Франц Кафка. Узник абсолюта - Макс Брод

Переписка между мной и Миленой началась по поводу дела, которое на первый взгляд может показаться странным. Я слышал о несчастном, которого много лет держали в Велеславинском санатории для нервнобольных. У его семьи были причины для этого. Я хотел спасти его от заточения. Кафка сказал мне, что Милена однажды была в этом заведении и встретила там г-на X. Поэтому я написал Милене, спросив у нее о X. Я знал ее, но только по случайным встречам. Я встречал ее в компании Верфеля и поэта Поля Корнфельда. Она жила в Вене и была замужем за Эрнстом Поллаком, другом Верфеля.

Брак был несчастным. Эрнст Поллак, талантливый, многосторонне образованный, высококультурный философ (в области логики), широко известный как «Поллак-эксперт», умел производить необычайное впечатление на Милену и на других женщин. Интересно сравнить его с Кламмом в некоторых местах «Замка».

Я знал, что Милена вышла замуж за Поллака наперекор своей семье. Может быть, она находилась в Велеславинском санатории «благодаря» усилиям родных, желавших изолировать ее. В то время, когда Поллак сошелся с Миленой, у него были близкие отношения с другой женщиной из Вены – красивой, но не слишком интеллектуально развитой, которая внезапно вступила в связь с другим мужчиной или вышла за него замуж. После свадьбы Поллак не проявлял уважения к чувствам Милены, и она страдала от его безжалостности, но в то же время любила свои страдания. Она вынуждена была сама зарабатывать себе на жизнь и даже опускалась до того, что подрабатывала носильщиком на вокзале, чтобы не оставаться голодной. Ее родители-миллионеры, жившие в Праге, решительно отказались оказывать какую-либо поддержку своей «блудной дочери».

Когда Франц встретил Милену, она находилась именно в этом незавидном положении. На протяжении первой половины 1920 г. Кафка ездил на лечение в Меран. Когда он вернулся в Прагу, я с трудом узнал его – так радостно и возбужденно он говорил о днях, проведенных с Миленой в Вене. Он писал ей по нескольку писем в день и сам получал множество писем в ответ. Телеграммы летали туда и обратно. Как часто Франц умолял меня прийти к нему в Институт страхования от несчастных случаев помочь ему скоротать время в ожидании получения телеграммы от Милены. Я видел, что его здоровье, уже расшатанное серьезным недугом, стало опасно ухудшаться под влиянием этого стресса. Я говорил Милене, чтобы она помнила о его болезни и была к нему внимательна. Она отозвалась на мою просьбу во втором письме. Тон первого письма был сравнительно спокойным и безличным. Главным обсуждаемым вопросом было дело господина X. На самом деле оно относилось к Францу и освещало его человечность ярким светом, потому что именно он подвиг меня на спасение того человека. В те дни мы оба направляли усилия не только на решение своих проблем, но и на избавление от страданий третьего лица. Я до сих пор слышу эхо наших шагов в коридорах страховой компании. Обычно Франц проводил в канцелярии утро – и это было для него достаточно. Но сейчас он оставался там и после полудня в ожидании письма или телеграммы от Милены.

Первое письмо Милены ко мне начиналось словами:

«Дорогой мой доктор!

Вы просите меня привести доказательства несправедливости по отношению к г-ну X., находящемуся в Велеславине. К сожалению, я могу вам представить лишь очень скудную информацию, соответствующую официальным источникам, хотя мне хотелось бы дать больше сведений. Я находилась в Велеславине с июня 1917-го по март 1918 г., проживала в том же корпусе, и единственное, что я могла сделать для несчастного, – это давать ему книги на время. В этом санатории ему было запрещено разговаривать с кем-либо, даже о пустяках и даже в присутствии дежурного наблюдателя. Если бы это было обнаружено, участники разговора были бы заперты на ключ, а дежурный – уволен бы».

Далее следует описание отчаянного положения находящегося в больничном плену человека. Там есть очень интересное суждение:

«Психиатрия – благодатная стезя для злоупотреблений. Каждое действие или слово пациента расценивается как ненормальное и служит орудием для мучителя. Я могла бы поклясться, что г-н X. мог бы жить в других условиях, но не могу привести доказательств».

Мои усилия по спасению г-на X. оказались тщетными. Но это было в дальнейшем. Последняя часть письма посвящена Францу, которого Милена обычно называла «Франк».

«У меня к вам большая просьба, доктор. Вы знаете, что я не могу жить, не зная, как дела у Франка. Он всегда говорит, что ему хорошо и что он очень здоров и спокоен. Поэтому, если вы чувствуете, что он страдает из-за меня, напишите мне об этом. Я не сообщу ему, что узнала это от вас, и буду спокойнее, если вы пообещаете мне написать. Не знаю, как я смогу ему помочь, но знаю, что как-нибудь помогу. Франк говорит, что все должны «любить вас, гордиться и восхищаться вами». Заранее благодарна вам и полагаюсь на вас».

Я не стал скрывать, что состояние Кафки резко ухудшилось. 29 июля Милена снова написала мне:

«Я в самом деле очень встревожена. Я не знала, что болезнь Франка так серьезна. Здесь он чувствовал себя хорошо. Я не слышала, чтобы он кашлял. Он был оживлен, весел и хорошо спал.

Ты благодаришь меня, дорогой Макс, ты благодаришь меня вместо того, чтобы упрекать за то, что я не приезжаю к нему долгое время, сижу здесь и только пишу письма. Я умоляю тебя – умоляю еще раз: не думай обо мне плохо, не думай, что я делаю только то, что мне легко. Здесь я разрываюсь на кусочки, все приводит меня в отчаяние (только не говори Франку!), и я не знаю, что делать, куда пойти. Но ты написал, что Франку необходимо получать от меня весточки, слышать что-то хорошее – действительно, Макс, это величайшее счастье, какое только может быть. Франк должен определенно куда-то поехать[36]. Я сделаю все возможное, чтобы это произошло, и если не будет другого выхода, я сама приеду в Прагу, и мы выдворим его оттуда, не так ли? И я надеюсь, что в другом месте ему будет спокойно и хорошо. Я – должна об этом сказать – сделаю все, чтобы увидеть это своими глазами.

История моего замужества и отношений с мужем слишком сложна, чтобы говорить о ней теперь. Слова слишком мало значат. Но я все время ищу выход, ищу решение, ищу доброе и правильное.

Пожалуйста, Макс, поверьте, что я хочу облегчить Франку страдания. Поверьте, что для меня это важнее всего в мире.

Вы сейчас находитесь рядом с ним и должны написать мне, если есть о чем. Вы будете правдивы со мной, не так ли? Мне сейчас немного легче, поскольку я пишу вам и уже не нахожусь наедине с собой.

Пожалуйста, когда вы вернетесь, напишите мне о том, как организовать переезд Франка, и дает ли врач надежду на то, что ему станет лучше. Главное – он должен уехать оттуда, и он сделает это, непременно сделает.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});