Cемейные узы не в счет - Кира Витковская

– Бессовестная девочка, – сказал Марк, стараясь казаться суровым. Не вышло. Тон получился слишком мягким. – Ксюша, ты вообще соображаешь, что делаешь?

– Не надо, – прошептала Ксюша и прижалась к его плечу. – Не ругай меня, Марк, пожалуйста.

– Ну… – Марк сдался. Ксю этим простым жестом подкупила его суровость и строгость, он просто не мог осуждать ее сейчас. – Хватит, Ксю. Не плачь, – он обхватил рукой вздрагивающие плечи. – Перестань. Успокойся и объясни, почему ты так себя вела? Ведь ты же не злая, ты не способна желать кому-то смерти…

– Но я желала. Я хотела, чтобы он умер. Я не понимаю этого сама, но это правда. Я хотела, чтобы он умер.

Марк поднял ее лицо за подбородок и серьезно взглянул на нее.

– Почему? Почему, Ксю? Ты понимаешь, что могло бы произойти, если бы папу твоего не удержали?

– Я не верила, что он что-то с собой сделает. Я это слышала много раз. Он только пугает – хочет, чтобы около него бегали и упрашивали. А я устала от этого. Мне самой бы сейчас впору вены вскрывать или вешаться…

– У тебя проблемы?

Ксюша отбросила волосы за спину.

– Да у кого их нет, этих проблем? Марк, помню я одну вещь… Мне семь лет было… Шли летние каникулы, Катя была у бабушки в Барановичах, а я в пришкольник ходила, потому здесь была. И вот один раз папа как-то напился, они с мамой поругались, и он сказал, что топиться пойдет… Я тогда очень испугалась, плакала, просила, чтобы папа не уходил… А он ушел. Мама всю ночь не спала, ходила по комнате – думала, я не слышу. А я все слышала. Как я могла спать, если… А утром папа заявился как ни в чем ни бывало – будто и не он вовсе топиться собирался… Веселый такой, довольный…

– Я ничего не знал об этом, – сказал Марк растерянно.

– Конечно. Никто не знал. И не мог знать, потому что я никому ничего не говорила. Я не люблю плакаться кому-то. Я не знаю, откуда это взялось, но я всегда скрывала свои печали. Я всегда плакала в уголочке, если у меня что-то случалось, так, чтобы никто не слышал…

Марк погладил Ксюшу по щеке, задумчиво вгляделся в черты лица девушки: в линии губ, щек, носа, бровей… Так непривычно видеть на всем этом печать грусти! Обычно Ксюшино личико излучает радость, тепло, интерес к людям – даже когда Ксю задумывается и, не улыбаясь молчит, все равно ее лицо оживлено. Значит, дело здесь не в улыбке и не в мимике. Дело в глазах. У Ксю глаза грустные, печальные, поэтому все кажется печальным – взгляд, голос, черты лица…

То, что Ксюша высказала минуту назад, для Марка было не ново. Те же мысли приходили к нему самому не один раз, не один раз он и вел себя так же – плакал в уголке, чтобы никто не слышал. Само собой, плакал в детстве, когда был маленьким. Не всем везет получить при рождении счастливый билет в жизнь в виде привлекательной наружности и приятного окружающим характера. Чаще всего людям дается что-то одно – внешность или характер. Случается, конечно, что не достается ни того, ни другого, но у Марка не этот случай. Внешность у него очень и очень даже ничего, да и характер, в принципе… Все на месте вроде в характере: и чувство юмора, и настойчивость, и решительность, и умение сострадать… Но все как-то неустойчиво, разрозненно – словно подточено или изломано. С детства Марк чувствовал себя неуверенно, несвободно, что-то мешало ему быть таким открытым и искренним с людьми. Он не врал, конечно (во всяком случае, врал не больше других ребят), да и занудой не был… Но было что-то… Наверное, чрезмерная скрытность и недоверие к людям. И не всегда Марк отваживался отстаивать свое мнение, противопоставлять себя окружающим и, в случае чего, применять силу. Поэтому ему часто доставалось от приятелей, из многих драк мальчик выходил битый, с плачем.

