Китайцы. Моя страна и мой народ - Линь Юйтан

милитаристы? Если народу гарантируют личную неприкосновенность, чиновники не смогут произвольно арестовывать редакторов, закрывать газеты, рубить людям головы, чтобы своя не болела (генерал Чжан И из моего родного города Чжанчжоу в провинции Фуцзянь так и поступил; я могу назвать его имя, так как его нет уже в живых). Каждый раз, когда народ выражает недовольство правителями или молодые люди возражают своим родителям, мы кричим: «Фаньла! Фаньла!» — это означает, что небо и земля перевернулись и наступил конец света.

Такое представление глубоко сидит в головах китайцев. Подобное зло не ограничивается чиновниками, оно подобно корневой системе огромного индийского баньяна, охватывающей площадь в 3 квадратные мили. Как баньян, это зло дает тень всем, кто под нее приходит. Мы, китайцы, не стараемся срубить такое дерево, а стремимся оказаться под ним. Мы не предъявляем обвинения чиновникам, как американцы, не сжигаем дома богатых, как большевики. Мы стараемся стать их привратниками и блаженствовать под тенью их дерев.

Социальная иерархия

Вопрос вроде бы ясен. В Китае реально существуют два социальных класса. Один — это класс служителей ямыня, который пользовался экстерриториальными правами без всякой консульской юрисдикции задолго до того, как европейцы появились в Китае. Другой — это класс тех, кто не служат в ямыне, платят налоги и уважают законы. Скажу без всяких околичностей: в Китае всего два класса, подобных собаке, бегущей впереди, и той, что отстала, и они часто меняются местами. Китайцы с оптимистичным фатализмом беспрекословно терпят такой порядок. В Китае нет классов с точно установленными границами, есть только различные семьи. Они вместе плывут по течению судьбы. Бывают удачливые семьи служителей ямыней и менее удачливые семьи. В последних сыновья не заседают в ямыне, а дочери не вышли замуж за служителя ямыня. В Китае нет семьи, у которой не было бы полезных связей; едва ли найдется такая китайская семья, которая не воспользовалась бы возможностью — либо благодаря браку, либо через знакомых — разыскать дальнего родственника, знакомого с учителем третьего сына господина Чжана, жена которого является младшей сестрой жены некоего чиновника. Такие связи очень важны, если придется с кем-нибудь судиться.

Семью служителя ямыня как раз можно сравнить с индийским баньяном, у которого корни переплетены друг с другом и развернуты веером. Китайское общество похоже на баньяновую рощу на горе. Приспосабливаясь к среде, деревья завоевывают место под солнцем и мирно сосуществуют. Некоторые деревья стоят в более выгодном месте, они поддерживают друг друга и защищают свое место. Как гласит китайская поговорка, «чиновники защищают чиновников». Простой народ — это земля, которая питает своими соками деревья. Точно так, как говорил Мэн-цзы, аргументируя различия между благородным мужем и простолюдином: «Без благородного мужа некому было бы управлять простолюдинами, а без простолюдинов никто не почувствовал бы себя благородным мужем». Когда князь государства Ци спросил Конфуция о методах управления, ответом стала доктрина социальных статусов. Князь воскликнул: «Хорошо сказано! Если князь не княжит, подданные не выполняют своего долга; как я буду кормиться, даже если в стране достаточно риса?» Поэтому эти баньяны под лучами солнца впитывают влагу и растут. Некоторые становятся более мощными и крепкими, они впитали из земли больше влаги, и люди, которые отдыхают в их тени и любуются их листвой, не знают, что крона баньяна разрослась лишь благодаря сокам земли.

Однако чиновники прекрасно знают об этом. Кандидаты на административные должности, сидящие в Бэйпине в ожидании назначения, знают назубок, какое место «пожирнее», а какое «попостнее». Они охотно разглагольствуют о том, что государственный бюджет — это «жир и костный мозг людей». Если считать извлечение человеческого жира и костного мозга наукой, то многообразие и оригинальность ее методов могут в полной мере соперничать по красоте с методами органической химии. Хороший химик может свеклу превратить в сахар. Еще более талантливый химик может из воздуха извлечь азот, чтобы произвести химические удобрения. Таланты китайских бюрократов ни в чем не уступают талантам химиков.

Пороки чиновничьей системы отчасти искупаются тем, что в Китае с древних времен нет кастовости и аристократии. Место в ямыне не передается по наследству, в отличие от поместий и титулов в Европе. В Китае трудно определить, кто именно, какие семьи всегда принадлежали к аристократии. Ни одна китайская семья, в отличие от многих аристократов во Франции или Габсбургов в Австрии, не может похвастать тем, что ее предки все предшествующие 500 лет никогда не работали. Потомки Конфуция составляют исключение — никто из них за истекшие 2000 лет никогда не работал. После того, как маньчжуры в 1644 г. пришли к власти в Китае, их потомки за истекшие почти 300 лет, можно сказать, тоже не работали. Теперь, когда маньчжурская династия свергнута, маньчжуры по-прежнему отказываются работать — я имею в виду большинство маньчжурских аристократов. Это очень интересный пример для социологов: какие изменения возникли в сознании целой прослойки общества, которую народ всей страны кормил почти 300 лет. Эта прослойка является в Китае «классом бездельников». Однако маньчжурская аристократия — это исключение. Между «классом ямыня» и «классом не-ямыня» обычно нет четкой границы.

Семья, а не какой-либо наследственный класс образует социальную ячейку. Семьи поднимаются вверх и опускаются вниз, как в калейдоскопе. Каждый, кому за сорок, сам видел, как одни семьи переживали подъем, а другие — упадок. Демократия в обществе и на Западе, и в Китае поддерживается не конституциями, а, как говорят, блудными сыновьями. У нас в Китае блудных сыновей великое множество, их расточительство делает невозможным длительное процветание всего класса богатых. Сами же они становятся знаменосцами демократии. Система государственных экзаменов дала возможность выходцам из низов, одаренным, волевым людям, порой достигать власти и богатства. Кроме детей нищих и проституток, любой мужчина мог принять участие в этих экзаменах. Если занятие науками есть привилегия талантливых людей, то эта привилегия никогда не принадлежала богатым. Бедность никого в Китае не ставила в действительно безвыходное положение. Можно сказать, что шансы у всех были равны.

Китайцы делят общество на четыре категории, сверху вниз: ученые, крестьяне, ремесленники, торговцы. В течение длительного времени существования первобытного крестьянского общества в Китае в основном царил дух демократии. Не было классовых антагонизмов, да для них и не существовало почвы. Взаимоотношения классов, кроме класса служителей ямыней, не прерывались из-за классовых настроений и снобизма. В стародавние времена богатый торговец или высокопоставленный чиновник мог пригласить дровосека к себе в резиденцию, выпить с ним чаю и дружески побеседовать. Такие сцены немыслимы в отношениях английского землевладельца и его арендатора. Крестьяне, мастеровые, торговцы