Дело Локвудов - Джон О`Хара

«Уважаемый м-р Уинн!

Благодарю Вас за письмо. Уверяю Вас, что никакого горького осадка у меня не осталось от того, что было сказано на пикнике, ибо я знаю, что меня не хотели обидеть. Я и сам часто попадаю в подобные затруднительные положения. В ближайшее время я намерен побывать по делам фирмы в Уилкс-Барре и Хиллтопе и надеюсь иметь удовольствие встретиться с миссис Уинн, с Вами и с вашей очаровательной дочерью.

Искренне Ваш, Джордж Локвуд».

То, что у Джорджа Локвуда не было в Уилкс-Барре и Хиллтопе никаких дел, не имело значения. Через три дня после того, как он отослал письмо, пришел ответ: его настоятельно просили прервать свою деловую поездку и переночевать на озере Уинн, где у Терона Уинна был летний коттедж.

По невзрачному личику Терона Уинна разливалась глупая безудержная радость прощенного недотепы. Радовалась и Бесси Уинн, видя, как доволен ее муж. Они, очевидно, полагали, что он приехал ради них, поэтому не оставляли его наедине с Агнессой до тех пор, пока не кончился ужин.

— К семи утра мне на шахту, — сказал Терон. — Так что извините, я залягу спать вместе с курами.

— Жить здесь приятно, но одно плохо: мистеру Уинну приходиться вставать на час раньше, — сказала миссис Уинн.

Наконец мистер и миссис Уинн отправились на покой.

— Могли бы и мне ответить, не только отцу, — с упреком сказала Агнесса.

— А я все недоумевал, почему вы так холодны ко мне. Вот, оказывается, в чем дело. Хотите знать правду? Если бы не ваше письмо, то меня бы здесь сейчас не было. Вот мой ответ. С вашим отцом я бы не помирился, а с вами — другое дело.

— Я не стала бы просить у вас прощения.

— Не стали бы?

— Нет. У вас не хватило здравого смысла понять, что он сказал эти слова вам не в обиду. Их и я могла бы сказать, и любой другой. Никто не делает такого faux pas[24] сознательно.

— Faux pas никто не делает сознательно. Насколько я знаю французский, faux pas как раз это и подразумевает. Однако людям следует знать, кому что можно говорить.

— Сами-то вы всегда это знаете?

— Я был убежден, что вы не знаете, что сказал ваш отец.

— Потом узнала. Он тогда был так расстроен, что в — конце концов все рассказал. Можно задать вам нескромный вопрос? Вы своего деда знали когда-нибудь?

— Конечно. Очень даже хорошо знал. Он рассказывал мне про войну. В бою на реке Булл-Ран его ранили.

— У него что, была такая привычка — стрелять в людей?

— За такой вопрос я могу и обидеться.

— Я не могла удержаться. Уж слишком он непохож на моего отца — единственного мужчину, которого я знаю.

— Ну полно вам, мисс Уинн. Ваш отец — единственный мужчина, которого вы знаете? Не забывайте, что я, видел вас на балу.

— Половину из них я знаю не больше, чем вас.

— Еще узнаете.

— Вряд ли мне это будет интересно.

— Вас когда-нибудь целовали?

— Разумеется, нет.

— Что с ними случилось, с местными обожателями?

— Ничего не случилось. Просто они умеют уважать леди. Как и подобает джентльменам.

— Если я попрошу разрешения поцеловать вас, вы будете звать на помощь?

— Нет. Но я отвечу отказом.

— А если я без разрешения?

— Вы что, за этим сюда ехали, мистер Локвуд?

— Вы начинаете догадываться. Да, за этим.

— Тогда я рада, что вы пробудете у нас недолго. Неприятно все-таки смотреть, как человек напрасно тратит свое драгоценное время. О принстонцах говорят, будто они считают себя великими сердцеедами. Подумать только, какой чести хотят меня удостоить!

— Вы хотели сказать — лишить? Вы говорите таким тоном, словно безобидный поцелуй — почти то же, что совращение.

— Право, мистер Локвуд. Это уж слишком.

— По крайней мере, я вижу, что вы понимаете значение этого слова.

— Можно понимать значение слов без того, чтобы… Я знаю, например, что такое хирургия, но из этого не следует, что я соглашусь подвергнуть себя операции.

— Жаль, что у меня нет с собой хлороформа.

— Хлороформа? Не понимаю, что вы хотите этим сказать.

— Вы упомянули про хирургию. Если бы у меня сейчас был хлороформ, я усыпил бы вас и поцеловал.

— Что за гадкая мысль! Надо иметь безнравственный склад ума, чтобы говорить такие вещи.

— Он у меня и есть безнравственный, только я, по крайней мере, этого не скрываю.

— Оно и видно. Достаточно вас послушать.

— Когда вы ляжете в свою кроватку, подумайте, каково мне лежать в своей — ведь нас будет разделять всего лишь тонкая перегородка.

— Спокойной ночи, мистер Локвуд. — Она вышла, но немного спустя вернулась. Вид у нее все еще был рассерженный. — Вы не идете спать? Если идете, то я должна потушить лампы.

— Я потушу. Вам не помешает, если я оставлю одну гореть в своей спальне? Сможете вы спать?

— Благодарю вас, смогу.

