Любовь и фантастика (сборник) - Марина Дяченко

Я велела поставить кресло в гостиной перед парадным портретом Аманесера. Рыцарь рассвета стоял, опираясь на копье, в полном боевом облачении, с опущенным забралом шлема. Я сидела перед ним, вышивая олеандры, собирая слезы в маленький сосуд, висящий на шнурке у меня на шее.

На десятый день зеркальце засветилось. Я увидела отблеск костра на панцире, забрало темного шлема и ущербную луну в небесах – ту же луну, что висела сейчас над нашими головами.

– Я снова свободен, – сказал Аманесер. – И я люблю вас, донна Клара. Ждите.

* * *

Диего избегал меня. Не смешил, не восхищался, не улыбался, глядя в глаза. Порывался даже уйти – но не ушел; дворецкий заваливал его поручениями – и он делал все, даже самую грязную работу. А по ночам сидел на крыше рядом с пушкой.

Он начал курить. Раздобыл где-то трубку. Курил плохой табак, который покупал у слуг. Кашлял, смахивал слезы с глаз и снова курил.

Однажды ночью я снова поднялась на крышу. При виде меня Диего едва не проглотил свою трубку:

– Сеньора…

Я опустилась рядом:

– Диего… Для того, чтобы быть верной моему рыцарю, мне вовсе не нужно играть с вами в прятки. Аманесер здесь, – я прижала руку к груди. – Моя любовь к нему – как восход солнца… разве можно оскорбить восход? Разве можно его принизить?

– Но сеньора, мне показалось…

– Я верна моему рыцарю так совершенно и полно, что с благодарностью принимаю и ваши чувства. Настоящая любовь не может унизить или оскорбить. А донна Фуэнте – в самом деле опасная колдунья, и ведь мы знаем, что наидоблестнейший рыцарь однажды может потерпеть поражение… Вы доказали свое благородство, Диего. Давайте снова будем друзьями.

Он молчал.

Была безлунная, спокойная, тишайшая ночь. Над крышей и над башней, над фонтаном во внутреннем дворике и над нашими головами лежало звездное царство – россыпь жемчуга на черном бархате. Звезды мерцали в остывающем воздухе.

– Смотрите, – я протянула руку. – Видите, вон та розоватая звезда?

– Вижу…

– Рядом с ней, левее… Звезда не такая яркая, но… это любимая звезда Аманесера. Она называется Тэмма.

– А у нас в поселке, – он наконец-то улыбнулся, – ее зовут Хвостик. Потому что все созвездие – видите, три звезды, еще две крестом и те четыре звезды… называется Песья Случка. Я прошу прощения, сеньора, но оно в самом деле так называется. А то, что прямо у нас над головами – четыре звезды полукругом – это Гребень…

Я улыбнулась в ответ. Поселяне называют звезды в меру собственного разумения – но куда им до рыцаря Аманесера, у которого в машине стоит астрономическая программа под названием «симулятор Вселенной»…

– Тэмма – это красиво, – тихо сказал Диего. – Но на его месте я назвал бы ее Клара… Ой, извините, сеньора. Я лучше буду молчать.

* * *

В ворота постучал испуганный пастушок лет тринадцати. Он затравленно оглядывался, просил пить и бормотал насчет коровы, которую потерял, и что за это его убьет хозяин. Слуги уже готовы были пустить парня в людскую – поесть, попить, отдохнуть. Хорошо, что рядом случился Диего и принудил дворецкого поставить пастушка на весы.

Боже мой! Этот тощий оборванец весил, как цельносвинцовый. Я прибежала на крик дворецкого; слуги и служанки разбегались, кто куда. Пастушок стоял среди двора, дергал плечом, шмыгал носом и тупо ныл про корову и про хозяина, который убьет. Диего перехватил меня в дверях:

– Не подходите к нему. Это бомба.

Я присмотрелась. Парень выглядел совсем как настоящий, и если бы не повторяющиеся движения – дерг-шмыг-дерг – и не искусственные закольцованные слова, я тоже сочла бы его испуганным подростком.

– Назад! – кричал дворецкий, наступая на пастушка с рогатиной. – Назад, отродье! Уходи, откуда пришел!

Парень смотрел сквозь него мутными голубыми гляделками и причитал о потерянной корове.

Дворецкому, конюху и Диего пришлось объединить усилия, и втроем они вытолкали пастушка за ворота. По дороге пылило стадо; конюх побежал навстречу, размахивая руками, веля остановиться, свернуть…

Дворецкий малодушно бежал. Диего оттирал пастушка с дороги; я наблюдала за ними в прицел пушки. Мутная оптика давала, тем не менее, возможность увидеть все в деталях – разевающийся рот пастушка: «Хозяин… убьет…». Капли пота на висках Диего. Поднимающуюся над дорогой пыль – стадо было все ближе…

– Заворачивай! – кричал Диего погонщикам. – Заворачивай! Бомба!

Стадо лилось, как тяжелая вода, и не было силы, способной остановить его за несколько секунд. Диего встал перед пастушком, расставив руки – будто старший брат, готовый защищать младшего от потока рогатой скотины, от всех этих бурых и рябых, красноглазых, бездумно топочущих копытами и роняющих в пыль лепешки.

Стадо обтекало их, как речка – скалистый остров. Погонщик крикнул, даже замахнулся кнутом, но конюх перехватил его руку.

Диего стоял между стадом и смертью, и черные волосы его медленно седели от оседающей пыли.

* * *

– …я не знаю, сеньора, откуда они берутся. Откуда берутся моховые звезды или костлявые аббаты? У них, этих ходячих бомб, даже чипа нет… У них ничего нет. Если бы рвануло, сеньора, ничего бы не осталось, только яма. Мы с конюхом радиацию померили на том месте, где он стоял… Пресвятая дева Мария! Пришлось песком закидать.

Снова была ночь. Мы сидели на крыше; от горизонта до горизонта тянулась тишина – ни цикады, ни сверчка, ни шелеста листьев. Даже фонтан во внутреннем дворике молчал.

– Спасибо, Диего. Может быть, ты спас нас всех… И дона Аманесера.

– Сеньора, нет! Я бы не смог спасти. Я только смотрел, чтобы на него не наступила корова… А если бы он вздумал рвануть – как бы я его удержал?

– «Вздумал»? Разве они думают?

– Конечно, нет. Им нечем думать. Это я просто так сказал.

Над горизонтом поднялась луна – вылезла, как головка новорожденного, наполовину…

– Диего… Тебя ведь родила человеческая женщина?

– Да, я совсем простой, – он улыбнулся. – Совсем такой, как есть. Братья, сестры, дядька – золотая душа, зато тетка злющая и скупая… и красавица. Однажды выглянула из окна, так три дня собаки брехали!

Его белые зубы поблескивали в полутьме. Я заставила себя отвести глаза.

– Сеньора, – сказал он серьезно и тихо. – Я давно хотел спросить. Рыцарь Аманесер… Он дал обет никогда не снимать шлема?

Я молчала.

– Тогда… когда он рассказывал о вас… Он всю ночь просидел у костра в доспехах – и даже не поднял забрала. Я ни разу не видел его глаз… И на портрете в гостиной он тоже в закрытом шлеме… Я подумал – может быть, он дал обет?

Луна поднялась выше. Залила оливковую рощу желтым масляным светом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});