Весь Генри Хаггард в одном томе - Генри Райдер Хаггард

тьме, хоть и чувствовал, что она ждала вопроса. Лишь заметил с напускным безразличием:

— Разве Зикали еще жив? Ему давным-давно полагается умереть.

— Ты сам знаешь, Макумазан, что он жив. Как он мог уйти, не завершив начатое им дело. Кроме того, вспомни его слова в последнюю четверть луны, перед новолунием. То сновидение, Макумазан, он послал тебе через меня, хотя ты меня и не видел.

— Тьфу ты! — воскликнул я. — Брось свои россказни о сновидениях. Кто в них верит?

— Ты, — ответила она спокойнее прежнего. — Оно привело тебя и твоих спутников сюда.

— Врешь ты все! — грубо ответил я. — Сюда нас заманили басуто.

— Бодрствующему в ночи угодно обвинить меня во лжи, пусть так и будет, — ответила девушка и улыбнулась шире.

Затем она скрестила руки на груди и умолкла.

— Ты — посланница. Провидица, читающая по пыльной фотографии, вестник судьбоносных сновидений, — съязвил я. — Чье послание передали твои уста и каков его смысл?

— Мои духовные владыки отправили послание устами учителя Зикали, а он передал его тебе устами твоей рабы, знахарки Номбе.

— Ты такая молодая и уже знахарка? — спросил я, отдаляя минуту, когда мне придется выслушать ее послание.

— О Макумазан, я слышала голоса, чувствовала боль в спине, целый год пила снадобья черных и снадобья белых, меня посещали духи, я видела тени живых и мертвых, ныряла в реку и достала со дна змею, видишь, вот ее шкура. — Она распахнула накидку и показала шкуру змеи, видимо черной мамбы, обернутую вокруг ее стройного тела. — Я оставалась в дикой пустоши одна и прислушивалась к голосам, сидела у ног моего учителя, Открывателя, заглядывала в будущее и впитывала его мудрость. Так что я в самом деле знахарка.

— Что ж, после таких испытаний твоя мудрость сравнится лишь с твоей красотой.

— Однажды, Макумазан, ты уже говорил деве из моего народа о том, как она красива, и это погубило ее. Пусть та кончина и была славной. Больше не говори о моей красоте, но мне приятно, что ты так думаешь, ведь ты знал многих женщин и тебе есть с кем меня сравнить. — Она немного смутилась и потупила взор.

Первая человеческая реакция, и я обрадовался, найдя в ее броне слабое место. Более того, с той минуты она стала мне другом.

— Будь по-твоему, Номбе. Приступим к посланию.

— Мои духовные владыки передали слова устами Зикали, подобно тому, как музыкант извлекает музыку из камышовой дудочки. Они сказали…

— Бог с ними, — перебил я. — Главное, что сказал Зикали?

— Что ж, Макумазан. Вот слова Зикали: «О Бодрствующий в ночи, приближается время, когда с Тем, кому не следовало бы родиться, случится так, словно он никогда и не рождался, а затем он восторжествует. Но сначала ему нужно многое успеть, и ты сыграешь в его замысле важную роль, как он и предупреждал триста лун тому назад. Об этом он расскажет тебе позднее. Макумазан, не получил ли ты видение, когда лежал без сна в доме из белого камня, ныне сгоревшего дотла? Я, Зикали, послал тебе видение посредством моего дитя, Номбе, и ее искусства и направил в помощь духа, он укажет ей правильный путь. Иди за ней, Макумазан, и ты преуспеешь. А если изберешь иной путь и решишь вернуться в город белых, тебя и твоих спутников убьют — как, не важно. Вот я говорю тебе устами Номбе, откажись от замысла идти в Наталь, ибо, поступив так, ты и твои спутники найдете там лишь стыд и огорчения из-за убитого в лесном болоте белого доктора, а для тебя такой исход горше смерти. В Натале тебя и твоих спутников схватят и вернут в Трансвааль на судилище перед человеком, волосы у которого, как лошадиная грива, выкрашенная в белый цвет. Если же ты отправишься в землю зулу, эта опасность минует, поскольку назревают великие дела, а о подобных пустяках никто более и не вспомнит. Я, Зикали, не лгу и обещаю тебе, как ни велика опасность в земле зулу для неоперившихся птенцов, которых ты, старый козодой, спрятал под свое крыло, что все же под конец они останутся невредимы. Я говорил тебе о них в твоем сне, о белом господине Маурити и белой госпоже Хеддане, они простирают руки навстречу друг другу. Я жду тебя в Черном ущелье, моя дочь Номбе проводит тебя. Король Кечвайо тоже будет рад встрече с тобой и еще кое-кто, чье имя я умолчу. Я сказал свое слово. Теперь выбор за тобой». — Пере дав это послание, Номбе безучастно застыла с неизменной улыбкой.

— Откуда мне знать, что тебя послал Зикали? Может, это ловушка, а ты приманка.

Тогда из складок своего балахона девушка достала нож и протянула его мне:

— Учитель сказал, ты его узнаешь и поверишь, что я пришла от него. Он велел напомнить, что однажды вырезал этим ножом фигурку и отдал ее тебе в хижине Панды. Фигурка была завернута в волосы женщины, и ты до сих пор хранишь ее у себя.

Я взглянул на нож и сразу его узнал. Этот шведский нож с деревянной рукояткой был со мной в первом путешествии по Африке. Мой подарок Зикали по возвращении в страну зулусов, накануне междоусобицы принцев. Деревянную фигурку, разумеется, я тоже прекрасно помнил. Женщину звали Мамина, она стала при чиной распри, а те волосы некогда вились по ее плечам.

— Тебя действительно послал Зикали, — признал я, вернув нож, — но почему ты назвалась его дитём, ведь он слишком стар и не годится тебе в отцы?

— Учитель сказал, что моя прабабушка была его дочерью, поэтому я его дитя. Теперь, Макумазан, я ухожу поесть со своими людьми, ведь со мной пришли слуги. После этого передам весть королю свази — сейчас я не могу поговорить