Теперь, конечно, Марк знал, чего хочет, и не шел на поводу у компании, и мог хорошенько «навтыкать» тому, кто отважится что-то сделать ему. И среди друзей о нем говорили: «Лучше быть с Марком на гребне его волны, чем становиться ему поперек дороги». Волшебная перемена путем закаливания произошла в Марке после развода с женой. Он понял, что перед чьей-то силой нужно не отступать, а искать силу побольше, что если кричат на тебя – надо кричать еще громче, что если бьют – надо бить в ответ, а если с тобой говорят – нужно отвечать внятно и отчетливо. Открыв для себя эту нехитрую истину, Марк приобрел какую-то цельность натуры; качества характера стали переплетаться теснее.

Но и теперь еще под ногами не всегда была твердая земля, не всегда Марк понимал поступки, которые совершал, решения, которые принимал, и чувства, которые испытывал. Та скрытность, категоричность и резкость суждений, что отличали Марка в детстве, сохранились и оказывали свое влияние, и от этого влияния не спасала ни приобретенная цельность характера, ни принципы, ни жизненный опыт.

Марку было знакомо и чувство одиночество. Как ни странно, сильнее всего оно ощущалось в семье. Очень, очень часто Марк чувствовал себя чужим среди Кличенко, иногда, в разгар семейных праздников – по-кличенковски шумных – его охватывала тоска и желание оказаться за тысячи километров, как можно дальше отсюда. Почему так, Марк не понимал, но так было. Он любил свою семью: вместе всех и по отдельности каждого, но все двадцать шесть лет жизни парень чувствовал себя отстраненным, далеким от всего этого, просто наблюдателем.

И он понимал Ксюшу сейчас, когда она говорила, что скрывала свои печали, потому что сам поступал так же. И точно так же не любил жаловаться.

Выходит, те особые чувства, которые он испытывал к Ксении в прошлом и испытывает сейчас, основаны не просто на плотском желании. Скорее, это желание родилось на основании этих чувств и на старании Марка в них разобраться. И самая природа их лежит в том, что он и Ксю – родственные души. Ведь если разобраться – между ними много общего. Примерно одинаковые принципы, похожие качества характера, похожий способ решать проблемы, та же скрытность и недоверие к людям…

– Ксюш, я не хотел. Прости, – произнес Марк. – Я не знал…

– Да как ты мог узнать? Ведь я этого даже маме не говорила, даже Кате… По сути, мы с Кэт – абсолютно чужие друг другу. Только название, что сестры… – сказала Ксюша грустно и вдруг посмотрела на Марка как-то странно. – Знаешь, Марк, а ведь мне грех жаловаться на судьбу! У меня есть папа, мама, сестра, большая семья… У меня никто не умер, я не больна смертельной болезнью… Вот подрасту, окончу школу, заработаю профессию, замуж выйду… Ведь все есть? Только почему-то это самое все неизвестно где. Как я в детстве когда-то сказку читала, и там строчки были: «Все стало как на загадочной картинке. Все тут и никого не видно…» – Ксю помолчала и заговорила снова: – Я всегда хотела иметь большую семью, много родственников, которые собирались бы в праздники все вместе и всегда было бы много подарков… А у меня? Что есть у меня? Вроде и родни много, и в то же время никого, все разъехались. Вот и получается – у меня большая семья, но в то же время я одна. Никого нет… Ты сейчас скажешь, что все было бы иначе, если бы мы не уехали? Ведь ты, как и все здесь, считаешь, что мама неправа? Нет, ничего не изменилось бы, наоборот, было бы еще хуже. Я была бы еще более одинока, потому что не была бы важна и нужна. Сейчас, по крайней мере, когда я приезжаю, все рады мне. Живи я здесь, меня бы даже не замечали. Я была бы не нужна.