Крепостная маркиза - Лариса Шкатула

— Какая способная женщина эта Фаншон! Жаль, что она не может учиться в медицинском институте.

Из нее вышел бы прекрасный врач.

Он опустился на стул у стола, и Соня налила молока ему и себе тоже, раз уж мосье Поклен не побоялся вообще принимать пищу у нее в замке.

Как говорят у Сони на родине, знал бы, где упасть, соломки бы постелил. Разве могла она подумать, что от простой горничной может исходить такая опасность? Наверняка Вивиан считала, что как-нибудь вечером княжна сядет за стол вместе с Патриком и выпьет коньячку.

Она еще плохо знала свою госпожу — на самом деле Соня не пила коньяк. Из крепких напитков княжна пила только грог, и то только однажды — теперь не стоит вспоминать, чем ее опыт кончился.

Бедный Патрик! Он пострадал там, где должна была пострадать Софья Астахова. Принял смерть за русскую княжну, не ведая, не гадая… Однажды в минуту близости он пошутил, что отдал бы за Софью жизнь, а оказалось, не в добрую минуту…

Вдруг страшная мысль кольнула княжну прямо в сердце: а что, если Вивиан отравила не только коньяк?! Она лихорадочно стала перебирать продукты, которыми пользовалась сегодня Ода. Булочки она недавно испекла, молоко тоже принесли сегодня утром.

Потом, когда Соня останется вдвоем с кухаркой, то обсудит, что из продуктов на всякий случай стоит сразу выбросить.

Но тут в ее размышления ворвался голос доктора.

— Понимаю, ваше сиятельство, вам есть о чем подумать, — проговорил он, уплетая булочки, — но лучше пока отвлечься. Еще успеете напридумывать и то, чего не было. Давайте лучше поговорим о той «красотке», которую вы привели в дом. Хочу сказать вам: она — любопытный экземпляр. Навскидку ей можно дать и восемнадцать, и тридцать лет. И в ней странным образом перемешались красота и безобразие.

Впрочем, последнего все же больше. Может, ей бы характер поженственней, не так бы бросалось в глаза уродство. Помнится, в древности было такое божество с собачьей головой… Впрочем, чего это я… Про таких, как Мари, говорят: страшна, как смертный грех!

— Ей вовсе не тридцать лет, как вы предполагаете. Если бы вы могли ее осмотреть, то увидели бы, как молода и упруга ее кожа. На самом деле ей всего двадцать. Бедняжка не виновата, что такой уродилась. Наверняка она уже достаточно настрадалась от своей внешности, — сказала Соня. — К сожалению, человеку не дано исправить ошибку провидения.

Доктор потянулся к кувшину и подлил себе молока.

— А вот тут вы, дорогая, не слишком правы. Мой друг — хирург, его зовут Жан Шастейль. Советую запомнить это имя, ибо сей врач далеко пойдет — с помощью своего хирургического ножа он творит просто чудеса. Я уже не говорю о таких недостатках, как заячья губа или волчья пасть, но при необходимости он может выкроить человеку совершенно новое лицо.

— Вы потому советуете мне запомнить его имя, что думаете, будто и мне пора исправить свою внешность? — хохотнула, но тут же осеклась Софья.

— О, нет-нет, мадемуазель Софи, ваша красота совершенна. Как говорится, ни прибавить, ни убавить… Я потому заговорил про Жана, что посмотрел на вашу находку и подумал, как сумел бы он исправить сию ошибку природы… Не обращайте внимания на мои разглагольствования. Я тут у вас пригрелся.

Молоко я люблю, булочки во рту тают, вот и разболтался…

Поклен с сожалением отодвинул от себя блюдо с булочками.

— Любовь к печенью меня погубит. Мне приходится хватать себя за руку, когда она вновь и вновь тянется к сладкому… Да-а, я все думаю об этой женщине. Будь она побогаче, чтобы иметь возможность оплатить услуги хирурга, ей можно было бы помочь.

Впрочем, беднякам не до красы, когда есть нечего…

Кстати, о еде. Если вы надумаете уволить свою кухарку, сообщите мне, я с удовольствием ее возьму.

— Боюсь, вам долго придется ждать, — сказала Соня и в тот же момент услышала, как открылась входная дверь и по коридору протопали несколько пар ног, а потом одна из них почти бегом направилась к кухне.

— Ваше сиятельство, мосье доктор, я привел полицейских, как вы и хотели. Они в гостиной.

— Идемте, — спохватилась Софья и взглядом позвала за собой доктора.

В гостиной на углу кушетки сидел один полицейский, а второй прохаживался по комнате, бросая взгляды на мертвого Патрика. Никто его не трогал с места, так он и лежал, словно уже покинутый всеми, хотя только обстоятельства вынуждали Соню все время передвигаться, не имея возможности хотя бы посидеть возле почившего возлюбленного.

Увидев доктора, один из полицейских радостно воскликнул:

— Мосье Поклен, рад, что это вы.

— А кто же еще, кроме меня? — проворчал доктор. — Давненько я не видел вас. А в замке маркиза де Барраса, кажется, вы до сего дня ни разу не бывали. — Он смущенно оглянулся на Соню и поправился:

— То есть я хотел сказать, теперь здесь хозяйкой ее сиятельство, русская княжна Астахова…

— Софи Астахова, — представилась она; лейтенанту на французский манер.

И невольно задержала на нем свой взгляд: боже, да он же просто великан, этот лейтенант! Наверное, она не достает ему даже до плеча. На вид ему не больше тридцати, а на лице уже два шрама, которые, как ни странно, украшают его, придавая вид этакой очаровательной злодейскости и в то же время законной суровости. А его чуть ли не фиолетовые глаза… Но она тут же одернула себя: Патрик! На кушетке лежит тело умершего Патрика!

— Лейтенант полиции Фредерик Блесси! — представился тот, о ком она только что размышляла.

Толстяк-доктор продолжал рассуждать вслух:

— Насколько я успел изучить ваши привычки, Фредерик, прежде на подобные происшествия вы присылали сержанта Бежара.

Лейтенант строго взглянул на доктора — мол, какой я тебе Фредерик…

— Полноте, Фредерик, я могу позволить себе некоторую фамильярность. Ведь я живу в Дежансоне так долго, что успел принять вот этими самыми руками не одну сотню новорожденных, включая и вас.

— Вы правы, доктор, — заговорил лейтенант вполне по-доброму. — Тот, кто дарит нам жизнь, имеет право на некоторое особое обращение. Что касается Бежара, — он бросил взгляд на своего спутника, — то он настоящая ищейка. У меня даже такое впечатление, что в прежней жизни он побывал в собачьей шкуре. У парня острый глаз и еще более острый нюх.

Обычно он возвращается и высказывает свои соображения, стоит ли мне лично заниматься тем или иным делом. Если всюду я начну ходить сам… Впрочем, это вам неинтересно. Но кое-что я знаю и о вас, старина Поклен. Вы ведь, так сказать, провели первичное расследование? Угадал? Я давно говорил, бросьте свои клистиры и отвары, идите в полицию… М-да… Так вы говорите, странная смерть?

Оба склонились над трупом Патрика, в то время как сержант каким-то крадущимся шагом выскользнул из гостиной.