Роковое сходство - Патриция Гэфни

Нежный негромкий голос Анны снова донесся до него через две разделявшие их стены. Уставившись на закрытую дверь гардеробной, половина которой принадлежала ей, а вторая – ему, Броуди попытался представить себе, что она делает в своей комнате. Может быть, снимает драгоценности и складывает их на туалетный столик? Вытаскивает шпильки из своих чудесных волос и расчесывает их щеткой. Облегченно вздыхает, расстегивая крючки глупейшего и совершенно бесполезного корсета. Выбирается из всех этих кринолинов и нижних юбок. Снимает чулки, скатывая их трубочкой. Стягивает через голову сорочку и стоит посреди комнаты, обнаженная и прелестная, встряхивая волосами…

Две с половиной секунды потребовались Броуди, чтобы пройти в дверь, пересечь гардеробную и без стука открыть вторую дверь, ведущую в спальню Анны.

Две женщины оторвались от изучения пятна на подоле красновато-коричневого платья и повернулись к нему с одинаково удивленными лицами. Одной из них была Анна – увы, в полном облачении (ночная рубашка, халат в оборочку и домашние туфельки). Другой оказалась ее горничная; Броуди уже знал, что ее зовут Джудит, но Анна забыла упомянуть, что у нее глаза филина и оскал тигровой акулы. За своей хозяйкой она надзирала на манер испанской дуэньи. Это подзадорило Броуди.

– Дамы, – произнес он, отвесив фатовской поклон. Анна подняла брови, а горничная сделала весьма небрежный реверанс. Он прошел дальше в ее спальню.

– Это что?

Протянув руку между ними, Броуди пощупал юбку, которую они изучали, и, судя по тому, как обе они одеревенели, словно пики для копчения рыбы, сразу же догадался, что допустил некое непростительное нарушение правил хорошего тона. Он поднес атласную ткань к носу и протянул «М-м-м…». Горничная возмущенно ахнула. Броуди обнял Анну за талию и фамильярным жестом положил ладонь ей на бедро.

– Можете идти, Джудит, – сказал он негромко, не сводя глаз с белой шеи Анны в том месте, где она исчезала в воротнике ночной рубашки.

– Нет!

Анна опустила глаза, чтобы скрыть свой испуг, и добавила с наигранным спокойствием:

– Нет, останьтесь, Джудит, мы еще не закончили.

– О, прошу прощенья, – жизнерадостно продолжил Броуди, заходя ей за спину, – в таком случае я подожду.

Он обнял ее обеими руками, сплел пальцы у нее под грудью и опустил подбородок ей на макушку. С минуту все молчали. Потом Броуди кое-что припомнил.

– «По классическим меркам цветная обувь считается несовместимой с хорошим вкусом, – процитировал он из своей заветной книжки. – Тем не менее у нежно-розового и светло-голубого оттенков имеются горячие сторонники».

Анна дернула его за запястья, что было силы, старательно сохраняя на лице спокойствие ради Джудит.

– Так что вы говорили, Джудит? – Всякий раз, как она прекращала свои отчаянные усилия, его руки продвигались на долю дюйма выше.

– …кремового шелка? Да, я… я ее порвала. В Риме, насколько мне помнится, в омнибусе. Нам придется…

Броуди прижался к ней еще теснее – она ощущала его тело всей спиной, ягодицами и бедрами.

– Нам придется взять лоскут сзади… с внутренней стороны и сделать…

Он просунул большой палец в вырез капота и начал поглаживать снизу ее левую грудь. Колени у нее задрожали. Круглая совиная физиономия Джудит побагровела, она старательно отводила глаза от лица хозяйки.

– …заплатку, – сумела выговорить Анна и вновь умолкла.

Броуди прижался губами к впадинке между ее шеей и плечом, а потом пустил в ход и язык. На одну секунду Анна закрыла глаза. Та часть мозга, что еще сохранила способность рассуждать, подсказывала ей: Джудит ее не защитит, Броуди ни перед чем не остановится, пока горничная находится в комнате, и ей, как ни странно это может показаться на первый взгляд, легче будет с ним справиться, когда служанка уйдет.

– Ну теперь с делами покончено, любовь моя? – прошептал Броуди прямо ей в ухо, отчего у нее мурашки побежали по коже.

Анна заставила себя открыть глаза, с трудом перевела дух и ответила:

– Да, я… вы… мы поговорим утром, Джудит. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Джудит, – эхом отозвался Броуди, обезоруживающей улыбкой встречая полный враждебности взгляд, брошенный на него горничной перед тем, как она повернулась и без поклона удалилась с возмущенным топотом. – Сдается мне, что я ей не нравлюсь, Энни. Может, я что-то не так сделал?

– Отпусти меня. Пусти!

Но он не желал ее отпускать. Языком он прослеживал линию ее скулы, а рукой вычерчивал расходящиеся круги у нее на животе. Анна стиснула руки замком и с силой ударила его локтем под ребра. Броуди вскрикнул и отпустил ее.

Он рухнул поперек кровати, хватаясь за ребра, как провинциальный трагик на сцене, и тихонько посмеиваясь про себя, а она поправила одежду и отступила, меряя его негодующим взглядом. Анна уже открыла было рот, чтобы выложить ему все, что думает, а главное, объяснить, что она сделает, если он еще раз позволит себе подобную выходку, но закрыла его, так и не сказав ни слова.

Броуди не раз говорил, что воспринимает ее угрозы как вызов, и она побоялась, что он опять поймает ее на слове. Такому человеку нельзя было угрожать впустую, а что она могла ему противопоставить? Ей оставалось только смотреть в бессильном негодовании, как он с видом знатока поглаживает атласное покрывало на ее кровати и пробует мягкость пуховой перины.

– Твоя кровать мне больше нравится, – решил он. – Но знаешь, Энни, должен тебе признаться, что такого жуткого дома я в жизни своей не видел. Как ты можешь жить в этой комнате? Да тут двух шагов нельзя пройти по прямой, чтобы не напороться на какую-нибудь дурацкую дребедень!

– Я могла бы принять такое замечание всерьез – вспыхнула Анна, – если бы оно исходило от кого угодно, но только не от человека, привыкшего спать в гамаке на палубе и есть из общего котла в кубрике. Ты понятия не имеешь о том, как выглядит удобное и респектабельное жилище, Джон Броуди! Ты не распознал бы его, даже если бы оно свалилось тебе на голову! И не смей критиковать мой дом!

Глубоко-глубоко у нее в душе тихий голос твердил, что он прав. Она сама это знала и нередко думала о своем доме точно так же, но вынужденное признание лишь разозлило ее еще больше.

– А теперь не мог бы ты оставить меня одну? Я устала, и мне нужен покой.

– Тебе нужен покой? Знаешь, что, Энни, давай заключим уговор. Я уйду, как только ты скажешь, что хочешь лечь в постель. Ну давай, скажи это. У тебя получится.

Анна стиснула зубы. Она не боялась сказать, что хочет лечь, но заранее опасалась услышать то, что он скажет в ответ. Наверняка что-нибудь гадкое и грязное.

– Что это? – вдруг спросил Броуди, указывая на что-то у нее за спиной.