Территория - Олег Михайлович Куваев

крупноглыбовые развалы, и Баклаков с радостным возбуждением сказал себе: «Да-да, конечно, именно так». Он радовался, что сюда можно будет сделать зимний маршрут, как он и предвидел.

Холмы Нганай издали дыбились на тундре пологим, полностью заснеженным куполом. Баклаков попросил сделать над ними круг. Видимо, здесь разместился снежный оазис — холмы лежали, заваленные ровным, даже без застругов, снегом. Самолет пронесся над самой вершиной, и Баклаков заметил два небольших бугорка — кучки оленьих рогов на том месте, где похоронен пастух. На юге холмов был обрыв, не отмеченный картой. Они снова заложили вираж. Баклаков отметил, что скалистый обрыв шел почти от вершины и тянулся метров на триста. Как раз под обрывом сходились Малый и Большой Китам. Широкая заводь была ровной — идеальная площадка для посадки. Бардыкин крикнул в ухо Сергею:

— Гольцы! — и, бросив штурвал, показал размеры гольцов, которые тут водятся. Он подергал воображаемую блесну и показал большой палец.

Они легли курсом на юг, где темной стеной уже выступало Кетунгское нагорье. Первую посадку сделали там, где Малый Китам выходил из нагорья. Бардыкин издали заметил галечную косу, пролетел над ней, высматривая камни, и на обратном заходе сел. Второй пилот помог Баклакову вкатить на невысокую террасу бочку и камнями укрепить веху. Было тихо, грело солнце.

— Так-то хорошо будет, — хозяйственно сказал второй. Чувствовалось, что ему нравится эта работа.

— Ты вятский, что ли? — изумился Баклаков.

— Конечно, вятский. Из Котельнича, — сказал второй. Но Бардыкин уже запустил двигатель.

Они сбежали по снежному откосу. Баклаков не переставал удивляться: Котельнич был совсем рядом с его разъездом.

В долине Трех Наледей мела отчаянная поземка. Сверху долина казалась просто огромной трубой, заполненной жидкостью молочного цвета. Бардыкин что-то крикнул Баклакову, заложил круг, другой и пошел на посадку. Самолет отчаянно запрыгал по застругам, потом ткнулся, как в стенку, и встал. Сергей открыл защелку, снял резиновый амортизатор запирающий дверную ручку, и снежный вихрь ворвался в самолет.

— Закрывай, ек-коморок!.. — крикнул Бардыкин.

— Куда бочку-то выгружать? Ни черта же не видно.

— Сейчас люди придут. Скажут.

— Ты что, Боря? Свихнулся? Откуда тут люди?

Бардыкин вместо ответа закурил, натянул куртку.

Баклаков выскочил из самолета. Снежная муть на мгновение прояснилась, и совсем рядом мелькнул отвесный борт долины. «Погибнешь с ним ни за грош», — подумал Сергей и тут же увидел тонконогую фигуру, которая, наклонившись, шла к самолету. «Пастух, — удивился Сергей. — Значит, Боря стадо заметил. Какое тут стадо? Оленей унесет ветром». Человек подошел к самолету, Баклаков узнал Кьяе.

— Ты-ы! Привет! — радостно сказал он. — Хе! Судьба — индейка, а жизнь…

— Здравствуй. Это ты? — без удивления откликнулся Кьяе.

— Откуда? Откуда тут стадо?

— Неправильно самолет посадили. Во-он там снег ровный, совсем тихо, — сказал Кьяе.

Бардыкин запустил двигатель, они порулили по снежной мгле, и вскоре мгла кончилась.

Ветер шел по трубе, которая отворачивала в сторону от реки, и было странно видеть, как на расстоянии нескольких метров от них — пурга, бешеный снег, а тут почти штиль, снежинки искрятся в солнечном свете. Невдалеке стояла яранга и храпели привязанные ездовые олени.

— Давай, — сказал Боря, — шевелись. Еще четыре посадки.

Бардыкин ушел в ярангу. Они выкатили бочку, и Кьяе пообещал закатить ее на террасу.

— Продукты не нужны? — спросил Сергей.

— Недавно нарты пришли из Поселка. Все есть.

— Где другие? — спросил Сергей.

