Пушкин в жизни - Викентий Вересаев

Пушкин и его совр-ки, XXXI -- XXXII, 113,

В феврале 1833 (1832) года книгопродавец А. Ф. Смирдин, перенеся свой книжный магазин от Синего моста в дом Петропавловской церкви, что на Невском, задумал пригласить к себе всех литераторов отпраздновать новоселье... Смирдинский праздник удался вполне: все были дружно-веселы. Пушкин был необыкновенно оживлен и щедро сыпал остротами, из которых одну в особенности я удержал в памяти. Семенов (цензор) за обедом сидел между Гречем и Булгариным, а Пушкин визави с ним; к концу обеда Пушкин, обратись к Семенову, сказал довольно громко: "Ты, Семенов, сегодня точно Христос на Голгофе!"

Н. Н. ТЕРПИГОРЕВ. Заметка о Пушкине. Рус. Стар., 1870, т. I, стр. 493.

Однажды в Петербурге, в день рождения А. О. Смирновой (6 марта), Пушкин, гуляя, зашел в магазин на Невском, купил альбом не особенно нарядный, но с большими листами, занес к себе домой и потом сам же принес его к Александре Осиповне с такими стихами:

В тревоге пестрой и бесплодной

Большого света и двора

Я сохранила взгляд холодный,

Простое сердце, ум свободный

И правды пламень благородный

И, как дитя, была добра;

Смеялась над толпою вздорной,

Судила здраво и светло,

И шутки злости самой черной

Писала прямо набело.

И. С. АКСАКОВ. Русь, 1882, № 37, стр. 11.

В 1832 году Александр Сергеевич приходил всякой день почти ко мне также и в день рождения моего принес мне альбом и сказал: "Вы так хорошо рассказываете, что должны писать свои Записки", и на первом листе написал стихи: "В тревоге пестрой и бесплодной" и пр. Почерк у него был великолепный, чрезвычайно четкий и твердый.

А. О. СМИРНОВА. Воспоминания. Рус. Арх., 1872, II, 1882.

Однажды на вопрос Баратынского, не помешает ли он ей, если прочтет в ее присутствии Пушкину новые стихотворения, Наталья Николаевна ответила: "Читайте, пожалуйста; я не слушаю" .

Л. Н. ПАВЛИЩЕВ со слов своей матери. Воспоминания, 57.

...Вот уж подлинно труженик-то был А. С.! Бывало, как бы поздно домой ни вернулся, и сейчас писать. Сядет у себя в кабинетике за столик, а мне: "иди, Никеша, спать". И до утра все сидит. Смерть любил по ночам писать. Станешь ему говорить, что, мол, вредно, а он: "не твое дело". Встанешь ночью, заглянешь в кабинет, а он сидит, пишет, и устами бормочет, а то так перо возьмет в руки и ходит, и опять бормочет. Утречком заснет, и тогда уж долго спит. Почти два года я у него выжил, поступил к нему в 31 году к холостому в Москве, при мне он и сватался к Гончаровой, при мне и женился... Лимонад очень любил. Бывало, как ночью писать, -- сейчас ему лимонад на ночь и ставишь. А вина много не любил. Пил так, т. е_ средственно. Н. А. ЛЕЙКИН со слов НИКИФОРА ФЕДОРОВА, камердинера Пушкина. Молва, 1880, № 159.

Это было на другой год, кажется, после женитьбы Пушкина. Прасковья Александровна (Осипова) была в Петербурге и у меня остановилась: они вместе приезжали к ней с визитом в открытой колясочке, без человека. Пушкин казался очень весел, вошел быстро и подвел жену ко мне... Уходя, он побежал вперед и сел прежде ее в экипаж; она заметила шутя, что это он сделал от того, что он муж.

А. П. КЕРН. П-н и его совр-ки, V, 150.

Александр Сергеевич Пушкин, рисован с натуры 1832 г., апреля 15. Ростом 2 арш. 5 в. с половиной. Г. Г. ЧЕРНЕЦОВ. Надпись на подготовительном эскизе к его картине "Парад на

Марсовом поле", изображающем Пушкина и Жуковского.

Соч. Пушкина, изд. Брокгауза -- Ефрона, т. VI, стр. 568.

Весною 1832 г. Пушкин перебрался на Фурштатскую ул., д. Алымова, где оставался всего пять месяцев, до октября 1832 г. Дом Алымова может быть назван одним из старейших домов Петербурга и находился на правой стороне Фурштатской улицы (идя от Литейного), между Друскеникским (в то время Кирочным) переулком и Воскресенским проспектом, ныне дом Сергеева, № 20. Чeрез дом от квартиры Пушкина помещался полицейский дом Литейной части (см. рис. 3).

П. ЗЕТ (П. Н. СТОЛПЯНСКИЙ), Квартиры Пушкина Новое Время, 1912, № 12889.

Скоро у меня будут крестины на Фурштатской в доме Алымова, -- не забудьте этого адреса... Нет ничего более мудрого, как оставаться в своей деревне и поливать капусту. Старая истина, и я постоянно вспоминаю о ней среди существования очень светского и очень беспорядочного.

ПУШКИН - П. А. ОСИНОВОЙ, в середине мая 1832 г., из Петербурга (фр.).

