Пилигримы - Сергей Шведов

– Это у тебя короткая память, коннетабль, – нахмурился Герхард. – Ты мне должен пять тысяч денариев.

Все-таки шевалье де Роже был мелковат для той должности, которую получил волею судьбы и королевы Мелисинды. Любой другой человек, достигший его положения, уже выложил бы деньги на стол, а не зыркал глазами по сторонам в поисках оружия. И уж тем более не напрягал бы голос, призывая на свою голову если не гнев божий, то, во всяком случае, верную смерть от удара ножом.

– Не надо тревожить сержантов, коннетабль, – вежливо попросил Герхард, – они помешают нашему дружескому разговору.

– Тебе следовало бы обратиться ко мне в Иерусалиме, шевалье, – обиженно пробубнил Манасия.

– Обстоятельство помешали мне сделать это, – печально вздохнул Лаваль. – Но ничего еще не потеряно, дорогой друг. Мы сведем с тобой счеты в другой раз.

– Ты это к чему? – насторожился Роже.

– Зачем вы пошли войной на Дамаск, ведь это же безумие! Неужели в Иерусалиме не нашлось человека, который объяснил бы коронованным ослам всю пагубность этой затеи.

– Наши бароны протестовали, но Людовик и Конрад были непреклонны.

– А как же Мелисинда?

– Ей невыгодно ссориться с крестоносцами. Когда королеве намекнули, что иерусалимское ополчение готов вести на Дамаск ее сын Болдуин, она тут же приказала нам седлать коней. Патриарх Антиохийский просил ассамблею выслушать представителей Триполи, Антиохии и Эдессы, но их даже не пустили в зал. Среди французских баронов прошел слух, что люди Раймунда Триполийского отравили Альфонса-Иордана. И хотя епископ Лангрский заявил, что граф Тулузский умер от удара, это не изменило общего настроения. Даже магистр тамплиеров не сумел переубедить королей.

– Прискорбно, – вздохнул Герхард. – Выходит, единственным человеком, способным оградить нас от джихада, являешься ты, коннетабль.

– Ты меня перепутал с багдадским халифом, шевалье.

– Нет, Манасия, я никогда не ошибаюсь с выбором. Хотя не думаю, что халиф аль-Муктафи отказал бы мне в пустячной просьбе, тем более за столь солидную сумму в двести тысяч денариев. Халифу нужны деньги для войны с сельджукским султаном. Он спит и видит Багдадский халифат во всем его блеске и славе. А разве тебе Манасия не нужны средства на роскошную и безбедную жизнь?

– Ты сумасшедший, – зло выдохнул Манасия.

– В данном случае речь идет не обо мне, а о атабеке Дамаска Унаре. Старый сельджук удивительно добрый человек. Он готов заплатить двести тысяч денариев тому мудрецу, который уговорит крестоносцев отойти от западной стены и обратить свои взоры на восточную. В конце концов, это не бог весть какая услуга. Конрад и Людовик плохо знают местность. Им невдомек, что они уже взяли город, осталось только в него войти через пролом в обветшавшей стене. Но ты, Манасия, им этого не скажешь. Ты сделаешь все, чтобы надутые гусаки из Европы покинули Палестину с великим срамом и не путались под ногами у разумных людей.

– Если промолчу я, то глаза Конраду и Людовику откроет кто-нибудь из иерусалимских баронов, – поморщился коннетабль.

– С умными надо делиться, Манасия. Я же с тобой делюсь. Двести мешков с золотыми монетами уже находятся в твоем обозе, дорогой друг. Твои сержанты любезно согласились постеречь мои телеги, хотя я им не сказал, насколько ценен доставленный мною груз.

– А если я откажусь?

– Я скажу Людовику, что ты предатель, коннетабль де Роже. И что ты уже получил плату от старого Унара. Тебя повесят в назидание другим, а двести тысяч денариев французы и алеманы поделят между собой.

– Ты загнал меня в угол, Герхард!

– Нет, Манасия, ты сам туда забежал.