— У стада. Километров пять отсюда.

Сергей хотел спросить про внучку, но что-то остановило его, и он промолчал.

— Внучка в колхозе, — сказал Кьяе, точно читал мысли. — Будешь — увидишь.

На миг Баклакову вспомнилось: запах дыма, звериного жира, шкур, узкая девичья спина, взгляд вполоборота, точно мелькнувший из-за деревьев свет ночного костра, острая грудь, подпрыгивающая в такт шлепков по желтому тесту, и благостное чувство выздоровления.

Кьяе стоял перед ним, еще более высохший и потемневший, узкие брюки из камуса, короткие торбаса — «плеки», старая кухлянка, подпоясанная под животом узеньким ремнем, на ремне нож в нерпичьих ножнах и нерпичий же кармашек для винтовочных патронов. Человек, более близкий к миру трав, животных, камней, кустарника, ветра, неба, чем к миру грохочущих поездов, самолетов, вращающихся роторов гидростанций, металлическому ритму заводов, шахт, нефтяных скважин, морских судов…

Баклаков отвернул взгляд в белую стену пурги и улыбнулся криво, жалко и виновато. Не дури, Баклаков, не валяй ванечку.

— Спасибо тебе. Помнишь осень? — Он расстегнул ремень и протянул его Кьяе вместе с ножом. Тяжелое лезвие из подшипниковой обоймы, медь и желтая мамонтовая кость на ручке, деревянные в меди ножны. — Возьми, Кьяе, на память.

Кьяе взял нож, глянул на лезвие и протянул его обратно Баклакову.

— Очень тяжелый. Железо твердое. Пастух носит легкий нож — с мягким железом. — Кьяе показал свой нож. Обычный кухонный с деревянной ручкой, лезвие от частой точки почти как шило.

— Если можешь, отдай бинокль. Глаза постарели.

— Сейчас! — Сергей сбегал к самолету, где бинокль болтался на ремешке, прикрепленный к стойке. Шестикратный, цейсовский. Он нашел его в совершенно исправном немецком «тигре», который тоже везли на переплавку, и не расставался с ним.

— Совсем спасибо, — Кьяе радостно взял бинокль. — Зачем летаешь?

— Продукты разбрасываем. Летом пойдем здесь маршрутом.

— Как будешь идти?

— От холмов Марау вверх по Китаму, потом сюда, дальше к Серой реке, по реке на лодках до устья, потом на вельботе к Поселку.

Кьяе возбужденно переступал, пока Сергей перечислял пункты маршрута. Какой-то мальчишеский румянец проступил на его лице.

— Очень хороший маршрут, — сказал он. — Очень много всего увидишь.

— Еще раз спасибо тебе. Знал бы, что встречу, взял бы выпить.

— Летом встретишь. Только опять будешь в плохой одежде. В твоей одежде в тундре всегда будешь больной.

— Знаю, что кухлянка лучше всего. Где ее взять?

— Скажи, сколько надо. Скажи куда. Принесу. Отдашь продуктами, чтобы нам далеко не бегать.

— Пять кухлянок. Десять пар чулок меховых. На всякий случай, двое штанов. Для дальних маршрутов. Весну будем проводить на холмах Нганай.

— Принесу, — просто сказал Кьяе. — На хороших оленях — день.

— Продукты я на вас захвачу. Чай, сахар, мука, папиросы. Так?

— Немного патронов к винтовке. Немножко выпить. Так!

Из яранги вынырнул Боря Бардыкин, догладывая на ходу кость.

— Давай, наука! — крикнул он. — Давай, ек-коморок, полетели.

Они опять вырулили в снежную мглу, ветер даванул под крылья, и «Аннушка» взвилась, точно бабочка, подхваченная порывом ветра. На вираже мелькнула внизу фигурка с задранным вверх лицом.

Последние посадки прошли благополучно. Солнце уже садилось к горизонту, когда они легли на длинный курс к мысу Баннерса.

— Посадка на одномоторном аппарате АН-2 разрешается только при незашедшем или взошедшем светиле, — бурчал Боря Бардыкин. — Ты НПП знаешь?

— Что-о? — крикнул Сергей.

— Не знаешь ты НПП, в