Сообщество разума - Марвин Мински

Ученым пока неизвестны подробности работы нашей системы зрения, но можно предположить, что эта система имеет несколько уровней, например таких:

Лучи света возбуждают датчики сетчатки.

Другие агенты обнаруживать границы и текстуры.

Третьи агенты описывают местоположение, очертания и формы.

Ячейки памяти опознают знакомые объекты.

Происходит опознание структурных отношений между этими объектами.

В завершение эти структуры увязываются с функциями и целями.

Соответственно возможно порождать иллюзии на любом из этих уровней. Труднее всего было бы создать «зримый образ», вызвав из разума миллион датчиков самого низкого уровня, вовлеченных в процесс зрения. А проще всего, пожалуй, было бы заставить высокоуровневых агентов зрения принять состояния, которые возникали бы из наблюдения за конкретной сценой; для этого потребовались бы только отдельные подходящие строки З. Назовем это явление симуляцией, то есть воспроизведением сугубо высокоуровневых эффектов воздействия на стимул. Симуляция способна приводить к тому, что мы не будем помнить практически никаких подробностей о запоминаемом объекте или событии, но сможем осознать его наиболее важные структуры и отношения, испытывая ощущение присутствия. Симуляция обладает многими преимуществами перед зримым образом. Она действует быстрее, требует меньше ресурсов, а еще мы можем комбинировать части разных симуляций, чтобы воображать то, чего никогда раньше не видели, – даже то, что попросту не может существовать.

16.9. Детские эмоции

Ребенок брошенный, внезапно пробужден,

Глядит по сторонам, открыв в испуге глазки,

Но видит он лишь то, чего не видит он:

Ответный взор любви и ласки[24].

Джордж Элиот

Некоторые читатели могут ужаснуться тому, что им приходится воображать ребенка как совокупность почти независимых агентов. Но мы никогда не поймем, как развиваются человеческие существа, если не выясним, с чего все начинается. Одним из доказательств независимости агентов может служить тот факт, что младенцы способны резко переключаться с довольной улыбки на голодный плач. В отличие от сложных комбинаций, свойственных взрослым, маленькие дети, как правило, обычно находятся в том или ином четко определенном состоянии, будь то сытость, голод, сонливость, игра, удовлетворение или что-то еще. Старшие дети показывают менее резкие перемены настроения, а выражения их лиц говорят о том, что в сознании несколько процессов осуществляются одновременно. Следовательно, можно сказать, что наш ум появляется на свет как набор относительно простых и отдельных «машин потребностей». Но достаточно быстро он «обрастает» знаниями от остальных частей растущего организма.

Как следует интерпретировать очевидную «однонаправленность» младенцев? Одно из объяснений резких перемен младенческого настроения заключается в том, что некий агент берет верх и насильственно подавляет остальных. Другая точка зрения состоит в том, что многие процессы протекают одновременно, однако репрезентацию получают строго по одному. Более эффективно было бы поддерживать работу целого ряда протоспециалистов. Тогда каждый из них будет готов перехватить управление при какой-либо чрезвычайной ситуации.

Каковы преимущества механизма, который заставляет младенца прятать смесь эмоций и выражать их по одной? Возможно, подобное «искусственное обострение» чувств способствует благополучию ребенка, облегчая родителям понимание того, что на данный момент всего важнее для их отпрысков. Да, на самом деле непросто понять, чего хотят младенцы, но подумайте, насколько было хуже, делись они с нами сложными выражениями смешанных чувств! Жизнь этих младенцев – и в свою очередь наша собственная жизнь – зависит от умения доступно выражать свои потребности. Чтобы обеспечить эту доступность, агенты должны обладать мощными системами перекрестного исключения, дабы подчеркивать малые различия и давать тем самым знать, какие из них наиболее значимы сейчас. Так формируются простые «резюме», которые проявляют себя в радикальных изменениях облика, голоса и настроения и которые легко интерпретировать другим людям. Именно поэтому в ситуациях, когда взрослые просто хмурятся, дети кричат и плачут.

Учитывая, что эти признаки ясны, спросим, что заставляет нас реагировать на них? Чтобы помочь своим потомкам расти, большинство животных придерживаются двух соотносящихся схем (ведь коммуникация двунаправленна). С одной стороны, младенцы умеют кричать, и эти вопли родители слышат издалека, даже когда не видят ребенка или спят; наряду с оттачиванием этих навыков здесь действует перекрестное исключение, также усиливающее интенсивность крика. С другой стороны, взрослые вынуждены реагировать на эти сигналы: возможно, в наших умах имеются специальные системы, придающие таким сообщениям наивысший приоритет. С чем именно могут быть связаны «устройства» наблюдения за детьми? На мой взгляд, они подключены к рудиментам тех же протоспециалистов, которые в активированном состоянии заставляли нас кричать в бытность младенцами. Потому-то взрослые и реагируют на крики младенцев, приписывая им ту же степень безотлагательности, которую должны были бы испытывать сами, чтобы кричать так громко и надрывно. Если коротко, крик побуждает родителей и воспитателей проявлять в ответ на крики младенцев максимум внимания и заботы.

16.10. Взрослые эмоции

Поскольку эмоций мало, а разумов много [говорит робот Жискар], поведение толпы легче предсказать, чем поведение одной личности[25].

Айзек Азимов

Что же такое эмоции? Наша культура считает их глубокой, древней тайной. Как идея общества разума соответствует выводам наших предков? Психология здравого смысла даже не установила пока в точности, какие именно эмоции существуют.

Если существует гнев, что представляет собой ярость? Как страх соотносится с испугом, ужасом, трепетом, паникой и всем подобным? Как любовь соотносится с благоговением, привязанностью и увлечением? Являются ли эти эмоции одной и той же, только разной интенсивности, или они действительно различны, так сказать, соседствуют в неизведанной вселенной чувств? Ненависть и любовь вправду противоположны друг другу, как и мужество с трусостью, или это лишь пара крайностей, каждая из которых воплощает отсутствие второй? Снова спросим – что же такое эмоции и что такое то, что принято называть настроением, ощущениями, страстями, потребностями и т. д.? Трудно найти общее значение для этих слов, вероятно, потому, что лишь немногие из них в самом деле соответствуют четко различаемым умственным процессам. Зачастую же, если анализировать эти слова, выясняется, что каждый из нас придает им различные, персонализированные, если угодно, значения.

Младенческие эмоции ясно дают знать о насущных потребностях детей. Позднее мы учимся использовать такие сигналы более осознанно. Так, мы можем эксплуатировать эмоции привязанности и гнева в качестве социального капитала в разных ситуациях; например, можно притворяться сердитым или довольным, даже показывать – то есть угрожать или обещать, – что мы готовы разозлиться или проявить смирение при определенных обстоятельствах. Наша культура неоднозначна; с одной стороны, нас учат, что эмоции должны быть естественными и спонтанными; с другой стороны, нам говорят, что мы должны учиться их контролировать.