Улегшись в постель, он целый час непрерывно постукивал пальцем по тонкой перегородке из полированного дерева. Утром во время завтрака Бесси Уинн спросила:

— Хорошо спали, мистер Локвуд? Не всякий может легко заснуть в лесу в первую ночь.

— Как убитый. А вы, мисс Уинн, хорошо спали?

— Я? Не очень. Мне все казалось, что кто-то скребется. Не то мышь, не то крыса.

— Ты же их не боишься, — удивилась мать. — Где нам только не приходилось жить, когда мы поженились с мистером Уинном.

— Бояться не боюсь, но они спать мешают.

— Мистер Уинн просил сказать вам «до свидания» и передать, что ему было очень приятно видеть вас у нас в доме. Если вы снова будете в наших краях, то обязательно заезжайте. Мы не позволим вам останавливаться в гостинице, тем более хиллтопской.

— Что ж, миссис Уинн, возможно, я и поймаю вас на слове. Летом мне не раз придется бывать в этих местах. Отец мой понемножку стареет, так что разъезжать, в основном, приходится мне.

— Вы, должно быть, хороший помощник своему отцу, — сказала Бесси Уинн.

— Благодарю вас. Вы пробудете здесь все лето?

— Да, этот коттедж остается за нами до середины, сентября, а потом Том Уинн держит его для своих друзей-охотников. Они приезжают из Нью-Йорка и Филадельфии и остаются здесь до тех-пор, пока не настреляют по оленю на человека. Лет пять-шесть назад один из них убил медведя.

Затаенная надежда Джорджа Локвуда на то, что Агнесса Уинн выразит ему свою признательность каким-то особым способом (ведь заявила же она в своем письме, что будет «чрезвычайно благодарна»), оказалась, как он теперь понимал, глупой романтической блажью. Слова «чрезвычайно» и «благодарна» ничего для нее не значили, она проявила бы большую точность, если б написала «я скажу вам большое спасибо». Но она была загадочная и, следовательно, необычная девушка, а необычную девушку, согласно его теории (не проверенной, однако, на практике), можно совратить, не связав себя обещанием жениться. Лично ему еще не приходилось совращать девушек из хороших семей — слишком тщательно их оберегали от соблазнителей и от собственных инстинктов, — хотя Лали Фенстермахер не один раз бывала на грани капитуляции. Джорджу рассказывали о случае с одним его знакомым по Принстону, который соблазнил девушку с молчаливого согласия ее брата; но когда он увидел эту девушку во плоти, то понял, что его знакомый — это не искусный ухажер и не счастливчик, а человек, лишенный брезгливости. Проблема, следовательно, состояла в том, чтобы совратить не вообще девушку из хорошей семьи, а красивую девушку из хорошей семьи. А Агнесса Уинн как раз и была красивой девушкой из хорошей семьи. Красивой и соблазнительной. Совратить такую значило бы одержать настоящую победу и над ее высокомерием, и над ее интеллектуальной независимостью.

Агнесса Уинн в свои девятнадцать лет выделялась среди сверстниц хрупким телосложением и не вызывала у Джорджа Локвуда особого влечения. Она была лишена чувственности, поэтому обладание ею сулило ему не столько физическое, сколько моральное удовлетворение: ему хотелось немного сбить с нее спесь. Он навел точные справки о ее положении в династии Уиннов. Сведения, полученные им, могли обескуражить искателя богатых невест, но Джордж видел и другое: она нравилась его ровесникам, они любили бывать в ее обществе и искали ее благосклонности. Так что, хотя ей было всего девятнадцать лет, в невестах она вряд ли засидится. Что касалось ее положения в семействе Уиннов, то, хотя оно и могло обескуражить тех, кого интересовало прежде всего богатство, Джордж Локвуд знал, что Агнесса — любимица старого Тома Уинна и, следовательно, у нее есть виды на будущее. С другой стороны, было немало молодых людей, которые — Джордж это видел — ухаживали за Агнессой, хотя и не нуждались в браке по расчету. Любой из них мог жениться на ней через год-два, а Джорджу Локвуду не хотелось, чтобы его кто-то опередил. Любовь в его расчеты не входила.

Счастливая случайность дала ему однажды повод и возможность продолжить знакомство с нею, но потом он решил уже не полагаться на волю случая. Да в этом и не было необходимости: от Терона и Бесси Уинн последовало второе приглашение в коттедж на берегу озера, а Джордж Локвуд чувствовал, что Агнесса не пойдет против воли родителей. При всей сердечности отношений равенства в семье не существовало, и Агнессе в голову бы не пришло таким образом утверждать свою независимость. Джордж Локвуд подозревал, что вся ее самостоятельность сводилась, по сути дела, к некоторой оригинальности мышления. Она казалась ему натурой неглубокой, а лишь немного отличной от других, подобно тому, как кажется отличной от других благодаря своему акценту девушка-южанка, оказавшаяся на вечеринке среди северян. Ее необычность была источником постоянных размышлений Джорджа: она то привлекала его, то отталкивала, а иногда он вообще не видел в Агнессе ничего незаурядного. Но была ли Агнесса глубокой натурой или нет, была ли она необычной, не такой, как все, или нет, он твердо знал одно: она занимала его мысли, как никакая другая девушка после Лали.