История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2 - Джованни Казанова

К концу этого волнующего визита она сказала, что ей не терпится броситься к ногам отца, но пусть это будет только с наступлением ночи, чтобы это не дало оснований для пересудов соседей. Свидание, которое должно было послужить завершением пьесы, было перенесено на завтра.

Мы отправились ужинать в «локанду»[41] с графом отцом, который, поняв, насколько он обязан своим счастьем всему, что я сделал для его дочери, смотрел на меня с обожанием. Он был рад узнать, что это я был тот человек, что первым заговорил с его дочерью, когда она сошла с барки. Г-н Барбаро снова попросил их пообедать с нами завтра.

Имелся риск провести все утро наедине с ангелом, которая должна была вскоре меня покинуть, но что это за любовь, которая не может пренебречь риском? Уверенность, что эти часы были последними, которые мы проведем вместе, заставляла нас постараться, чтобы они стали действительно последними в нашей жизни, но счастливая любовь никогда не приводит к самоубийству. Она видела, что моя душа обливается кровью, и хотела думать, что она частично срослась со своей душой.

Одевшись, она взяла башмаки и поцеловала свои домашние туфли, которые решила хранить до конца дней. Я попросил у нее локон волос, чтобы сделать шнурок, подобно тому, что я хранил на память о м-м Ф.

Она увидела меня снова под вечер вместе со своим отцом, братом и г-дами Дандоло и Барбаро, которые хотели присутствовать на этой замечательной встрече. При появлении отца дочь бросилась на колени к его ногам. Он поднял ее, обнял и обращался с ней с высочайшей добротой, которой можно было бы пожелать. Час спустя мы все отправились в локанду Бонкузен, где, пожелав счастливого путешествия трем знатным иностранцам, я вместе с двумя друзьями вернулся к г-ну де Брагадин.

Назавтра мы увидели их прибывшими во дворец в шестивесельной пеоте . Они захотели принести последние благодарности г-ну Барбаро, мне и г-ну де Брагадин, который без этого не имел бы удовольствия полюбоваться чудесным воссоединением двух очаровательных созданий.

Приняв по чашке кофе, они распрощались, и мы увидели, как они поднялись в свою пеоту, которая в двадцать четыре часа доставит их к мосту у «Темного озера» (pont du Lac obscur ), где течение По разделяет Папское государство и республику Венецию. Не могу передать, сколь много сказали мне глаза графини в этот жестокий момент расставания. Никогда рекомендация не была столь действенной, чем та, что дал граф г-ну Барбаро. Она должна была послужить спасению чести его семьи и помочь мне избежать неприятностей, которые я мог претерпеть в связи с тем, что юная девица оставалась со мной после того, как я ее встретил.

После этого мы отправились вчетвером в Падую, где оставались до конца осени. Доктора Гоцци там больше не было. Он стал кюре в деревне, где жил со своей сестрой Беттиной, которая не могла больше жить с мерзавцем, который женился на ней только для того, чтобы заполучить то, что она принесла в приданое.

В спокойной праздности этого большого города я влюбился в самую знаменитую из венецианских куртизанок того времени. Ее звали Анчилла, танцор Кампиони женился на ней и уехал с ней в Лондон, где она стала причиной смерти одного всеми любимого англичанина. Через четыре года после описываемого периода я поговорю об этом более подробно. На тот же момент должен рассказать читателю только об одном маленьком происшествии, из-за которого моя влюбленность продлилась только три или четыре недели.

Эту девицу мне представил граф Медини, молодой ветреник, как и я, имевший такие же наклонности, но игрок, объявивший себя противником фортуны. Играли у Анчиллы, любовником которой он был, и он представил меня ей как жертву, не выпуская карт из руки. Ничего не зная, я оставался таким простаком вплоть до рокового момента, когда заметил явное плутовство с его стороны и сказал ему об этом, приставив пистолет к его груди. Анчилла убежала, он вернул мне мои деньги и предложил выйти с ним, чтобы помериться шпагами. Я согласился и пошел за ним, оставив свои пистолеты на столе. Мы вышли на prato délia valle , где при свете луны я имел счастье ранить его в плечо. Он должен был запросить пощады, не имея возможности поднять руку. Я пошел спать, но утром счел необходимым, последовав совету г-на де Брагадин, покинуть Падую и отправиться дожидаться его в Венеции. Этот граф Медини всю свою оставшуюся жизнь был моим врагом, и я должен буду рассказать о нем, когда мы с читателем доберемся до Неаполя.

Я провел весь остаток года в своих старых привычках, иногда довольным, а иногда недовольным фортуной. Ридотто[42] был открыт, и я проводил большую часть ночи играя и пускаясь в авантюры.

1747 г.

К концу января я получил письмо от юной графини А. С., которая уже больше не носила это имя. Она мне писала из одного из красивейших городов Италии, где она стала маркизой Х. Она просила меня не показывать виду, что мы знакомы, если случай приведет меня в этот город, где она живет счастливо с мужем, отдавшим ей свое сердце после того, как она согласилась принять его руку.

Я узнал от своего брата, что, едва вернувшись на родину, наша мать переехала в город, из которого она мне написала, к одному из своих родственников, где познакомилась с мужчиной, который должен был сделать ее счастливой. В следующем 1748 году я ее увижу. Помимо письма, которым она меня известила об этом, я был представлен ее мужу. Сладость мира предпочтительней очарования любви, но об этом не думают, когда влюблены. В это же время молодая венецианка, очень красивая, которую ее отец Рамон выставлял на обозрение публики, занимая в балетах, держала меня пятнадцать дней в своих оковах; я оставался бы в них и дольше, если бы Гименей их не разбил. М-м Сесилия Вальмарана, ее покровительница, нашла ей мужа ее профессии в лице французского танцора по имени Бине, который захотел называться Бинетти. Его жена не сочла себя обязанной из-за этого менять на французский свой венецианский характер, который проявлял свою силу во многих авантюрах, которые ее прославили. Она стала причиной большого числа моих приключений, о которых читателю будет обстоятельно изложено в своем месте. Эта Бинетти была отмечена от природы самым редким даром. Возраст никогда не проявлялся в ее лице, что женщин пугает более всего. Она казалась всегда юной для всех своих любовников и наиболее тонких знатоков возрастных изменений. Мужчины не задавали вопросов и были правы, не желая утомлять себя расспросами и вычислениями, чтобы убедиться, что они одурачены внешним видом; но женщины, стареющие на глазах, имели основание вздымать вопли против одной из них, которая не старела. Бинетти насмехалась всегда над этим родом злословия, идя своей дорогой и заводя любовников. Последний, кого она уморила в результате любовных усилий, был поляк Моссинский, которого судьба привела в Венецию восемь лет назад. Бинетти было тогда шестьдесят три.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});