Филипп де Руси возглавлял дозор из ста шевалье и сержантов, которые магистр тамплиеров де Кроон, спешивший к Дамаску, выслал вперед. До города было уже рукой подать, когда Олекса Хабар, видевший в темноте не хуже чем днем, указал на странные силуэты, смутно различимые при лунном свете. Осторожный Филипп приказал людям спешиться, а сам в сопровождении Хабара, Глеба Гаста и двух оруженосцев Луи де Лузарша и Венцелина де Раш-Гийома проехал вперед и затаился за валом. Колонна турков состояла из тысяч конников, хотя подсчитать их точное количество не представлялось возможным. Шли они к Дамаску, в этом у Филиппа не было никаких сомнений. Поразило его другое, сельджуки подходили к городу с запада, рискуя уткнуться в армию крестоносцев, превосходившую их числом. Возможно, они рассчитывали на внезапность ночного нападения, но нужно быть совсем уж ротозеем, чтобы не заметить приближения такого количества воинов. И Людовик, и Конрад, и коннетабль Манасия де Роже были слишком опытными полководцами, чтобы не обезопасить свой стан дальними дозорами, контролирующими всю округу. И, тем не менее, турки уверенно продвигались вперед, не очень заботясь о соблюдении тишины, столь необходимой для успешной ночной атаки. Один из сельджуков приостановил коня, чтобы справить нужду, чем немедленно воспользовались Глеб Гаст и Олекса Хабар. Беспечный наездник даже не вскрикнул, когда его сняли с лошади и на руках перенесли за вал. Зато здесь он хоть и не сразу, но разговорился. Филипп, хорошо знавший турецкий язык, был потрясен откровениями пленника. Оказывается, арьергард армии Нуреддина, в двадцать тысяч туркменов и курдов, вели к Дамаску бек Айюб и его сын Салахаддин. Основные силы сельджуков во главе с беками Ширкухом, братом Айюба, и Сартаком отстали на несколько дней пути. Перед арьергардом была поставлена задача, войти в город с западной стороны и усилить гарнизон Дамаска.

– Ты уверен, что именно с западной? – спросил удивленный Филипп.

Однако сельджук стоял на своем, даже когда его переправили к магистру де Краону. Благородный Робер удивился ответам пленного не меньше, чем Филипп. За спиной у магистра находилось пятьсот рыцарей-тамплиеров почти тысяча орденских сержантов и две сотни рыцарей из Антиохии и Триполи, решивших на свой страх и риск поучаствовать в походе, затеянном европейскими королями. Было бы опрометчивым атаковать туркменов и курдов Айюба на уставших после долгого перехода конях, но перекрыть им пути отхода, тамплиеры конечно могли. Магистр приказал своим людям сворачивать шатры и немедленно строиться в колонну. Что и было выполнено с похвальной быстротой. Почти две тысячи тяжеловооруженных всадников двинулись по следам сельджуков к древнему городу, очертания которого уже вот-вот должны были проступить через предутреннюю дымку.

– Почему молчат сигнальные трубы? – раздраженно воскликнул магистр. – Неужели они не видят приближающихся туркменов?

Увы, на обширной равнине перед городом, которая должна была всколыхнуться человеческой массой, не происходило практически ничего. Двадцать тысяч сельджуков бека Айюба беспрепятственно прошли к стенам Дамаска.

– Они входят в город через открытые ворота, – сообщил магистру лейтенант тамплиеров, вернувшийся из дозора.

– А где крестоносцы? – растерянно спросил Кроон. – Где их лагерь?

– Они ушли.

– Куда? – взревел магистр.

– К восточной стене.

Магистр тамплиеров потерял дар речи. Дамаск был уже практически взят. Большой кровью крестоносцы преодолели валы, прикрывающие город с запада, уничтожив и пленив почти всех его защитников. Для окончательной победы оставалось сделать только один шаг, но вместо этого Людовик и Конрад отвели свои войска в сторону, открыв тем самым проход в Дамаск армии Айюба. Это что, безумие или предательство? Свой вопрос Робер де Краон не постеснялся задать вождям похода, собравшимся в шатре Людовика Французского, дабы обсудить подробности предстоящего штурма.

– Какого штурма?! – взревел магистр, потрясая огромным кулаком. – Вы в своем уме, благородные шевалье? Восточная стена практически неприступна, а в город только что вошли двадцать тысяч вооруженных до зубов воинов.

Благородный Людовик был шокирован поведением доблестного магистра. Объявлять безумцами двух самых могущественных государей Европы, это знаете ли слишком. Конрад уже готов был разделить гнев и недоумение своего соратника по походу, но тут в шатер почти вбежал, несмотря на почтенный возраст, Ангерран де Куси. Весть, принесенная им, повергла многих баронов в задумчивость, а некоторых даже в уныние. Сельджуки эмира Нуреддина, численностью, по меньшей мере, в сорок тысяч человек находились в двух днях пути от Дамаска. Похоже, эмиры Месопотамии и Сирии были очень хорошо осведомлены о планах крестоносцев и успели собрать огромную армию, вполне способную им противостоять.

– У нас есть целых два дня, чтобы овладеть городом, – бодро произнес Людовик, оглядывая своих притихших товарищей. – С божьей помощью мы возьмем Дамаск.

Король Конрад вопросительно взглянул на Краона, но магистр тамплиеров только рукой махнул. По его мнению, все уже было потеряно, когда в город вошли двадцать тысяч сельджуков Айюба. Крестоносцы если и превосходили их числом, то разве что в полтора раза. При таком раскладе лезть на неприступную стену было чистым безумием. По мнению благородного Робера, которое он не стал скрывать от вождей, следовало отступить от Дамаска раньше, чем сюда подойдут основные силы сарацин. В противном случае крестоносцам придется пробиваться через те самые валы, которые они захватили большой кровью, то и дело попадая в засады.