Картахена - Лена Элтанг

Одно дело, когда человек себя считает кем-то: пророком, заступником слабых, орудием в руках Бога или, например, сверхчеловеком, и совсем другое дело, когда человек никем себя считать не хочет. Условий нет. Определенности разрушены. Получается, что человек и сам никакой, и мир вокруг него никакой. Нет ничего, за что бы он был готов умереть. Поэтому ему так просто убивать самому.

Глава 3

Так тихо и стремглав

Петра

Первая суббота мая была самым подходящим днем для убийства. Шторм утих еще к полудню, зато берег застелила серая, едва просвеченная солнцем мгла, а через час пошел град, и все, что могло лечь, покорно легло. Остались стоять только фонари да крепкие жесткие кусты агавы на обочинах. В такие дни набережная пустеет мгновенно, одна сторожевая крепость торчит на берегу, как в прежние времена, да волны ломятся через каменный мол, будто ошалевшие овцы через забор. В отеле в штормовую погоду все наоборот – постояльцы оживляются, собираются в библиотеке или в столовой, шумят, заказывают вино со специями. А если станция вырубает свет, то хлопают в ладоши и требуют у кастелянши свечей. Мне кажется, старики чувствуют родство с плохой погодой, так же как мы чувствуем близость солнца и горячего песка – как часть своего тела. Они сами, в каком-то смысле, ливень и град. Все их пережидают, никто их не зовет, от них только сырость, болезни и убыток.

Я знала, что Ли Сопра непременно пойдет на море, чем хуже погода, тем больше ему удовольствия. Закончив процедуры, я одолжила в холле ветровку с капюшоном, незаметно спустилась по парковой лестнице, свернула на кипарисовую аллею и пошла в сторону каменоломни. Посыпанная щебнем тропинка быстро кончилась, а глина была такой скользкой, что ноги разъезжались, я набрала в туфли воды, села на скамейку в конце парка и натянула на туфли длинные больничные бахилы из голубого пластика. У меня всегда с собой парочка в кармане халата – для работы на третьем этаже. Там у нас суровая стерильность и особый уход.

В бахилах дело пошло быстрее, я перепрыгивала красные глиняные ручьи и старалась не дышать ртом, потому что в рот сразу набивалась какая-то колючая дрянь. К тому времени, как я увидела Ли Сопру на краю обрыва, град сменился теплым дождем, а еще через минуту все кончилось, на край неба выкатилось горячее солнце, и стало душно.

В каменоломнях раньше не было воды, говорят, что в девяностых здесь хотели строить завод, подвели узкоколейку и вырыли канал, но тут вмешались зеленые, район объявили национальным парком, завод разобрали, а лагуна осталась. Я этого толком не помню, мне было лет пять, наверное, а вот брат ходил туда с мальчишками собирать стеклянные шарики, они потом играли на них, как на деньги, у нас на заднем дворе.

– Петра! – Капитан окликнул меня с такой радостью, что я на мгновение усомнилась, что мы враги. Он помахал мне рукой и снова повернулся к морю.

На подходе к обрыву нужно было перепрыгнуть через последний ручей, и я остановилась, вода в ручье неслась быстро, несмотря на грязь и мелкий плавник, который попал туда из моря. Интересно, как чувствуют себя крупные рыбы, которых заносит в лагуну, – ищут выход или покорно бултыхаются в стоячей воде?

Не надо, капитан, думала я, разглядывая его фигуру на фоне просветлевшего неба, не стоит пытаться быть дружелюбным и махать рукой. Я хочу тебя убить, для этого у меня в кармане плаща лежит чулок, набитый песком и гравием. Другое дело, что я не имею права пустить его в ход. Я прошла вниз по ручью, нашла узкое место, разбежалась и перепрыгнула. Потом я села на камень, сняла бахилы и сунула их в карман. Поднимаясь по склону, я думала о том, что чувствовал мой брат, когда лежал на рыбном рынке с разбитой головой, с порванным горлом, под мертвой тяжестью соли, не в силах даже пальцем пошевелить. Лагерь ужаса пуст.

Бри любил книги про Арктику: отчеты экспедиций, одинаково безнадежные и печальные, все, что они находили, – это жестянки из-под табака и скелеты моряков с заплутавших кораблей. Я тоже пыталась их читать, но помню только один эпизод: на одном из ледяных островов обнаружили скелет офицера, а при нем блокнот с дневником, где все предложения были написаны задом наперед. На одной странице записи были сделаны по кругу, а внутри круга была вписана фраза «Лагерь Ужаса пуст». Только теперь понимаю, что это значило.

