Смешенье - Нил Стивенсон

Ей сейчас очень одиноко. Её супруг, брат короля, любит мужчин, она – женщин. Казалось бы, всё замечательно, но если Мсье может открыто держать при себе сколько угодно фаворитов, Мадам вынуждена таиться. Мсье, хоть и не испытывает влечения к супруге, ревнив и всячески преследует её избранниц.

Если в придворных сплетнях есть хоть капля истины, Мадам в последнее время сблизилась с дофиной. Это не значит, что между ними возникла связь, ибо дофина спала со своей камеристкой и, по слухам, хранила ей верность. Однако по сходству пристрастий Мадам, дофина, камеристка и ещё несколько дам образовали кружок, который собирался в личном кабинете дофины рядом с её скудной библиотекой на первом этаже южного крыла.

Обо всём этом я услышала два года назад, хотя сама там не бывала. Тогда я служила гувернанткой у племянницы герцогини д'Уайонна. Герцогиня, фрейлина дофины, никоим образом не входила в сапфический кружок, ибо явно предпочитает мальчиков, однако, разумеется, обо всём знала, так как присутствовала на утренних и вечерних туалетах этих дам, их ассамблеях в кабинете и тому подобном.

Вам наверняка известно, что несколько месяцев назад дофина скончалась. Как всегда в случае скоропостижной смерти, особенно если покойная тесно общалась с герцогиней д'Уайонна, подозревают самое нехорошее. Всё лето ждали, что дофин женится на герцогине д'Уайонна, однако он тайно обвенчался с бывшей фавориткой – фрейлиной единокровного брата. Какой мезальянс!

Итак, всё по-прежнему неясно. Те, что все еще убеждены, что дофину отравила д'Уайонна, строят всё более фантастические гипотезы: якобы она действовала по указке дофина, обещавшего выдать её за принца крови, и так далее, и тому подобное.

Нимало не обольщаясь на счёт герцогини, я всё же не верю, что она отравила дофину – и потому, что эта особа никогда не сделала бы ничего столь очевидного, и потому, что смерть госпожи лишила её завидного места фрейлины при будущей государыне. Однако я поневоле гадаю, каково сейчас бедной Лизелотте, утратившей общество единомышленниц при дворе. Полагаю, д'Уайонна приложила все усилия, чтобы заполнить пустоту в её душе. Интересно, пишет ли Мадам об этом Софии.Я могла бы просто спросить мсье Россиньоля, который читает все письма, но не хочу злоупотреблять положением его любовницы – по крайней мере сейчас!

2. Кстати о мсье Россиньоле.

Хотя заморозки вынудили меня спешно оставить Жювизи, я успела заметить в библиотеке несколько книг, написанных странным алфавитом, смутно знакомым мне по Константинополю, хоть я и не могла вспомнить, чей он. На мой вопрос мсье Россиньоль ответил, что это армянский. Меня его слова насмешили – мол, мало ему забот с французскими, испанскими, латинскими, немецкими и прочими шифрами, чтобы лезть ещё и в такие дебри!

Он объяснил, что перед отбытием в Марсель герцог д'Арка-шон обратился к Чёрному кабинету со странным поручением: особенно внимательно читать письма, которые будут приходить из испанского города Санлукар-де-Баррамеда в первые недели августа. Кабинет охотно согласился, зная, что письма оттуда – как правило, безграмотные каракули тоскующих по дому моряков. – приходят редко.

Как ни странно, пятого августа на стол мсье Россиньолю легло письмо со штемпелем Санлукар-де-Баррамеда, написанное непонятными письменами, составленное и запечатанное в каком-то магометанском порту и попавшее в Санлукар морем, судя по тому, что бумага местами подмокла. Оно было на армянском и адресовалось армянской семье в Париже. В качестве места жительства указывалась Бастилия.

Я бы, наверное, забыла чудной эпизод, если бы не стало известно, что шестого августа в Санлукар-де-Баррамеда произошло дерзкое ограбление: шайка берберийских корсаров, проникших туда под видом галерных рабов, взяла на абордаж корабль, только что вернувшийся из Новой Испании, и захватила груз серебра. Я уверена, что герцог д'Аркашон как-то с этим связан.

[написано позже более разборчивым почерком]

Я добралась до парижского дома д'Аркашонов и теперь, как видите, пишу за столом.

Итак, об армянском письме. Знаю, доктор, что Вы интересуетесь всевозможными системами письменности и распоряжаетесь огромной библиотекой. Если у Вас есть что-нибудь об армянском языке, я прошу Вас написать мсье Россиньолю. Он очень заинтересовался письмом, но пока мало что может сделать. По его поручению писарь всё аккуратно скопирован, запечатал как было и теперь пытается разыскать кого-нибудь из адресатов, ежели они живы, с тем, чтобы вручить им послание. Коли они найдутся и напишут ответ, то мсье Россиньоль его изучит и, возможно, подберёт ключ к шифру.

3. Кстати о письмах, это надо будет отправить сегодня, посему позвольте ещё вопрос. Он касается банкира Софии Лота-pa фон Хакльгебера.

