Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

— Я могу попытаться убить Кичаку, — неожиданно для самого себя сказал я, вспомнив спокойное лицо царицы в сумерках.

— Нет, это не выход, — ответил Арджуна (спасибо, не усомнился в искренности моего порыва). — Это-то мы всегда успеем. Но вдруг удастся как-то отвлечь Кичаку от нашей супруги. Может быть, надо посулить ему золота? Может быть, прислать из Двараки сто прекрасных девушек. Кришна мог бы для нас сделать такой подарок, не раскрывая его истинной причины. Надо знать мысли Кичаки. Для этого сегодня ночью ты должен проникнуть в его покои. Наши друзья сообщили, что он пригласил свою сестру Судешну для совета. Ты должен услышать, о чем они будут говорить.

— А как я попаду во дворец Кичаки? — не без внутреннего трепета спросил я, жалея, что такое поручение почему-то миновало Митру.

Арджуна пожал плечами:

— Если бы я знал, я бы дал тебе совет. Но мое ремесло — открытая битва. Потому выбор и пал на тебя, что в отличие от моих братьев и Митры, ты умеешь держаться в тени, не привлекая к себе внимания, и, в то же время, каким-то смиренным упорством располагать к себе людей, воплощаться в них и понимать их действия и мысли. Подкупи слуг, договорись со стражей. Никому из нас это не удастся. Мы не понимаем их, они не доверяют нам. Верхние пути брахмы бесполезны, значит, открыты пути земные.

Будь я хоть немного посмелее, то отказался бы, но разве мог я спорить с Арджуной?

По счастью, проникнуть во дворец Кичаки оказалось намного проще, чем мне показалось вначале. Несмотря на обилие охраны, там царила неразбериха, более подходящая для боевого лагеря в чистом поле, чем для дворца придворного. Купив за один серебряный браслет расположение привратника, я проник за каменную ограду в огромный двор, где все еще пировали воины Кичаки. Полумрак таился за колоннами дворца, огонь костров был не в состоянии разогнать ночную тьму, смешанную с дымом, запахом вина и мяса, пьяными криками и песнями. Ничего не стоило раствориться среди этой горячечной неразберихи и пройти во внутренние покои. Там была тишина, а запах дыма и пота сменился ароматом благовоний. Но под сводами дворца сумрак был намного гуще, и я не очень боялся, что меня обнаружат. Оставалось узнать, где состоится встреча Кичаки с сестрой. Я сел на холодный мозаичный пол, скрестив ноги, и застыл в ожидании появления Судешны. Услышав шаги и бряцание оружия, затаился в тени колонны. И вот мимо меня прошла женская фигура, закутанная в дорогие ткани, в свете факела охраны блеснули золотые украшения. Бесшумно я последовал за темными силуэтами по коридорам.

Ходить босиком по каменному полу было куда проще, чем подкрадываться к чутким оленям в джунглях. Мое обострившееся в темноте зрение улавливало каждый поворот, в голове звучали отрывки чужих мыслей, которые хоть и сливались в размытое многоголосье, все же достаточно определенно указывали направление пути.

Я ясно почувствовал вдруг, где находится Кичака и куда спешит Судешна. Это было словно мельканье далекого костра несдерживаемых страстей. Несколько шагов, пара поворотов и я застыл в темноте в десяти шагах от покоев Кичаки.

За богатыми тяжелыми драпировками виднелись прозрачные серебристые занавеси с привязанными к ним медными колокольчиками. Они чуть колыхались на ветру, рассеивали теплый свет масляных светильников. Золотистые блики лежали на мозаичных плитках, играли на доспехах двух стражников, загораживающих вход. Дальше пути не было, но громкий голос Кичаки звучал в пустынных коридорах как зов боевой трубы.

— Я никогда не видел таких женщин. Она, словно апсара Тилотамма, соткана из сияющих драгоценностей. (Да, сомнений не было, речь шла о Драупади.) Ее смуглая кожа источает аромат и сияние, как костер из сандалового дерева, — надрывно говорил Кичака Судешне. — Бедра и груди теснятся, как плоды манго на узкой ветке, а запястья узкие и гибкие, как побеги молодого бамбука. Статью она напоминает мне кашмирских кобылиц. При виде ее я чувствую, как цветочные стрелы бога Камы рвут мое сердце… Если бы не эти пятеро мужланов, которых пригрел Вирата… Почему они охраняют ее, как будто она их общая супруга?

Судешна, очевидно, что-то сказала в ответ, но она, как и подобает женщине, не повышала голоса, и я не расслышал слов. Зато голос Кичаки вновь загремел в каменных сводах дворца.

