Метаморфозы - Della D.

Снейп изобразил на лице недовольство, но так как она так и не открыла глаза, он пришел к выводу, что это только лишнее напряжение для его лицевых мышц, вернул себе нейтральное выражение и, поднимаясь на ноги, сказал:

— Давай собирай свои вещи и приходи в гостиную. Завтра день учебный, так что у нас мало времени. Тебе нужно больше спать.

— Я высыпаюсь, — запротестовала было она, уже складывая учебники, но, поймав его насмешливый взгляд, поправилась: — Почти всегда.

— Я вижу, — и он исчез за дверью, не давая ей ответить.

А потом они сидели на диване в его гостиной, напротив камина, ели принесенные эльфами сандвичи, пили горячий чай и почти не говорили. Им вполне хватало молчаливого присутствия друг друга. Гермиона забралась на диван с ногами, подложив их под себя, Снейп сидел вполоборота к ней, закинув ногу на ногу, и неестественно выпрямив спину. Девушка наблюдала за ним поверх чашки, снова и снова убеждаясь, что абсолютно не знала этого человека предыдущие шесть с половиной лет. Или он так изменился из‑за их отношений? Но он сам сказал, что не будет меняться ради нее. Да и слишком редко меняются люди в таком возрасте. Скорее всего, и способность любить, и умение быть нежным были в нем всегда, просто они никогда никому не были нужны, а он слишком горд, чтобы навязывать кому‑то свое общество.

— Передай мне бисквит, пожалуйста, — попросила она, лениво откинувшись на спинку дивана. – Мне неохота тянуться.

Самый страшный учитель Хогвартса беспрекословно подцепил бисквит с тарелки и передал своей ученице.

— А ты не ешь? – спросила она, откусывая печенье. – Я вообще ни разу не видела, чтобы ты ел сладкое. Фигуру бережешь? – поддразнила она.

Снейп попытался изобразить недовольство, но у него плохо это получилось. Поэтому он просто пожал плечами.

— Я не люблю пирожные, печенье и всю эту чепуху. Но я люблю шоколад, только черный. Чем темнее, тем лучше, но я и его не ем.

— Почему?

— Потому что никому в Хогвартсе не может даже в голову прийти, что Мастер Зелий любит шоколад, — он усмехнулся. – Не могу же я попросить домовых эльфов принести мне его.

— Домовые эльфы – самые преданные в мире существа. Они тебя не выдадут даже под пытками.

— Но я не хочу уронить свой авторитет в их глазах.

— Странный вы, профессор, — констатировала Гермиона, поставив на низкий столик пустую чашку, и отряхнула руки от крошек. Все было съедено, час отбоя остался далеко позади, но ей совершенно не хотелось уходить из этой комнаты. Она понимала, что в следующий раз они смогут так пообщаться еще не скоро. Девушка взглянула на мрачного зельевара, подперев подбородок рукой.

Снейп смотрел на огонь, думая о чем‑то своем. Он задумчиво водил указательным пальцем по губам, немного щурясь. Этот прищур до смерти пугал всех слабонервных студентов, а остальных заставлял нервничать. Гриффиндорка вспомнила позу, в которой он сидел за столом в своем рабочем кабинете, и пришла к выводу, что у него, скорее всего, действительно плохое зрение. Это было неудивительно, учитывая его страсть к книгам и нелюбовь к яркому свету.

Северус же снова размышлял на свою «любимую» тему: «Гермиона Грейнджер – потенциальная любовь всей его жизни или девушка, которая сведет его в могилу раньше Волдеморта». Внезапно он почувствовал, как что‑то мягкое и теплое прильнуло к его боку, перекинув безвольную руку через себя. Теплая ладошка легла ему на грудь, а голова удобно устроилась на плече. Снейп прижал девушку к себе и поцеловал в макушку.

— Я так скучаю по тебе, — в тоне Гермионы слышались нотки отчаяния.

— Но я же здесь, — тихо сообщил он. – И я все время здесь. Мы видимся каждый день на занятиях.

— Это не считается, — обиженно заявила девушка. – Это еще хуже, чем совсем тебя не видеть. Ты вроде как рядом и при этом безумно далеко. Я даже поговорить с тобой не могу, потому что декан Слизерина не может спокойно говорить с Гриффиндорской Всезнайкой, грязнокровкой…

— Гермиона, я предупреждал, что…

— Я знаю, — резко перебила она. – Я помню. Но от этого мне не проще изображать ненависть к тебе, когда я люблю тебя до потери пульса! – несмотря на то, что Снейп упрямо не говорил ей «люблю», сама Гермиона абсолютно не стеснялась говорить ему о своих чувствах. – Я не знаю, как тебе это удается, но мне каждый раз после зельеделия приходится долго напоминать себе об этих вечерах, чтобы вспомнить, как ты на самом деле ко мне относишься. Это так подавляет…

— Добро пожаловать в двойную жизнь, — мрачно произнес Северус, накрывая ее ручку, которой она водила по его груди, своей ладонью. – Я понимаю, что для тебя это непросто. В твоем возрасте девушки мечтают не о тайных отношениях, а о чем‑то большем…

— Представляешь, ко мне сегодня приходил Рон и предложил прислать мне валентинку, чтобы я не осталась без поздравления, — призналась она.

— Я слышал об этом сумасшествии, — сухо заметил Снейп. – Конечно, для вас это все важно: валентинки, совместные походы в Хогсмит, кто с кем, сколько и как давно… Гермиона, я пойму, если ты захочешь… встречаться с кем‑то твоего возраста…

— Ты еще скажи, что ревновать не будешь, – усмехнулась гриффиндорка.

— Буду, конечно, — согласился он. – Но обещаю не снимать с парня больше балов, чем обычно.

— Такой большой и такой глупый, — словно сама себе пробормотала Гермиона, но Снейп прекрасно ее услышал. – Не нужны мне ни Хогсмит, ни валентинки – ничего мне не нужно! Ну… может, и нужно, но мне не нужно это ни от кого, кроме тебя. Иначе во всем этом нет смысла.

— Девочка моя, но я же не могу пойти с тобой в Хогсмит! – Гермиона явственно услышала боль в этих словах.

— Знаю. И про валентинки ты меня честно предупредил. И я согласна. На все согласна, — она подняла голову с его плеча, чтобы поцеловать его в подбородок. – Рано или поздно это все закончится, — почти прошептала девушка. – И война, и школа…

— И, возможно, тогда я уже не буду казаться тебе таким привлекательным, — грустно заметил зельевар.

— Перестань, а? – несчастным голосом протянула она. – Нужно что‑то делать с твоей самооценкой.

— А ты не задумывалась, что твоя внезапная страсть ко мне несколько… странная?

— Что ты имеешь в виду?

— Я говорю о том, что ты боялась и ненавидела меня с первых дней в Хогвартсе. И вот, всего за пару месяцев, ты так резко меняешь свое отношение. Почему?

— Не знаю, — призналась Гермиона. – По–моему, все началось, когда ты изображал Гарри. Правда, сначала я думала, что это он. Мне вдруг стало так интересно с ним… А потом я узнала, что это был ты. И узнала больше о тебе самом. Потом то собрание, где я поссорилась с Сириусом. Ты знаешь, я ведь тогда поняла кое‑что. Ты не железный. Ты пытаешься таким казаться, но тебе все равно бывает и больно, и обидно, и одиноко. Тогда мне первый раз захотелось тебя обнять, согреть, как‑то утешить.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});