Заговор в начале эры - Чингиз Абдуллаев

Глава XXVII

И сказал Саул слуге своему:

Вот, мы пойдем, а что мы принесем тому человеку?

Ибо хлеба не стало в сумах наших,

И подарка нет, чтобы поднести человеку Божию;

Что у нас?

I Книга царства, 9:7

Демократическое правление изначально несет в себе зачатки охлократических начал, ибо решения, принимаемые большинством, не всегда самые лучшие и верные. Весь ход истории подсказывает, что достойные и одаренные люди всегда составляют меньшинство в любом обществе и в любой произвольно взятой социальной группе людей. Но диктат серого большинства торжествует, ибо навязанное ими решение становится обязательным для меньшинства, что несколько противоречит самой идее демократии. В результате торжествует власть посредственности над талантом. Власть толпы над личностью, власть массы над индивидуумом. Человечество старается забыть, что один из самых страшных режимов в его истории – фашизм пришел к власти в результате народного волеизъявления.

При недостаточном сознании людей демократия ущербна, ибо неминуемо ведет к охлократии, подавляя индивидуалистское сознание меньшинства, отвергая его постулаты и принципы.

Римские сенаторы, уже выпускавшие власть из рук, не могли и не хотели понять, как изменились римляне за последние годы.

Они смотрели на власть имущих как на дойную корову, вопрошая, что даст им новый кандидат: «хлеба и зрелищ», новых рабов и покоренные города, прибыльные войны и богатые государства или голые рассуждения о чести и доблести римлян?

В разлагающемся государстве понятия чести, совести, достоинства становятся ненужными атрибутами романтического прошлого. На первый план выступает собственная выгода и нажива. В сильном демократическом государстве, наоборот, главными обязательствами государственной власти становятся защита чести и достоинства граждан. Это основной показатель здоровья общества.

В паразитическом обществе все большее число людей становится нахлебниками ловких мошенников и все большее число людей превращается в паразитический класс люмпенов, продающих все и вся во имя собственной сиюминутной выгоды.

И уже нельзя было идти к народу, неся в сердце своем слово божье и слово Истины. Рука дающего – да не оскудеет. Не преумножать своим трудом мощь и силу государства, а стараться, пребывая в лености, предаваясь своим порокам, урвать от «священной коровы» больший кусок для себя. Ибо смотрели люди и спрашивали: что у вас?

И Цезарь, отрешенный от должности, и Метелл знали, что сумы и руки их полны дарами. Но сердца их были переполнены ложью и притворством.

Уже к концу следующего дня у дома Цезаря собралась толпа, требуя его возвращения в сенат. Метелл, выступивший на площади с гневной речью против Катона, поспешил на всякий случай уехать к Помпею, под защиту его легионеров. Цезарь предпочел остаться в городе, не предпринимая сколько-нибудь решительных шагов.

Но не предпринимать видимых шагов для политика не значит пребывать в бездействии. Верховный жрец встречается с друзьями, принимает клиентов, рассылает рабов по городу, собирая, формируя и направляя действия городского плебса в его защиту.

Он хорошо знает, насколько это неорганизованная и беспорядочная масса и как трудно собрать людей на подобное мероприятие. И именно сознание этого заставляет его удвоить, утроить свои усилия. Только блестящая демонстрация народной любви может спасти сейчас положение Цезаря, и он делает все от него зависящее, дабы энтузиазм толпы не угасал.

К вечеру следующего дня толпа у его дома выросла вдвое. В ней среди подвыпивших гладиаторов и римского плебса часто мелькали физиономии друзей и почитателей верховного жреца – Мамурры, Сервилия, Цепиона, Гая Требония. Здесь же был и вездесущий Клодий, всегда появлявшийся там, где бывали беспорядки. Выделялся своей атлетической фигурой молодой Марк Антоний, девятнадцатилетний племянник консуляра Гая Антония. Собравшиеся требовали возвращения Цезаря в сенат.

Для римлян, уже давно привыкших к уличным беспорядкам, это было по-своему новое и поучительное зрелище – массовая демонстрация в поддержку опального государственного деятеля. Вечными традициями люмпенского класса было пренебрежение к изгнанным и безусловная поддержка находящихся у власти магистратов. Поддержкой опального кандидата люмпенское сословие, возглавляемое несколькими именитыми патрициями, впервые открыто демонстрировало свою мощь всему народу и сенату. Отныне приходилось считаться с этим стихийным и по-своему хорошо организованным движением.