(19 мая 1832 г. у Пушкина родилась дочь, названная Марией). Плакал при первых родах и говорил, что убежит от вторых.

П. В. НАЩОКИН по записи БАРТЕНЕВА. Рассказы о П-не, 62.

25 июня 1832 г. Встал поздно. Пришел Пушкин, долго просидел у меня. Добрый малый, но часто весьма.

29 июня 1832 г. К Вяземскому поздравить с именинами. Нашел у него Александра Пушкина... Пушкин очень хвалит Дюмона, а Вяземский позорит, из чего вышел самый жаркий спор. Оба они выходили из себя, горячились и кричали... Спор усиливался. Наконец, пришел человек объявить, что приехал Д. Н. Блудов (тогда министр внутр. дел)... Блудов сказал Пушкину, что о нем говорил государю и просил ему жалованья, которое давно назначено, а никто давать не хочет. Государь приказал переговорить с Нессельродом. Странный ответ: я желал бы, чтобы жалованье выдавалось от Бенкендорфа. Почему же не от вас? Не все ли равно, из одного ящика или из другого? -- Для того, чтобы избежать дурного примера. -- Помилуйте, возразил Блудов, ежели бы такой пример породил нам хоть нового Бахчисарайского Фонтана, то уж было бы счастливо... Мы очень сему смеялись. Пушкин будет издавать газету под заглавием Вестник; будет давать самые скромные сведения из министерства внутренних дел. Пушкин, говоривший до сего разговора весьма свободно и непринужденно, после оного тотчас смешался и убежал.

Н. А. МУХАНОВ. Из дневника. Рус. Арх., 1897, I, 654.

Г.-а. Бенкендорф объявил мне высочайшее повеление о назначении из государств. казначейства жалованья тит сов. Пушкину. По мнению г.-а. Бенкендорфа, в жалованье Пушкину можно было бы положить 5.000 руб в год. Я осмеливаюсь испрашивать по сему высочайшего повеления в. и. в-ва.

ВСЕПОДДАННЕЙШИН РАПОРТ ГР. НЕССЕЛЬРОДЕ, от 4 июля 1832 г.

CENTER>НА ПОДЛИННОМ НАПИСАНО:

Высочайше повелено требовать из гос. казначейства с 14 ноября 1831 года по 5.000 руб. в год на известной его императорскому величеству употребление, по третям года, и выдавать сии деньги тит. сов. Пушкину.

ГАСТФРЕИНД. Документы, 30,

4 июля 1832 г. Поехал к Пушкину. Видел у него Плетнева и статую Екатерины, весьма замечательную. Говорили о его газете. Мысли его самые здравые. Он либеральный, анти-полевой, ненавидит дух журналов наших...Он очень созрел.

5 июля. Пришел Александр Пушкин. Говорили долго о газете его... О Погодине. Он его жалеет. О Вяземском он сказал, что он человек ожесточенный, aigri, который не любит Россию, потому что она ему не по вкусу; о презрении его к русским журналам, о Андросове и статье Погодина о нем. Толстой (А. П.) говорит, что Андросов презирает Россию, о несчастном унижении, с которым писатели наши говорят об отечестве, что в них оппозиция не правительству, а отечеству. Пушкин очень сие опробовал и говорил, что надо об этом сделать статью журнальную. Пушкин говорил долго. Квасной патриотизм. Цель его журнала, как он ее понимает, доказать правительству, что оно может иметь дело с людьми хорошими, а не с литературными шельмами, как доселе было. Водворить хочет новую систему. Я много ожидаю добра от сего журнала.

Н. А. МУХАНОВ. Из дневника. Рус. Арх., 1897, I, 657.

(П. А. Катенин приехал в Петербург в середине 1832 г.) Узнав о моем приезде, многие из знакомых поспешили меня навестить, и между первыми -Пушкин. Свидание было самое дружеское... Коль скоро здоровье позволило, я посетил его; но в своем доме показался он мне как бы другим человеком; приметна была какая-то принужденность, неловкость, словно гостю не рад; после двух или трех визитов я отстал, и хотя он не один раз потом звал и слегка корил, я остался при своем; когда, напротив, он посещал меня, что часто случалось, в нем опять являлся прежний любезный Александр Сергеевич, не совсем так веселый, но уже лета были не те.

П. А. КАТЕНИН. Воспоминания о Пушкине, Литерат. Наследство, т. 16 -- 18, стр. 639.

Переходы от порыва веселья к припадкам подавляющей грусти происходили у Пушкина внезапно, как бы без промежутков, что обусловливалось, по словам его сестры, нервною раздражительностью в высшей степени. Он мог разражаться и гомерическим смехом, и горькими слезами, когда ему вздумается, по ходу своего воображения. Стоило ему только углубиться в посещавшие его мысли. Не раз он то смеялся, то плакал, когда олицетворял их в стихах. Восприимчивость нервов проявлялась у него на каждом шагу, а когда его волновала желчь, он поддавался легко порывам гнева. В эти-то мрачные минуты и являлся к нему Соболевский на выручку -- прогонять тоску и гнев... Нервы Пушкина ходили всегда, как на каких-то шарнирах, и если бы пуля Дантеса не прервала нити его жизни, то он немногим бы пережил сорокалетний возраст.