В трущобах Индии - Луи Жаколио

— Но ведь невозможно то, что вы говорите.

— Это мое последнее слово.

— И, однако, — продолжал Сердар нерешительно, — у вас должны быть жена, дети…

— Ах, не говорите мне о них, не лишайте меня мужества… Имею ли право я сохранить им мужа… отца обесчещенного!

«Ах! — подумал Сердар. — Какого мужа избрала себе моя Диана!.. Но я спасу его против воли…»

И он продолжал громко:

— Утро вечера мудренее, майор, завтра…

— Завтра, как и сегодня, вы не получите другого ответа от меня.

— Я не то хотел сказать.

— Объясните тогда, я не понимаю вас.

— Я так тронут величием вашей души, что хочу употребить весь этот день и затем ночь на то, чтобы отговорить индусских вождей от принятого ими решения.

— О, если вы это сделаете…

— Постарайтесь только, чтобы ваши люди, несмотря на свои страдания, не сделали какой-нибудь неосторожности и терпеливо ждали до утра.

— За это я отвечаю вам.

— До завтра, в таком случае… я буду у вас в этот же самый час.

— Дай Бог вам успеха!

— Я надеюсь на успех сегодня ночью.

Сердар поспешно вышел из Гоурдвара. Отказ майора вынуждал его изменить все сделанные им приготовления. Передав индусским вождям ответ майора, несколько измененный им: «Гарнизон просит разрешения подумать до завтра!» — он поспешил в свою палатку, где заперся с Нариндрой, Сами и двумя махратами. Совещание между ними длилось долго. Они говорили на теллингском наречии, которое на Декане было понятно одним только бенгальским сипаям, а потому были уверены, что ни одно нескромное ухо не поймет ни одного слова из их разговора.

День прошел, как и накануне, в похвальбах со стороны индусов и в сдержанных жалобах со стороны англичан. Обильный дождь, падавший в течение нескольких часов, наполнил настолько цистерны, что люди в крепости могли удовлетворить жажду и с этой минуты с большим мужеством переносили свои страдания.

Наступила ночь, последняя для гарнизона Гоурдвар-Сикри. Густые черные тучи, собравшиеся сначала на горизонте, покрыли теперь весь небесный свод: на нем не видно было ни единой звездочки, точно ночь эта была нарочно создана для предсмертного бдения. Лагерь индусов, которым надоело играть и забавляться, был погружен в темноту; стаи шакалов бродили взад и вперед перед укреплениями города, как бы предчувствуя обилие мяса, и зловещее тявканье их смешивалось порою с жалобными воплями умирающих от голода.

Один в своем кабинете, майор приводил все дела в порядок и запечатывал конверты с духовным завещанием и семейными бумагами. Затем он снял с шеи медальон, в котором находилось изображение прелестного личика, и, покрывая его поцелуями, говорил:

— Ты, конечно, одобришь мой поступок, милая и благородная женщина. Не краснела бы ты разве за меня, узнав, что я был способен покинуть своих солдат ради спасения собственной жизни? Я завещаю своим детям неизгладимое воспоминание о том, что я поступил честно.

Не успел он закрыть медальон, как послышался легкий шум. Он обернулся и, несмотря на все свое хладнокровие, не мог удержаться от крика: четыре совершенно голых индуса вошли в комнату и с быстротою молнии набросились на него. В одну минуту они повалили его на пол, заткнули рот и обмотали веревками, чтобы он не мог ни кричать, ни выбиваться из рук, затем двое из них взвалили его себе на плечи и бегом вынесли вон.

Глаза в него не были завязаны, и он мог, несмотря на темноту, видеть, что его пронесли через городок, а затем через укрепления. Скоро они очутились на равнине; четыре индуса скользили, как тени мимо индусского лагеря. На расстоянии мили оттуда он увидел какую-то движущуюся черную массу и затем услышал голос, заставивший его вздрогнуть. Это был голос Сердара, который говорил носильщикам:

— Положите его осторожно на дно хаудаха Ауджали.

— Сделано, господин, — ответили носильщики.

— Хорошо! В путь к Эллору! Живей!

И говоривший сел в хаудах, где был майор, который понял по движению, что они едут на спине слона.

Месяц спустя майор вместе со своими детьми находился на пакетботе, который из Бомбея направлялся в Европу, а рядом с ним стоял Сердар; он пришел проститься с ними и был очень растроган.

Раздался звук колокола, приглашавший посторонних удалиться в свои лодки.

— В последний раз прошу вас, мой спаситель, — сказал майор, — ваше имя в знак воспоминания! Что скажу я своей милой жене, когда она спросит, кого ей благословлять за то, что детям ее сохранили отца, а ей — мужа?

Сердар, переходивший уже за борт, обернулся и со взором, в который он, казалось, вложил все воспоминания и всю душу свою, сказал:

— Вы скажете моей милой Диане, что вас спас Фредерик де Монмор де Монморен.

— Праведное Небо! Ее брат! — воскликнул майор.

И он хотел броситься за ним… но пароход закачался на волнах, и лодка Сердара очутилась в двадцати метрах от него.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. НУХУРМУРСКИЕ ЛЕСА

I

Гатские горы Малабарского берега. — Жители девственного леса: туги, хищные звери и Тота-Ведда. — Английские шпионы. — Исчезновение Нана-Сагиба. — Сердар и Барбассон. — На озере Нухурмур. — Сюрприз.

Вся западная часть Индостана, известная под названием Малабарского берега, окаймлена длинной цепью гор неравномерной высоты, которая тянется на протяжении семи-восьмисот миль от мыса Коморина, где она начинается едва заметными уступами, до диких и суровых провинций Мейвара и Бунделькунца. Здесь она разделяется на несколько отрогов, главные из которых, продолжая свои путь к северу сливаются с первыми уступами Гималаев, пройдя сначала по границе Афганистана; другие же уклонившись в стороны, подобно нервным жилкам пальмового листа или пластинкам веера, понижаются постепенно, направляясь к равнинам Бенгалии, и умирают, так сказать, на берегу Ганга, как умирают благочестивые индусы, которые, чувствуя приближение смерти, приходят испустить последний вздох на берегу священной реки.

Горы эти носят сообразно своему положению разные названия, как Триводерамских гор, Гатских, Нильгернских, Беар; все они покрыты непроходимыми девственными лесами, которые тянутся капризными извилинами то по глубоким долинам, покрытым пятью или шестью поясами растительности, куда с трудом проникает луч солнца, то по крутым склонам, которые подымают до 2500 метров свои зеленые вершины среди небесной лазури или тянутся по обширным плато, покрытым дикими скалами, лощинами, где ревут потоки, шумят и пенятся каскады, где сверкают озера неизведанной глубины.

Несколько редких проходов, которые известны только проводникам, ведут отсюда в Триводерам, Гоа, Мирпур и другие города, но они так опасны и так мало посещаются, что большинство путешественников предпочитает ехать к месту назначения на маленьких пароходах, которые еженедельно ходят между Коромандельским берегом и Малабарским.