писать… то есть если он мальчик смышленый и может учиться. Что ты мне скажешь, Роланд, сын Габриэль? Этот Билл Стритер – смышленый мальчик?

Мне было странно, что меня называют по роду матери, а не отца. Странно и в то же время приятно.

– Скажу, что он очень смышленый.

– Вот и славно. А когда ему придет время уйти, мы найдем ему дом и ремесло.

– Дом, ремесло и свое место в мире, – сказал я.

Эверлина рассмеялась.

– Да, именно так. Как в сказке о Тиме Храброе Сердце. А сейчас мы разделим трапезу. И выпьем медового вина в честь отваги и доблести юных стрелков.

Мы ели, мы пили, и за столом, в общем и целом, царило веселое оживление. Когда трапеза завершилась и сестры принялись убирать посуду, настоятельница Эверлина отвела меня в свои покои, состоявшие из крошечной спаленки и просторного кабинета, где на огромном дубовом столе среди высоких стопок бумаг спала кошка, расположившись в пятне солнечного света.

– Не многие из мужчин заходили сюда, Роланд, – сказала Эверлина. – Одного из них ты наверняка знаешь. Человек с бледным лицом, который всегда ходит в черном. Ты понимаешь, о ком я?

– Мартен Броудклок, – сказал я. Вкусный обед у меня в желудке вдруг сделался кислым от ненависти. И наверное, от ревности… причем не только из-за отца, чью голову Габриэль из рода Артена украсила рогами. – Он с ней виделся?

– Он требовал, чтобы его проводили к ней, но я отказала и попросила уйти. Сначала он не хотел уходить, но я показала ему свой нож и сказала, что в Ясной обители есть и другое оружие. И даже один револьвер. И наши женщины знают, как с ним обращаться. Я напомнила этому человеку, что он находится в глубине гаси, и до ворот далеко, и если он не умеет летать, то ему надо бы поостеречься. И поспешить к выходу. Он ушел, но перед этим проклял меня. И всю нашу обитель. – Эверлина умолкла на миг, погладила кошку, потом повернулась ко мне. – Одно время я думала, что шкуроверт – это, возможно, его работа.

– Я так не думаю.

– Я теперь тоже. Но мы уже никогда не узнаем наверняка, правда? – Кошка попыталась залезть на колени Эверлины, но та ее шуганула. – Однако в одном я уверена: он все же смог с ней переговорить. То ли ночью забрался в окно ее спальни, то ли проник в ее беспокойные сны – этого тоже никто никогда не узнает. Эту тайну она унесла с собой в пустошь, бедняжка.

На это я ничего не сказал. Когда ты потрясен или подавлен, лучше не говорить вообще ничего, ибо когда ты в таком состоянии, каждое слово будет неправильным.

– Вскоре после появления здесь этого Броудклока твоя мама покинула нашу обитель. Сказала, что ей нужно многое сделать и многое искупить. Сказала, что когда-нибудь сюда, к нам, приедет ее сын. Я спросила, откуда она это знает, и она сказала: «Потому что ка – колесо, и оно неизменно вращается». Она оставила для тебя это.

Эверлина открыла один из многочисленных ящиков стола и достала конверт. На конверте было написано мое имя – почерком, который я хорошо знал. Лучше меня этот почерк знал только один человек, мой отец. Это была та же самая рука, что листала страницы старинной книги со сказками. С «Ветром сквозь замочную скважину» и многими другими. Я любил все сказки из книги, которую перелистывала эта рука. Но гораздо сильнее я любил саму руку. И мамин голос, который рассказывал мне сказку, пока за окнами завывал ветер. Это было давным-давно, еще до того, как Габриэль из рода Артена сбилась с пути и впала в трагическое распутство, которое подставило ее под пулю из револьвера в другой руке. Из моего револьвера, в моей руке.

Эверлина поднялась и разгладила свой огромный передник.

– Мне нужно идти. Проверить, как идут дела в моем маленьком царстве. Я прощаюсь с тобой, Роланд, сын Габриэль, и прошу лишь об одном. Когда будешь уходить, захлопни дверь. Замок закроется сам.

– Вы мне доверяете свой кабинет? – спросил я.