Приключения Натаниэля Старбака - Бернард Корнуэлл

Отдаю Вам дань уважения за Вашу великодушную доброту к моему сыну и пылко молюсь за что, чтобы Вы оказались правы, описывая его готовность вымолить у Господа прощение. Я также молюсь за всех наших сыновей, за то, чтобы Господь сберег их жизни в эти несчастные времена.

С уважением, преподобный Элиял Джозеф Старбак. Бостон, Масс., среда, 20 июня 1861 года.

P.S. Мой сын, капитан армии Соединенных Штатов Джеймс Старбак, заверил меня, что прилагает пропуск, позволяющий Натаниэлю пройти через ряды нашей армии».

Старбак развернул прилагавшийся пропуск, который гласил:

«Предъявителю сего разрешается свободный проход через фронт армии Соединенных Штатов, что удостоверяется нижеподписавшимся капитаном Джеймсом Элиялом Макфейлом Старбаком, су-адъютантом бригадного генерала Ирвина Макдауэлла».

Старбак улыбнулся тому, как помпезно подписался его брат. Значит, Джеймс стал офицером штаба армии северян?

Неплохо для Джеймса, подумал Старбак, а потом заключил, что не стоит особо этому удивляться, потому что его старший брат был амбициозным и исполнительным, хорошим адвокатом и добрым христианином, Джеймс и впрямь обладал всеми теми качествами, которые его отец хотел видеть в своих сыновьях, а кем был Старбак? Мятежником, которого выпроводили из армии мятежников. Человеком, который влюбляется в шлюх. Неудачником.

Он оставил два листка бумаги на траве. Где-то вдали раздался ружейный выстрел, но звук был приглушенным и в надвигающемся теплом деньке казался бывшему младшему лейтенанту Старбаку невероятно далеким.

Он гадал, что теперь готовила ему жизнь. Похоже, он не станет ни священником, распевающим гимны, ни военным, а превратится в ученика адвоката в конторе кузена Харрисона Макфейла в Салеме, штат Массачусетс.

Боже мой, размышлял Старбак, неужели ему придется учиться у этого скупого и безжалостного человека, иссохшего от моральных добродетелей? Такая мрачная судьба уготована человеку, которого поманил шелест нижних юбок?

Он встал, отвязал Покахонтас и медленно пошел на север, обмахивая лицо шляпой. Лошадь мирно последовала за ним, ее копыта глубоко погружались в грязную дорогу, бегущую вниз по холму между небольшими неогороженными пастбищами и лесом. На выгоревшем лугу тянулись длинные тени от деревьев.

Чуть справа от Старбака находился фермерский дом и огромный стог сена. Ферма выглядела покинутой. Звук выстрела из винтовки затих в тяжелом воздухе, как заканчиваются все мелкие стычки, и Старбак подумал, что ему повезло участвовать во всём этом несколько последних недель. Это были благотворные недели, проведенные на открытом воздухе за игрой в солдатики, но теперь всё закончилось.

Его накрыла волна жалости к самому себе. У него не было друзей, он был бесполезен и никому не нужен, он был такой же жертвой, как и Салли, и Старбак вспомнил об обещании отомстить за нее, убив Ридли. Столько глупых мечтаний, подумал он, столько глупых мечтаний.

Дорога поднялась к еще одному леску, а потом пошла вниз, к недостроенной железнодорожной насыпи, за которой находились два брода под названием Садли. Он сел на Покахонтас и пересек речушку, бросив взгляд на церковь за белой оградой на вершине холма, а потом повернул на восток, через более глубокую и широкую Булл-Ран.

Он позволил лошади напиться. Вода быстро бежала по округлой гальке. Солнце било ему в глаза, огромное, сияющее и ослепляющее, как огонь Иезекииля, плавящий металл в горниле.

Он пришпорил лошадь на выезде из реки и поскакал по лугу к манящей тени еще одной рощи, где замедлил темп, инстинктивно сопротивляясь той праведной жизни, которую описал в своем послании его отец.

Он этого не сделает! Не сделает! Вместо этого, как решил Старбак, он присоединится к армии северян. Запишется рядовым в какой-нибудь полк, где его никто не узнает.

Он вспомнил о данном Салли обещании убить Итана и пожалел о том, что не сможет его сдержать, а потом вообразил, как встречается с Ридли на поле боя и бросается вперед со штыком, пригвождая своего врага к земле. Представляя себя солдатом армии северян, сражающимся за своих, он поскакал медленнее.

Звук выстрелов едва уловимо изменился. Сначала он постепенно затихал в летнем воздухе, но теперь снова стал громче, ритмичнее и более четким.

