Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том II - Дэн Абнетт

— Ты считаешь, что сейчас неудачный момент для рефлексии, — сказал Вулкан.

Он не спрашивал, но Нумеон ответил, как только мог ответить:

— Да. Вы нужны. Мы стоим на пороге войны, нам предстоит вступить в бой с воинами, с которыми мы раньше сражались бок о бок, которых когда-то считали союзниками.

— И тебя это тревожит, Артелл?

— Очень.

— Твоя тревога оправдана, но не позволяй ей толкать тебя на необдуманные действия.

— Нет, конечно, — ответил Нумеон, склонившись в ответ на укор Вулкана.

— Подними голову, капитан. Я ведь учил вас разговаривать со мной лицом к лицу.

Нумеон вздернул подбородок.

— Я помню, повелитель. Вы изменили нас, переплавили, когда мы стояли перед пропастью самоуничтожения. Без вас мы бы не выжили.

До возвращения Вулкана Саламандры, как и все легионы, набирались с Терры. И тот факт, что сейчас так мало Саламандр-терранцев оставалось в живых, доказывал, как близок к гибели оказался Восемнадцатый. Воссоединение со своим примархом их спасло, а благодаря закаленным жителям Ноктюрна, уже являвшимся последователями Вулкана, Саламандры совсем скоро восстановили численность.

Нумеон был терранцем по происхождению, как и вся Погребальная стража. Их, избранных, было мало, и они хорошо помнили катастрофу, которая едва с ними не приключилась. Как легко могла их история оборваться, подобно истории тех, о ком теперь никто не говорил.

— Я спас вас, потому что увидел в вас огромный потенциал. Мой отец знал, что никто лучше меня не смог бы закалить этот легион, вернуть ему силу в кузнечном огне. А потому не сомневайся: нет лучшего момента для раздумий, чем тот, когда мы приносим клятвы и выжигаем их на теле, готовясь к бою, Артелл. Сохранять трезвый разум, стоя на грани войны — не просто осмотрительно, это спасает жизни. И мне кажется, что моему брату Феррусу эта практика пошла бы на пользу.

Вулкан вдруг устремил взгляд в никуда, словно что-то вспоминая.

Нумеон нахмурился:

— На борту «Феррума» что-то пошло не так? Как я понимаю, вы разрабатывали план атаки.

— Разрабатывали. — Вулкан перевел взгляд обратно на Погребального капитана. Нумеону в его глазах привиделась грусть. Вулкан продолжил: — Горгон всегда был вспыльчив, но слова, сказанные им на борту «Феррума» о Фулгриме, были пропитаны горечью и гневом. Он как магма, бурлящая под поверхностями обоих наших миров, — готов взорваться в любое мгновение.

— Его гнев обоснован, — заметил Нумеон. — Бывшие союзники они или нет, мы должны подавить это восстание.

— Да, должны. Но я боюсь, что озлобленность Ферруса может иметь плохие последствия, — сказал Вулкан. — Он не мыслит трезво и действует необдуманно, под влиянием гнева. Уверен, Корвус тоже это почувствовал, но Повелитель Воронов скрывает свои эмоции так же искусно, как свое присутствие. Он никак не выразил собственные опасения во время эмоциональной речи нашего брата, — Вулкан вздохнул, поддаваясь гнету усталости. — Бросаться без оглядки на такого врага, как Гор… Это отдает безумием.

— Безумием? — нахмурился Нумеон.

Вулкан медленно покачал головой:

— Даже думать о Горе как о враге кажется сумасшествием. «Восстание» — так все говорят. И не одни лишь Сыны Гора, но также три прежде верных легиона. Прости за мою откровенность, Артелл, мне не следует взваливать на тебя это бремя. Я один должен его нести, но как это еще можно назвать, если не безумием?

Нумеон не сразу нашелся с ответом. Уже совсем скоро начнется бомбардировка, а легион погрузится на посадочные корабли для немедленной переброски на поверхность. Даже если это было безумием, они зашли слишком далеко, чтобы отступать.

— Я не знаю более подходящего слова. Но что еще нам остается, кроме как следовать за лордом Феррусом в бой? Здесь все будет кончено. Семь легионов против четырех. Гора поставят на колени и заставят ответить за мятеж.

Вулкан засмеялся, но смех его был лишен веселья.

— Ты напоминаешь мне Ферруса. Такой же воинственный.

— Но как иначе встречать врагов? — спросил Нумеон.

Вулкан задумался над вопросом, после чего вновь опустил взгляд.

— Взгляни, — сказал он, кивнув на молот, лежащий в закованной в латную перчатку руке. Примарх не сжимал оружие, а держал его расслабленными пальцами, едва обхватывавшими древко под основанием головы.

