Бунт на «Баунти» - Бойн Джон

Но вот порка закончилась – три дюжины ударов, страшно высокая, казалось нам, цена за кражу такого пустячного животного, как свинья; Хилбранта развязали.

– Воровства больше не будет, – прокричал капитан, расхаживая перед нами, лицо его искажал такой гнев, что, клянусь, я почти не узнавал его. В какой-то миг капитан встретился со мной взглядом, и я понял, что и он меня не узнает. Это был совсем не тот человек, что ухаживал за мной, когда я занемог в начале плавания на «Баунти»; не тот, кто так огорчился, узнав правду о происходившем со мной в заведении мистера Льюиса. Нисколько не смахивал он и на доброго, любящего отца, который привел меня к деревьям в горах, чтобы показать свое вырезанное многие годы назад имя и позволить мне добавить к нему мое. Это был кто-то совсем другой. Кто-то, погибавший прямо у нас на глазах.

Он примолк и повернулся туда, где покачивался на воде облитый сиянием полной луны «Баунти». Я наблюдал за лицом капитана и видел, как оно наморщилось, когда его взгляд уперся в корабль; ей же ей, он словно вошел в тот миг после двухлетней отлучки в свою лондонскую спальню и увидел столь любимую им Бетси, сидевшую в ночной сорочке у туалетного столика, и она обернулась, чтобы посмотреть на мужа, и улыбнулась, радуясь его возвращению, – вот такая нежность засветилась во взгляде мистера Блая. Он сглотнул, отрывисто вздохнул, глаза его наполнились слезами, но затем неохотно оторвался от созерцания корабля и снова обернулся к нам.

– Мы здесь для того, чтобы работать, моряки, – проревел он. – Не красть, не бездельничать, не удовлетворять желания нашей плоти. Работать. Во славу короля Георга! Пусть случившееся сегодня станет для вас уроком и предупреждением о том, что будет со следующим, кто посмеет нарушить мой приказ. Нынешняя кара покажется ему сравнительно легкой. Обещаю вам это.

И с этим он, уставший от гнева, развернулся и, спотыкаясь, горестно понурившись, направился к своему жилищу. Матросы безнадежно смотрели ему вслед, женщины плакали, раздирая свои лица.

Мне же пришло в голову, что хорошо бы нам как можно скорее покончить со здешней работой и вернуться на «Баунти», в море, выйти в плавание. Некий демон витал меж нами по воздуху, и порожден он был не матросами, не капитаном, но двумя существами, неотрывно смотревшими друг на друга, – кораблем и островом. Один звал капитана домой, другой все глубже затягивал в себя своих новых пленников.

10

Когда мы с кайкалой впервые познали друг дружку, я, не стыжусь в этом признаться, испустил вопль наслаждения, словно вторивший всем крикам, какие мне довелось до того дня услышать на острове. Это случилось на обычном нашем месте, у ручья близ водопада, Кайкала помогала мне и направляла меня, пока желание не взяло верх над нервозностью и я не соединился с нею. А после мы лежали бок о бок, голые, как парочка новорожденных младенцев, и она снова расспрашивала меня о жизни в Англии.

– У меня четыре лошади, – сказал я. – Две для карет и две для верховой езды. Я хорошо за ними ухаживаю, конечно. Кормлю отборным овсом, держу в чистоте, расчесываю гривы. Вернее, это делает мой слуга. Он и живет при лошадях, в конюшне. А я отдаю ему распоряжения.

– Ты нанял человека, чтобы он жил при лошадях? – спросила она и немного приподнялась, опираясь на локоть и удивленно глядя на меня. Вопрос заставил меня задуматься. Ни одного владельца конюшен я в жизни своей не встречал и потому не ведал, кто обычно ухаживает за лошадьми и где такие люди живут. Но все же я знал об этом чуть больше нее и не сомневался, что на вранье она меня не поймает.

– Ну… он живет совсем рядом с ними, – пояснил я. – Не в самих… не в самой конюшне.

– А когда я приеду в Англию, ты позволишь мне ездить на твоих лошадях? – спросила Кайкала.

Я закивал, спеша обнадежить ее.