Я не без труда взобралась на туфовую скалу, где стоял Ли Сопра, и встала у него за спиной. Солнце окрепло, выбралось из облаков и теперь просвечивало воду в лагуне до самого дна, гранитная плита, на которой мы стояли, поблескивала слоистой слюдой. Капитан расстегнул куртку и жмурился, подставляя лицо теплу. Мне почудилось, что чулок с песком шевелится в моем кармане, будто змея за пазухой у фокусника.

– Мой брат требовал у вас деньги? – спросила я, легонько тронув его за плечо.

– У тебя есть брат? – Он повернулся, вежливо улыбаясь.

– Больше нет. Вы его убили и бросили на рыбном рынке.

– Я убил твоего брата?

– Он забрал вашу добычу. Он видел вас на месте преступления. Вы могли бы признать свое поражение, но предпочли убить еще раз. Из жадности.

– Еще раз? А кого же я убил первым? – Солнце светило ему в лицо, и стало видно, что щеки у него покрыты светлым жестким пухом, будто кокосовый орех.

– Первым вы убили хозяина отеля. А причиной этого была синяя сицилийская марка без почтового штемпеля. – Горло у меня пересохло, и говорить стало трудно.

Ли Сопра задумчиво смотрел на меня, ковыряя землю носком ботинка. Его красная куртка была расстегнута, и я видела выпуклую просторную грудь под свитером. Господи, да мне с ним в жизни не справиться.

– У вас нет алиби на девятое февраля. Вы искали сведения о марке на форуме филателистов. Вы разослали четырнадцать записок, чтобы запутать следствие. Единственное, чего я не понимаю, это историю с запиской, найденной в вашей комнате. Но вы мне расскажете.

– С запиской в моей комнате? – Он поднял брови, на его лице было написано самое искреннее удивление.

Лицедей, актеришка! Я вдруг поняла, как могла бы убить Ли Сопру. Он должен умереть от удушья, как умер мой брат.

– Я обыскала вашу комнату. Там была записка, которой вы, вероятно, выманили Аверичи на поляну, а потом убили. Вы положили ее в учебник для покера, помните?

– В учебник для покера? Боже упаси.

Теперь он стоял спиной к солнцу, и я с трудом различала выражение его глаз. Я вдруг поняла, что ни разу не стояла с ним вот так, лицом к лицу. Лицо его блестело, как будто он вспотел от страха, но я знала, что он не боится. Он выглядел озадаченным, не более того.

– Я должна понять, что произошло, прежде чем вынести вам приговор. Вы взяли записку у мертвеца, верно? Тогда почему вы ее не уничтожили? Ведь это прямая улика.

– Я ответил бы на все твои вопросы, если бы понимал, о чем речь. Никакой записки в учебнике для покера у меня не было. Ты можешь мне ее показать?

– Она у комиссара полиции. Я сдала ее следствию, как положено.

– И что же сказал комиссар? – Он впервые посмотрел на меня с любопытством.

– Сказал, что она создает вам алиби. Он считает, что вас тоже хотели убить в тот вечер, но вас спасло то, что вы не пришли. Хотя я думаю, что вы пришли, даже прибежали. Но пока у меня есть сомнение, я не могу вас убить.

– И ты хочешь, чтобы я разрешил твои сомнения? – Он тихо засмеялся.

Почему он не боится? Его руки свободно висят вдоль тела, в левой руке купальные шорты в пластиковом пакете. Он должен хоть немного нервничать. Если он ни в чем не виноват, то должен нервничать еще больше.

– Если записку подсунули вам под дверь, то вывод один: за вами кто-то охотится. Просто расскажите мне правду. Я готова вам поверить, клянусь своей матерью.

– Стоит ли собирать здесь всю твою семью? – Он зевнул и повернулся ко мне спиной.

– От моей семьи не так уж много осталось.

Отсюда тело капитана будет лететь вниз несколько десятков метров, пока не ударится вон о тот выступ, думала я. Потом оно упадет прямо между камнями цвета нефти, выступающими из воды. Он потеряет сознание от страха еще до того, как ударится о кипящую воду прибоя, и не услышит всплеска, не услышит голосов взметнувшихся птиц, ничего не услышит. Пока я об этом думала, мои руки расправили одну смятую бахилу, а вторую снова сунули в карман. Осталось надеть ее на маленькую голову, похожую на кокосовый орех, и быстро затянуть резинку со стороны затылка.

– Посмотри на это море, Петра. – Он сказал это таким тоном, как будто мы пришли на обрыв полюбоваться закатом. – Я провел в нем всю свою жизнь, а теперь меня выбросило на берег, как кусок корабельной обшивки. Я видел северные города, старые укрепления викингов и льды, много льда. Сотни километров льда, темно-синее сияние льда. Ты видела такой лед?