— Он великолепен, — ответил Нумеон, не понимая, чего хочет его повелитель.

Боевой молот обладал огромной двойной головой, каждая из которых состояла из трех квадратных клиньев, развернутых таким образом, чтобы придавать оружию подобие многолопастности. Длинная металлическая рукоять, разделявшая головы, была покрыта штриховкой и оканчивалась навершием, усыпанным драгоценными камнями. Боевая часть оружия выглядела массивной, но Вулкан держал его так, будто тот ничего не весил. Судя по всему, это был мастерски сработанный и значительно улучшенный громовой молот, с энергогенератором на конце рукояти и еще каким-то непонятным устройством прямо под ним.

— Он не уступает Громогласному, — сказал ему Вулкан, осторожно поворачивая молот в расслабленной руке. — И я не собирался использовать его в качестве замены. Я собирался преподнести его в подарок. А теперь, когда мы вступаем в бурю, порожденную моим братом, я вдруг осознал всю значимость моего решения не отдавать его.

— Подарок, — отозвался Нумеон, борясь с растущим внутри беспокойством, — кому?

— Ты всегда был мне преданным и честным советником, Артелл. Я доверяю твоему мнению. Оно нужно мне сейчас.

Нумеон отсалютовал чеканным жестом, ударив кулаком по груди.

— Вы оказываете мне честь, повелитель. Я в вашем распоряжении.

Вулкан сощурился, так что от горящего в глазах огня остались лишь раскаленные алые полосы, словно оценивал своего советника и решал, достоин ли он услышать следующие слова.

— То, что я тебе сейчас скажу, я до сих пор никому не говорил.

— Понимаю.

— Нет, — с грустью сказал Вулкан, — не понимаешь. Пока не понимаешь. После Улланора я начал ковать оружие, чтобы отметить заслуги Гора и то, что наш отец сделал его магистром войны. Это, — продолжил он, крепко взяв молот и высоко подняв его одной рукой, — Несущий рассвет. Он должен был стать подарком моему брату.

— Но вы решили не отдавать его. Почему, повелитель?

Вулкан опустил оружие, разглядывая искусный результат своей работы, а затем ответил:

— Это меня и заботит, Артелл. После того, как Гор сменил нашего отца во главе крестового похода, мы с ним только два раза разговаривали с глазу на глаз.

— Я помню, повелитель. После Хараатана вы обращались за советом как к лорду Дорну, так и к лорду Гору.

— Да. Я был… очень обеспокоен поведением Конрада и нуждался в совете. На тот момент работа над Несущим рассвет еще не была закончена. Я хотел, чтобы подарок стал сюрпризом, символом наших братских уз и моего уважения, и не стал о нем говорить.

— Мне все еще непонятно, почему вы решили вспомнить об этом, повелитель.

— Потому что когда молот был готов, я связался с Гором во второй раз. Обязанности магистра войны отнимали у него много времени и сил, поэтому я хотел устроить встречу, на которой мог бы вручить свой подарок.

Вулкан замолчал и помрачнел, вспоминая тот разговор.

— Повелитель? — позвал Нумеон, тоже поддаваясь мрачному настроению.

Вулкан опустил взгляд, продолжив делиться воспоминаниями, и не поднимал его, пока не закончил говорить:

— Гор был совсем не похож на брата, которого я знал и которым восхищался. Я чувствовал это даже через гололитическую связь… Присутствие, которого раньше не было.

— Что за присутствие?

— Сложно это описать. Казалось… его внимание что-то отвлекало, и сначала я решил, что его просто занимали дела Великого крестового похода, но по мере того, как наш разговор продолжался, я начинал понимать, что причина в чем-то другом.

— Вы полагаете, что он уже тогда планировал восстание?

— Возможно. И теперь я думаю: что, если это всегда гнездилось в сердце моего брата, готовое расцвести, как только его вытащат на поверхность? Так или иначе, я понял, что Гора охватила болезнь, которой раньше не было, что какая-то тень заволокла его душу. И она росла, Нумеон, а носитель на моих глазах уступал паразиту. Я не обладаю провидческим даром Сангвиния, интеллектом Гиллимана или псайкерскими талантами Магнуса, но я доверяю своим инстинктам, а они в тот момент мне кричали. «Гор пал», — говорили они. Каким-то образом он оступился и рухнул в пропасть. И хотя я не мог ни объяснить, ни доказать это, меня охватило беспокойство. Поэтому я решил не говорить ему об изготовленном для него подарке, оставив молот себе. И мысль об этом не оставляет меня до сих пор, — сказал он Нумеону, вновь поднимая взгляд. — Потому что сейчас я испытываю те же дурные предчувствия, что испытывал в тот день. Они говорят мне, что я должен быть осторожен, что должен внять тревоге, царящей в душе.