К исходу третьего дня толпа у дома Цезаря выросла до неприличных, с точки зрения сенаторов, размеров и насчитывала уже более десяти тысяч человек. Бойкие мальчики, которым было заранее уплачено, разносили бесплатно вино и хлеб. В результате долги Цезаря выросли еще на несколько талантов, но энтузиазм толпы нарастал с каждым часом.

Когда стали раздаваться крики с призывами насильно вернуть Цезаря в сенат, к толпе, наконец, вышел сам городской претор. Увидев своего любимца, римляне завопили от радости. Цезарь усмехнулся, поднимая руку и призывая к тишине. Он слишком хорошо знал истинную цену любви народа и своей популярности.

– Цезарь благодарит вас за все, – громко сказал о себе в третьем лице молодой претор, – но я прошу вас разойтись.

– Мы останемся здесь, – быстро выкрикнул Гай Оппий.

Толпа одобрительно загудела.

– Я прошу дать возможность сенату отменить свое решение, – очень громко произнес Цезарь, – я не совершал ничего противозаконного и думаю, что сенат отменит несправедливое решение. Я распустил ликторов и готов подчиниться решениям сената, оставаясь частным лицом.

Он знал, что уже через несколько часов об этих словах будет знать каждый сенатор в городе.

Механизм обмана толпы и использования народных масс в своих интересах не изменялся последние две тысячи лет, оставаясь универсальным орудием честолюбивых проходимцев и карьеристов. Спустя две тысячи лет голоса избирателей вновь будут покупать «хлебом и зрелищами», а толпу будет интересовать не предвыборная платформа кандидатов, а их умение накормить озлобленный люмпенский класс, увлечь людей звонкими лозунгами, пустыми обещаниями, демагогическими призывами.

– Мы не уйдем отсюда, – вновь раздался чей-то крик.

– Мы с тобой, Цезарь! – отозвался другой с противоположной стороны улицы.

Толпа радостно зашумела.

Клодий протиснулся вперед.

– Мы пойдем на сенат и заставим этих стариков изменить свое решение, – решительно сказал он.

– А ликторы? – спросил чей-то голос.

– Мы их разгоним.

– А легионеры префекта?

– Их тоже, – решительно махнул Клодий.

– Нет, – быстро поднял руку Цезарь, – я еще раз прошу вас разойтись. Нельзя одно беззаконие восстанавливать другим беззаконием. Я думаю, отцы-сенаторы поймут, что ни я, ни Метелл Непот, выдвигая Помпея, не имели дурных замыслов и стремились действовать на благо республики и народа римского. Мы хотели лишь защитить права римских ветеранов, столь много сделавших для нас.

Толпа одобрительно зашумела. Имя Помпея было у всех на устах. С этого момента все победы Помпея вольно или невольно будут связываться с именем Цезаря. В глазах римлян городской претор становился единственным защитником попранных прав армейских ветеранов, в массе своей составляющих люмпенское сословие.

Стремительно промотав награбленное, эти люди, привыкшие жить войной и грабежами, быстро опускались на дно, составляя неисчерпаемый резерв класса люмпенов. Но в их глазах Цезарь всегда был истинным другом и защитником.

Даже Домициана – старшая весталка, потребовавшая удаления провинившейся весталки Постумии из коллегии весталок, не получила нужного ей большинства голосов у жреческих коллегий, состоящих более чем наполовину из плебеев и разорившихся патрициев.

Ситуация в городе встревожила и самых твердолобых сенаторов. Инстинкт самосохранения подсказывал – с Цезарем лучше не связываться.

Собравшиеся в доме Катула сенаторы предложили восстановить Цезаря в его должности. По предложению Катона одновременно было решено увеличить бесплатную раздачу хлеба на беспрецедентно большую сумму, равную семи с половиной миллионам денариев.

Катон, Цицерон и все остальные понимали – нужно сделать все, чтобы вырвать люмпенское сословие из-под влияния Цезаря. Но что еще, кроме хлеба, могли дать эти магистраты. Спустя два месяца бесплатная раздача хлеба превратится в еще один триумф Цезаря, так как в большинстве своем люди, получая хлеб, считали, что и это милость щедрого Цезаря.

На следующее утро сенаторы, собравшиеся в храме Юпитера, почти единогласно проголосовали за отмену собственного постановления и торжественно разрешили Цезарю вновь приступить к исполнению своих обязанностей. Другим пунктом было решено принять предложение Катона и увеличить бесплатную раздачу хлеба.