Я виделась с ним в Лионе, как ни старалась избежать этой встречи. Нас обоих пригласили на обед к одному видному члену Депозита. По разным причинам я не могла отказаться; полагаю, Лотар нарочно так всё подстроил.

Чтобы сократить рассказ, сразу напишу то, что узнала позже. Поскольку мои лакеи и кучер должны были несколько часов дожидаться в конюшне с лакеями и кучером Л отара, я поручила им выяснить всё, что удастся. Было ясно, что Лотар всеми путями наводит справки обо мне, и я решила отплатить ему той же монетой. Разумеется, слуги Лотара не в курсе его дел, но знают хотя бы, когда и куда он ездил.

Таким образом я вызнала, что в июле Лотар выехал из Лейпцига с большим обозом и наёмной охраной в Кадис, где заключил некую сделку, а оттуда в Санлукар-де-Баррамеда, где рассчитывал в первую неделю августа провернуть другую. Однако что-то разладилось. Лотар пришёл в дикую ярость и разослал гонцов и шпионов во все стороны. Через несколько дней он отправил обоз в Аркашон трудным и долгим сухопутным путём, сам же отбыл туда в наёмной барке. Едва обоз добрался до Аркашона, Лотар, прибывший туда раньше, велел поворачивать в Марсель. Путешествие стоило жизни одному человеку и нескольким лошадям, тем не менее в Марсель они опоздали – к чему именно, слуги не знают, – и двинулись вдоль Роны в Лион, где Лотар чувствует себя больше в своей стихии. Разумеется, я была уже в Лионе, где герцог д'Аркашон оставил меня неделей раньше, – из чего могу заключить, что именно герцога Лотар надеялся застать в Марселе и теперь дожидается в Лионе. Я едва не написала «как паук в паутине», но сообразила, как это смехотворно, ведь Лотар – простой барон, а герцог – пэр Франции, один из главных людей королевства. Я остановила перо, сочтя нелепым сравнивать немецкого барона с пауком, а герцога д'Аркашона – с мухой. Тем не менее внешне Лотар куда страшнее. В доме Гюйгенса я видела паука подлупой, и Лотар, с его круглым брюшком и следами оспы на лице, похож на эту тварь больше, чем кто-либо иной. По-паучьи восседал он за обедом: казалось, будто все опутаны клейкими нитями, тянущимися к его запачканной чернилами перчатке, и, желая получить от кого-нибудь ответ, он просто дёргает паутину. С той же настойчивостью Лотар пытался выпытать у меня, когда господин герцог возвращается во Францию. Стоило мне отбить одну вылазку, он отступал и заходил с другого фланга. Воистину это походило на поединок с восьминогим чудищем. Мне потребовалась вся моя сообразительность, чтобы ничего не выболтать и не угодить ни в одну из словесных ловушек. Я была утомлена, поскольку весь день провела с одним из конкурентов Лотара, пытаясь договориться о весьма сложной операции. В своей наивности я ожидала весёлой светской болтовни, а никак не форменного допроса. Этот неумолимый человек подобно инквизитору мгновенно чувствовал любую уклончивость, любое противоречие в моих ответах. Хорошо, что я пришла одна, не то моему спутнику, кто бы он ни был, пришлось бы вызвать Лотара на дуэль. Наш хозяин чуть сам этого не сделал, так возмутило его поведение гостя. Однако я думаю, Лотар и здесь поступал сознательно: таким образом он хотел через меня передать герцогу, что очень зол за происшедшее в Санлукар-де Баррамеда и считает себя в состоянии войны, когда отбрасываются все правила приличия.

Вы, наверное, испугались, что я хочу истребовать от Лотара формальных извинений и выбрала Вас на неблагодарную роль посредника. Отнюдь, ибо, как я писала, Лотар явно не намерен извиняться. Он недвусмысленно показал это своим поведением за обедом, о чём, не сомневаюсь, стало известно всем членам Депозита. Банкиры, с которыми я вела переговоры, внезапно струсили и пошли на попятный, за исключением одного генуэзца, известного выжиги, который заломил немыслимый процент «на покрытие чрезвычайных мер безопасности» и потребовал внести в соглашение странный пункт, а именно, что он примет серебро, но не золото.

Боюсь, что под конец обеда я дала слабину. «Сколько мадемуазель пробудет в Лионе?» У меня нет чёткого плана, майн герр. «Но разве на четырнадцатое октября не назначен приём в особняке Аркашонов?» Кто вам это сказал, майн герр? «Кто сказал, вас не касается, мадемуазель, но ведь дата назначена? И соответственно, вы кривите душой, утверждая, будто у вас нет чёткого плана?» И так далее. Лотар явно знал больше, чем следует – очевидно, у него есть шпионы в Версале и Париже, – и каждая его реплика была как удар в живот. Я не выдерживала натиска. К концу обеда он должен был понять, что герцог проедет через Лион в первую или вторую неделю октября. Уверена, сейчас он там, ждёт. По каким только можно каналам я известила военно-морское командование в Марселе, что герцогу по возвращении следует быть крайне осторожным.