Он не отдавал себе отчета в этой перемене, поскольку был слишком поглощен жалостью к самому себе, но последовав по небольшому изгибу дороги, понял, что звук шел вовсе не от выстрелов, это был звук топоров.

Солдатских топоров.

Старбак остановил лошадь и просто уставился на них. Солдаты с топорами находились примерно в сотне шагов. Они были обнажены по пояс, а лезвия блестели, отражая солнечные лучи, и во все стороны из-под ударов разлетались яркие щепки.

Они работали у баррикады из поваленных деревьев, полностью перегородившей узкую дорогу. Половина дорог на севере Виргинии была подобным образом заблокирована патриотами, пытавшимися воспрепятствовать вторжению северян, и в какой-то момент Старбак предположил, что наткнулся на местных жителей, сооружающих очередное препятствие. Но тогда почему они набрасывались на баррикаду с топорами?

А позади мужчин с топорами стояли лошади, снаряженные цепями, чтобы оттаскивать бревна с дороги, а за лошадьми, наполовину скрытые в глубокой тени, толпились люди в синих мундирах, над которыми на косом древке под лучами только что взошедшего солнца развевался флаг.

Звездно-полосатый флаг. И Старбак внезапно осознал, что это были янки, северяне, на дороге, где, как предполагалось, их быть не должно, и не просто горстка, а целая армия солдат в синих мундирах, терпеливо ожидающих, пока авангард расчистит узкую дорогу.

— Эй ты! — крикнул Старбаку человек с офицерским галуном на мундире из-за наполовину разобранного завала. — Стой где стоишь! Стой, слышишь?

Старбак стоял с вытаращенными глазами и идиотским видом, но, по правде говоря, он прекрасно понял, что происходит. Северяне обдурили южан. Их план состоял не в том, чтобы в лоб двинуть на Манассас, и не в том, чтобы дожидаться, пока южане ударят им в левый фланг, а в том, чтобы самим атаковать здесь незащищенный левый фланг конфедератов, таким образом прорвавшись глубоко в подбрюшье армии южан, разделить ее, разорвать и разделаться с ней, чтобы крохи, оставшиеся от мятежников, погибли в чудовищной неразберихе при резне, устроенной в день отдыха Господня.

И внезапно Старбак догадался, что бригадный генерал Макдауэлл собирается устроить свою версию битвы при Фермопилах, неожиданный маневр по окружению наградит персов-янки победой над греками-конфедератами.

И Старбак, осознав всё это, понял, что ему больше нет нужды ни становиться солдатом армии северян, ни нарушать обещание, данное шлюхе-южанке. Он был спасен.

Глава десятая

— Фалконеру следует быть здесь, — майор Таддеус Бёрд бросил сердитый взгляд в сторону восходящего солнца. Может, у Бёрда и была собственная точка зрения на управление войсками, но оставшись командовать Легионом Фалконера, он не чувствовал полной уверенности, что действительно хочет получить эту ответственность, чтобы претворить в жизнь свои идеи. — Ему следует быть здесь, — повторил он.

— Солдатам нудно знать, что их командир находится вместе с ними, а не валяет дурака, скача где-то верхом. Твой будущий тесть, — обратился он к Итану Ридли, — слишком увлечен прогулками в обществе четвероногих, — майор посчитал это замечание остроумным, поднял угловатую голову и разразился смехом. — Прогулки в обществе четвероногих, ха!

— Полагаю, полковник занимается разведкой местности, — запротестовал Итан Ридли. Он видел, что с Фалконером уехал и Старбак, и заревновал, что его не пригласили. Черед два месяца Ридли станет зятем Вашингтона Фалконера, со всеми привилегиями, которые предполагает такого рода родство, но по-прежнему опасался, что кто-нибудь может узурпировать его место в сердце полковника.

— Ты полагаешь, что полковник занимается разведкой местности? — посмеялся над этим предположением майор Бёрд.

— Фалконер валяет дурака, вот чем он занимается. Мой зять превратно представляет себе военное дело как какой-то спорт, как охоту или скачки, но это просто резня, Итан, просто резня. Наша задача — превратиться в эффективных мясников. У меня был замечательный дядя, работавший мясником в Балтиморе, и потому я чувствую, что военное дело наверняка у меня в крови. У тебя нет таких удачных предков, Итан?

Ридли благоразумно не стал отвечать. Он сидел верхом рядом с Бёрдом, который, по своему обыкновению был пешим, а Легион устроился на траве, наблюдая, как бледнеют и съеживаются ночные тени на окружающей местности, и гадая, что принесет этот день. Большинство было озадачено.