— У брахманов не бывает таких могучих рук и такого гордого взгляда. И я могу различить следы от тетивы лука на руках воина… Но раз царю угодно, чтобы у нас было больше на одного повара и учителя танцев, пусть живут, но не лезут в мои дела. Сестрица, сделай так, чтобы я смог встретиться с твоей служанкой, иначе я расстанусь с жизнью.

Судешна опять ответила, и Кичака радостно рассмеялся:

— А от тебя ничего и не требуется. Просто пришли ее ко мне за вином для твоего дома. Это уже мое дело уговорить служанку вкусить со мной наслаждение. Не бойся, я умею обращаться с женщинами. В конце концов, для нее это большая честь!

Передавая этот разговор Арджуне, я, естественно, опустил некоторые выражения, чтобы не возжигать его гнева и не стать причиной немедленной расправы над Кичакой. Но все равно Арджуна пришел в бешенство и послал меня за другими братьями. Когда все Пандавы собрались в покоях Арджуны, меня вновь поставили у входа предупредить о появлении посторонних. Об этом распорядился Юдхиштхира. Арджуна и Бхимасена в тот момент мало о чем могли помышлять, кроме как о немедленной мести. Но старший брат уговорил их тогда ничего не предпринимать. Все это время он тайно встречал и отправлял посланцев к своим сторонникам за пределы страны матсьев, и у него на счету был каждый момент до начала решительной борьбы за престол. Страсть предводителя сутов и попранная гордость Драупади были для него раздражающими помехами на пути к главной цели. Он предложил выждать в надежде, что время охладит пыл Кичаки.

— Конечно, — сказал он, — если бы Кичака был вайшьей, можно было бы предложить ему денег. Но кшатрий не станет торговать женщиной, как коровой. Находясь в плену страстей, он не прислушается к разговорам о пользе и долге. Но вы — дваждырожденные — должны обуздать свои чувства.

Четверо Пандавов послушно склонили головы перед старшим.

* * *

Через несколько дней Судешна все-таки нашла какой-то предлог послать Драупади во дворец к своему брату. Мне досих пор трудно понять, почему жена Пандавов, предупрежденная об опасности, все-таки не ослушалась приказа царицы. Неужели она надеялась, что сможет уговорами укротить страсть Кичаки и отвести угрозу от своих мужей? Впрочем, может быть, она и отказывалась, а Судешна настояла, так как в глубине души искала предлог, чтобы держать свою прекрасную служанку подальше от дворца, где она могла бы смутить сердце самого царя Вираты.

Что произошло дальше, я узнал уже после разразившихся трагических событий из разговоров самих Пандавов и пересудов дворцовых слуг. Придя во дворец Кичаки, Драупади слишком поздно поняла, что Кичака не способен выслушать ее увещевания. Увидев перед собой красавицу, похожую на испуганную лань, Кичака попытался добиться ее расположения богатыми подарками. Он предлагал Драупади серьги из чистого золота, красивые морские раковины и шелковые ткани. Разумеется, апсара осталась безучастной.

Тогда он повлек ее на золотое ложе, уговаривая прилечь отдохнуть и выпить вина. Драупади оттолкнула Кичаку и попыталась выбежать из дворца. Тогда раздраженный могучий полководец, забыв о гордости и достоинстве, бросился на нее с обезьяньей ловкостью и, запустив пятерню в ее густые волосы, повалил на холодный мозаичный пол. Эта сцена многими годами позже была описана в песнях чаранов, которые утверждают, что Драупади спас невидимый ракшас. Посланный небожителями, он якобы мощным ударом свалил Кичаку без чувств. На самом деле, это доведенная до отчаяния Драупади применила запретное оружие дваждырожденных, свалив полководца направленным лучом брахмы.

Очевидно, он совсем потерял голову. Драупади предупредила, что за насилие над ней он поплатится жизнью. Кичака заявил, что кшатрий не должен страшиться смерти. Он не был обучен ощущать дыхание беды из будущего. Он слепо шел навстречу собственной карме.

Вырвавшись от Кичаки, Драупади добежала до дворца Вираты. Увидев Юдхиштихиру и Бхимасену, играющих в кости на прохладной террасе в обществе нескольких знатных матсьев, она разрыдалась и рассказала о том, как на нее напал Кичака.

Все возмущенно загалдели, но было видно, что никто из матсьев не рискнет призвать могучего полководца к ответу. На слезы Драупади, как всегда, первым откликнулось сердце Бхимасены. Вскочив с циновки, он заявил, что задушит Кичаку голыми руками. Но Юдхиштхира заставил его сесть и обратился к Драупади с успокоительной, равно как и назидательной речью, восхваляющей долготерпение и преданность жен. Думаю, что он опасался, как бы Драупади, распаленная гневом, не выдала их матсьям.