– Конечно, – сказал я. – Ты сможешь делать все что захочешь. Ведь ты будешь женой знаменитого, богатого человека. Никто не посмеет указывать тебе, что можно делать, а чего нельзя. Кроме меня, естественно, потому что я буду твоим мужем, а у нас имеются законы на этот счет.

Она улыбнулась и снова легла. Тема супружества возникла при нашем последнем свидании, когда ей удалось привести меня в возбуждение, превосходящее все, что я по сей части испытывал прежде, и мы почти довели начатое до конца, однако со мной опять приключилось обычное мое несчастье, и Кайкале осталось лишь играть моими интимными частями. Тогда-то я и сказал ей, что увезу ее в Англию, где она будет блистать в свете, и Кайкалу эта мысль привела, как мне показалось, в восторг.

При всякой встрече с ней я с легкостью врал напропалую и, честно говоря, считал каждую мою ложь безобидным измышлением, и не более того. Я даже представить себе не мог, что и вправду увижу ее плывущей по морям к новой жизни со мной, да и не был вполне уверен, что она принимает за чистую монету все эти россказни о моей предположительно богатой жизни на родине. Я видел в них всего лишь игру, в которой молодые влюбленные притворствуют, воображая жизнь отличную от той, какую ведут на самом деле.

– Но скажи, – попросил я, – ты не будешь скучать по твоей семье, по дому на Отэити? Ведь мы вряд ли сможем вернуться сюда.

– Нет, – сразу ответила она, встряхнув головой. – Не буду. Все равно моих родителей мало заботит, что со мной будет. И еще меньше каждого из них заботит, что будет с другим. Да к тому же, Эй-Ко, я не такая, как они.

– Не такая? – спросил я. – В чем?

Кайкала пожала плечами, прошлась пальцем по одной из своих грудей, рассеянно обвела по кругу темный бутон в ее середке. Я захотел поцеловать его, но даже после того, что с нами недавно произошло, мне не хватило храбрости сделать это без ее соизволения.

– В детстве мать рассказывала мне о мужчинах, которые приходили сюда прежде, – сказала она. – Ей тогда было столько лет, сколько сейчас мне.

– О мужчинах, которые сюда приходили? – переспросил я. – Ты говоришь о капитане Куке и «Решимости»?

– Да, о них, – подтвердила она. – Мать рассказывала мне о тех людях – о том, какие они были добрые, какие привезли дары, как они стояли здесь и снова, и снова любили наших женщин.

Я даже рот открыл от изумления – Кайкала повела свой рассказ без тени стыда, и мне это страшно нравилось.

– Это была моя любимая история. Я часто просила мать повторить ее. И всегда старалась представить себе, как все было. На что походило. На кого походили они. И думала, что если они когда-нибудь вернутся сюда, то на этот раз, уходя, возьмут меня с собой. Для тебя наш остров – рай, Эй-Ко. Для меня тюрьма. Всю жизнь я была заключенной, знавшей, что существует мир, которого я не видела. А я хочу увидеть его. Но мать и отец никогда не покинут остров. Никогда не покажут мне новый мир. И Танемахута никогда не показал бы. Поэтому я ждала. И вот появился ты.

Я кивнул, мне пришло в голову, что в фантазиях людей, населяющих разные концы света, общего гораздо больше, чем нам представляется, и, пока я обдумывал ее слова, одно из них вдруг заслонило собой все остальные, потому что было мне непонятным.

– Как ты сказала? – спросил я. – Кто не показал бы тебе мир?

– Мои родители, – с улыбкой ответила она.

– А за ними?

Кайкала задумалась, припоминая сказанное ею.

– Танемахута, – сказала она. – Он не показал бы.

Брови мои поползли вверх, я сел, недоуменно глядя на нее.

– А кто он? – спросил я. – Прежде ты никогда это имя не называла.

– Он никто, – пожав плечами, сказала она. – Ничего особенного. Мой муж, вот и все.

Я вытаращил глаза и разинул рот.

– Твой муж? Так ты замужем?

Для меня это было большой новостью, я мигом почувствовал, как возбуждение, владевшее мной, пока я, голый, лежал с ней рядом, сникает снова.

– Я была замужем, – ответила она так, точно речь шла о самой естественной вещи на свете. – Он умер.

– О, – произнес я с некоторым облегчением, но не скажу, чтобы с большой радостью. – Когда же ты вышла замуж?